Читаем без скачивания Расколотый разум - Элис Лаплант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верните нам ночь. Марш против рака груди. Забег против мышечной дистрофии.
Книги – мы обе были англофилками и знали наизусть Диккенса и Троллопа. И путешествия. Множество мест, куда мы ездили с Джеймсом, и любопытство Аманды, хоть сама она и была жуткой домоседкой, чего я никогда не понимала. А Марк сидел и слушал.
Кое-что важное произошло в один из таких вечеров. Мы с Джеймсом только что вернулись из Санкт-Петербурга, где купили икону Богоматери Троеручицы пятнадцатого века. Она была возмутительно дорогой.
Я увидела ее в галерее на Галерной улице и влюбилась. Джеймс сопротивлялся, а в последнее утро исчез на полчаса и вернулся со свертком коричневой бумаги, который он протянул мне одновременно с удовольствием и раздражением.
Я держала ее на коленях весь обратный перелет, не доверяя ни чемодану, ни верхней багажной полке. И вот я осторожно развернула ее, чтобы показать Аманде. Примерно восьми дюймов высотой, на ней была изображена Богоматерь, держащая младенца Иисуса правой рукой. Левая была прижата к груди, будто бы в попытке сдержать радость.
Внизу иконы была видна третья рука. Изувеченная кисть Иоанна Дамаскина. Как гласила легенда, Дева Мария чудесным образом прирастила ее к телу. Теперь она была у ног Богоматери как доказательство ее исцеляющей силы.
Аманда молча держала икону минут пять, сосредоточенная, будто бы она объясняла тему трудному ученику или готовила речь для серьезного школьного собрания. Наконец она заговорила:
– Никогда не разделяла твоей страсти к иконам, но эта – особая. Эта тронула меня, не могу объяснить почему.
А потом она сказала:
– Я хочу ее. – Ее голос звучал мягко, но настойчиво. – Ты мне ее отдашь?
Марк, разлегшийся на ступенях, выпрямился. Я могла только смотреть. Повисла долгая тишина, пока не раздался гудок на станции Фуллертон, отчего мы с Марком подскочили. Аманда не шевельнулась.
– Ну? – спросила она. – Я не буду спрашивать, могу ли я купить ее, потому что знаю, что не могу себе этого позволить. Поэтому думаю, что ты мне ее отдашь. Да. Думаю, да.
Я встала, подошла к ней и отняла у нее икону, приложив немалые усилия, потому что она крепко ее держала.
– Почему сейчас? Почему именно ее? Ты никогда ничего не просила. Никогда.
– А ты всегда была так щедра ко мне. Привозила мне подарки из своих поездок. Милые вещицы. Самые красивые вещи, которые у меня есть, подарила мне ты. Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что они для меня ничего не значили. Ничегошеньки. Такие вещи никогда меня не трогали. Но эта. Тут другое.
Марк удивил нас обеих, когда кашлянул и сказал:
– Но мама любит эту вещь, для нее это не просто сувенир. – Он открыл рот, будто бы хотел добавить что-то еще, но покраснел и промолчал.
– Я понимаю. И это одна из тех причин, по которой я так сильно хочу эту икону. Не единственная. Но главная.
– Нет, – сказала я. Прозвучало это сильнее и громче, чем мне хотелось. – Все остальное, все, что захочешь, я буду рада отдать тебе. Дело не в деньгах.
– Нет, этого не будет, – ответила она, и в голосе ее зазвучало предостережение. Марк очень внимательно наблюдал за происходящим.
– Нет, – резко отказала я, заворачивая икону в бумагу и кладя ее обратно в коробку. – Нет, нет и еще раз нет. На этот раз ты зашла слишком далеко.
Я спустилась с крыльца, и прошло немало недель, пока я не успокоилась настолько, чтобы заговорить с ней снова. Немало одиноких недель. А потом, в один пятничный вечер, она постучала в мою дверь. Наше место встречи. Я взяла плащ и пошла за ней. Вот и все. Она попросила (это показалось мне довольно унизительным) – я отказала. Больше и добавить нечего.
И все же у этой истории было странное продолжение. Марк поступил осенью в Северо-Западный, как и собирался. И его спальня была в двадцати минутах от дома, поэтому такого торжественного прощания, как с Фионой четыре года спустя, не было.
Но для него это было болезненно. За несколько дней до отъезда он стал необычайно требователен. Мне нужна подушка под спину на диван. У моего соседа нет телевизора, мы должны купить. И даже: испеки мне печенье.
Это было довольно жаркое время на работе, и я быстро положила конец всем запросам. И тем не менее давление нарастало. До того утра, пока мы не подбросили его до Эванстона, высадив у дверей кампуса, тогда я и поняла, что икона пропала. Пустое место на почетной стене коридора.
