Читаем без скачивания Записки сотрудницы Смерша - Зиберова Анна Кузьминична

* * *

Мама нас учила, что самые главные заповеди — не врать, не воровать и никогда никому не завидовать. Меня в семье почти не воспитывали, так как родители были безграмотными, но они любили меня и жалели. А как они любили друг друга! В Прощеное Воскресенье папа всегда стоял на коленях перед мамой, хотя и не был в чем-то виноват. А мама жалела папу, потому что он всю жизнь работал на улице — и в снег, и в дождь, и в жару. Приучила и нас беречь его, не расстраивать. И я порадовала родителей, когда окончила педагогический институт — это было сокровенное желание папы, он считал, что учителя очень строгие и добрые. Он был человеком строгих правил: я, например, никогда не загуливалась допоздна, на танцы не ходила — мне это было строжайше запрещено.

Из всех детей родители больше всего любили меня, потому что считали самой жалостливой (это значит, что я их больше жалела, чем остальные). Я родилась 14 октября 1921 года, в большой праздник — Покров Пресвятой Богородицы (это престольный праздник и в деревне Большие Сальницы, где родилась мама). Мое имя Анна — библейского происхождения и означает благодать, любовь, благодеяние, милость. Анна — сама доброта. Она преданная дочь, такая же мать, подруга. Может заботиться о других до самозабвения, и не только о членах своей семьи. Доверчива Анна необычайно, но людей с такой же щедростью души, какой обладает она, мало. Поэтому и неприятностей у нее бывает более чем достаточно. Окружающие частенько злоупотребляют ее добротой. Обиды Анна принимает близко к сердцу, но прощает без выяснения отношений. Анны любят искусство, видят и понимают красоту. В любви они верны, а в браке терпеливы, но измен не переносят. Всю жизнь бывают окружены поклонниками. День Ангела — 15 октября.

Я не знала ни своих бабушек, ни дедушек, ни крестных отца и матери. Мы никогда не отмечали ни дней рождений, ни дней Ангелов. Первый раз меня поздравили с днем рождения Юра и Ира Смирновы где-то в 1955–1959 году. Приехали они к нам домой поздно вечером, а мы с мамой и Леной уже спали. Михаил Иванович был в командировке, а Валера — на практике. Мне было так приятно, что пришли любимые племянники, вот тогда-то мы и стали отмечать этот праздник. А дни рождения папы, Алексея (брата) и Анатолия (первого мужа) мы и не знали. По знаку зодиака я — Весы, по восточному гороскопу — Петух.

Мама родила двенадцать детей, из них к 1941 году осталось пятеро: Мария (1911 г.р.), Алексей (1915 г.р.), Александра (1917 г.р.), я, Анна (1921 г.р.), и Лидия (1926 г.р.). Квартирка, в которой мы жили, была очень маленькой для нас. Родители спали на кровати, а мы, девчата, на сундуках напротив их кровати, Алексей — в темной комнатушке.

Я делала все домашние дела: картошку чистила, пол мыла, за керосином ходила зимой, что ненавидела, потому как руки мерзли. А когда стала учиться, то не хотелось идти домой, поэтому делала домашние задания в школе, принимала участие в самодеятельных кружках, выпуске стенгазет, уборке класса. Желание учиться было большое, не пропускала ни одного урока. Однажды, когда я училась в первом или во втором классе, по радио объявили, что в связи с морозами детям в школу можно не приходить. У нас радио не было, сестра Шура узнала об этом от своих подруг и осталась дома. Мама и меня не хотела пускать, но я все же пошла. Очень замерзла. Сторожиха пустила меня в школу, обогрела, пожалела, и я вернулась домой. Как же я плакала, сама себя жалея! Вечером пришел папа и, узнав, что я замерзла и рыдала весь день, пожалел меня и пожурил маму, на что она сказала ему: «Она же вся в тебя. Решила и пошла». Больше таких случаев не было.