Я тут же позвонила Марку, но он не отвечал. Я оставила сообщение и ходила из комнаты в комнату, от телефона, с которого я звонила Джеймсу, до переднего окна, откуда я звонила Марку.
Я ни на секунду не задумалась, что это может быть кто-то другой. Я часто заставала Марка перед ней, озадаченного. Он протягивал руку, будто бы хотел коснуться лица Мадонны. Когда раздался дверной звонок, я подпрыгнула. За дверью стояла Аманда, прижимая икону к груди.
– Смотри, что я нашла вчера утром у себя на крыльце, – сказала она и протянула мне икону.
Я взяла ее. Мои руки тряслись. Я поняла, что не могу вымолвить ни слова.
– Вчера утром? – наконец смогла выдавить я. – А почему ты так долго несла ее сюда?
Аманда ничего не ответила. Она улыбалась. Я сама ответила на свой вопрос:
– Потому что ты не была уверена, что вообще собираешься ее возвращать.
Казалось, Аманда подбирала слова.
– Я была тронута поступком Марка.
– И ты так ее хотела. Очень сильно. Как и я.
– Да, это так. И я попросила отдать ее мне. Но ты отказала.
– Отказала. И именно это имела в виду. Думаю, что этот отказ мне еще выйдет боком, – сказала я.
– Да, так и будет. Может, совсем не так, как ты ожидаешь. Обычно у таких поступков есть свои последствия.
А потом она развернулась и ушла. Моя лучшая подруга. Мой враг. Моя путеводная звезда. И вот теперь она ушла, оставив мне лишь чувство невосполнимой утраты.
* * *Дженнифер, у тебя плохой день. Дженнифер, у тебя плохая неделя. Дженнифер, это, пожалуй, худшие десять дней, и они еще не кончились. Доктор Дзиен увеличил дозировку галантамина. Он увеличил дозировку кветиапина. Он увеличил дозировку сертралина.
Когда звонит Марк, я лгу ему, что ты в порядке, что ты просто сейчас задремала. Или вовсе не беру трубку, когда вижу его номер на определителе. Фиона все знает, она тут каждый день. Она прекрасная дочь. Тебе с ней так повезло. Я буду молиться за тебя, я прочту молитву с четками. Я буду молиться святой Димфне, покровительнице душевнобольных. Или моему любимому святому Антонию, помогавшему найти потерянные вещи.
Что же ты потеряла? Свой бедный, бедный разум. Свою жизнь.
* * *Мы с Фионой идем на ланч. В китайский ресторан. Мое предсказание из печенья: «Чтобы иметь хорошие воспоминания, необязательно иметь хорошую память».
– Ты никогда не смиришься с этим дерьмом, – говорит Фиона.
* * *Аманда всегда называла меня бесстыдницей. Она считала это комплиментом. Бес-стыд-ница. Без стыда. Я всегда врала священнику на исповеди, потому что и подумать не могла о тех вещах, за которые надо было просить прощения. Аманда говорила мне:
– Люди, доводящие такие вещи до крайности, называются социопатами. У тебя есть все шансы им стать. Обрати на это внимание.
Благослови меня, святой отец, ибо я согрешила.
С момента последней исповеди прошло сорок шесть лет.
Как же летит время.
* * *Так всегда происходит. Я просыпаюсь пораньше в надежде сделать что-то, пока дети не потребуют завтрак, но кто-то встал еще раньше. Та блондинка. Черт. Но на этот раз она не одна. С ней еще одна женщина, пьет кофе из моей любимой чашки. Плотная. Короткие светло-каштановые волосы, заправленные за уши. Одета в джинсовый пиджак, потертые джинсы и ковбойские сапоги.
– Дженнифер! Что ты наделала?..
– Прошу прощения? – говорю я, но блондинка уже вышла из комнаты. Она тут же вернулась с синим полотенцем в руках, набросила его на мои плечи. Обхватив мои плечи, она выводит меня из кухни.
Я замечаю, что мне необычно холодно, что ручейки воды стекают по моей ночной рубашке на деревянный пол. Я вижу свои следы на полированных дубовых досках пола. Блондинка говорит со мной, пока мы поднимаемся по лестнице.
– Ну что за утро ты выбрала для таких фокусов. И что за время. Разве я не говорила тебе? Разве я не писала этого в твоем блокноте? Разве мы не обсуждали это вот только вчера вечером? Ей-богу, такое чувство, что это у меня едет крыша в этом доме.
Она снимает с меня мокрые вещи, вытирает и одевает в синюю юбку и красно-синюю полосатую кофту, не замолкая ни на секунду при этом.
– А теперь просто веди себя нормально. Просто отвечай на вопросы. Будь спокойна. Не скандаль. Это просто визит вежливости. Очень дружественный. Не из-за чего беспокоиться. Не нужно беспокоить Фиону и твоего адвоката. Это не тот случай, просто не тот, и все. Несколько вопросов – и она уйдет.