Старалась учиться хорошо. Правда, не выговаривала букву «р». А в букваре 1929 года почти во всех рассказах были слова: «кооперация», «кооператив». Я читала и пыталась эти слова пропускать, но Вера Петровна замечала и заставляла меня произносить их, а у меня вместо «кооператив» получалось «коопелатив». Все смеялись, а я со слезами произносила это по нескольку раз. В классе учился Паша Шувалов, у которого вместо буквы «л» получалась «в», так, например, слово «ложка» произносилось «вожка». Тут уж и я смеялась над ним. Кончился первый год обучения, и я все лето произносила вслух слова с буквой «р». Была счастлива, когда «рыкала», и ко второму классу уже произносила отчетливо «кооперация», «кооператив». Вера Петровна даже говорила мне, улыбаясь: «Спокойно, не рыкай».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А Паша Шувалов вскоре перешел в другую школу, потому что над ним смеялись еще больше. Однажды я встретила его, когда училась в институте. Остановились, поговорили, и он с горечью сказал, что все так же не произносит букву «л», сказал несколько слов, и мы оба стали над этим смеяться. После этой встречи я уже никогда его не видела, хотя он жил в Абельмановском поселке. Кем он стал — не знаю. Мешало ли ему такое произношение? Навряд ли!

Класс у нас был дружный, и в том большая заслуга Веры Петровны. Помню, как-то она заболела, и мы всем классом пошли ее навестить. Как хорошо она нас встретила, напоила чаем, рассказывала о книгах. Помню, что жила она на Ульяновской улице, в маленькой комнатке, где мы еле-еле все поместились. Это была моя первая учительница, такая же бедная, как и все мы. Она никогда нас не наказывала, понимала нас и старалась, чтобы мы ее тоже понимали.

Во втором классе нас приняли в октябрята. Часто всем классом ходили в школу № 10 на Малой Андроньевской улице, где рисовали, лепили, выпускали стенгазеты. Пионервожатый Саша Сидоров был один на две школы — 1-ю и 10-ю. Очень часто я получала почетные грамоты: то за выпуск газеты, то за примерное поведение, а в конце каждого учебного года получала грамоту и за хорошую учебу. Они были очень красочные, с портретами Ленина и Сталина, которые мы вырезали и приклеивали на стенгазеты. Получалось красиво, но в результате почетных грамот у меня и не сохранилось. Сейчас жалею! Но зато около наших стенгазет всегда было много учеников, они живо обсуждали все заметки, иногда делали замечания, и в следующих номерах мы все исправляли. В газетах мы обычно рисовали карикатуры на неуспевающих ребят, но никто не обижался — наоборот, все старались учиться лучше.

Пионервожатый Саша Сидоров уделял нам много внимания, а мы его обожали. Он учился в педагогическом институте, после окончания которого стал преподавать у нас историю и обществоведение. Был он строгим учителем и добивался, чтобы мы действительно владели знаниями, говорил: «Я хочу, чтобы вы знали историю также, как и я». Когда мы оставались после уроков, он рассказывал нам многое из того, о чем мы нигде не могли прочитать, ведь даже учебников было очень мало. А вот как он вел уроки. Вызывал к доске, задавал вопрос по пройденной теме, и если ты плохо отвечал, то в журнал ставил не отметку, а точку. На следующий урок он опять вызывал и уже спрашивал по двум темам. Если ты опять отвечал плохо, то он эту точку увеличивал, и так продолжалось пять-шесть уроков. К тому времени все все знали, и тогда он объявлял: «Отлично, с двадцатью двумя плюсами!» Все наши ученики историю и обществоведение знали отлично, и Сидоров считался лучшим преподавателем в районе. Я до сих пор помню многие даты из истории, биографии вождей по обществоведению. В 1934–1935 годах его перевели завучем в школу в Товарищеском переулке, и мы всегда забегали к нему по дороге домой. В 1936 году в Москве было построено много учебных заведений, и нас перевели в школы по месту жительства. Однажды мы зашли в ту школу в Товарищеском переулке, но нам сказали, что Саша здесь больше не работает. Мы часто вспоминали его, но дальнейшая судьба нам неизвестна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Саша хотел, чтобы мы были храбрыми, никого и ничего не боялись. Поэтому однажды в 1930 году нам устроили экскурсию в крематорий на кладбище Донского монастыря. Мы даже посмотрели процесс сжигания. Очень испугались, увидев, что, когда труп загорелся, он немного привстал. Некоторые потом ходили на эту экскурсию несколько раз, а я так перепугалась, что до сих пор боюсь этого места, хотя и завещала, чтобы меня кремировали. В то время на фабриках и в государственных учреждениях открыли «уголки кремации», выпустили специальный набор открыток с видами Донского крематория и его печей. Но я все это обходила стороной.