Читаем без скачивания Не приведи меня в Кенгаракс - Андрей Курков

В Выборг состав въехал как в тишину. Ни стука колес, ни скрежета вагонных буферов слышно не было.

Ночь, спресованная густая темнота, которая, казалось, сопротивляется движению поезда.

Ни звезд, ни уличных фонарей.

Город выглядел покинутым, очень давно покинутым.

Беззвучно остановились.

Радецкий откатил дверь.

— Красота! — он выглянул из вагона.

— Что-нибудь видно? — удивленно спросил Турусов.

— Ни хрена не видно!

— А причем тогда красота?

— Как раз при этом. Темень красивая. Вот смотри: протягиваю руку и… нет ее, не вижу! Ты где-нибудь еще такую темноту встречал?

— Нет. Туман такой видел.

— Туман? У каждого второго в голове такой туман, а темень такая только здесь может быть, в Выборге. Когда ветра нет, или ветер из Швеции. Так, будем выбираться?

— А куда пойдем? — поинтересовался Турусов, подойдя к проему вагонной двери.

— Мы пойдем не куда, а откуда: отсюда пойдем. Надо только хорошенько закрыть вагончик — здесь не Сибирь, соблазнится еще кто-нибудь нашими ящичками на свою голову…

— Ты уже был здесь?

— Раз десять. Но учти — город не знаю, ни магазинов, ни улиц. Я только ночью бывал.

Они соскочили на платформу, задвинули дверь. Радецкий нацепил амбарный замок и опечатал вагон.

Стоя рядом, они не видели друг друга. Ощущение было действительно странным. И воздух этой выборгской ночи казался тяжелым. Для того, чтобы выдохнуть его из легких, Турусову приходилось даже мышцы живота напрягать, словно он собирался запеть оперную арию.

— Дай-ка сориентироваться… — забормотал Радецкий, оглядываясь по одинаково темным сторонам. — Нам, кажется, туда.

Шли они медленно, не видя друг друга и не видя земли под ногами.

— Здесь очень забавные домики есть, — сказал Радецкий. — Я помню одну светлую ночь. Я тогда был с… бывшим напарником и мы встретили пьяного таможенника. Если б он не был пьяным, нам, конечно, нельзя было б с ним говорить, а так мы представились какими-то туристами — кстати, это напарник меня тогда подбил, ведь это категорически запрещено, — и таскал нас этот таможенник по всему городу. Помню, что центральная улица здесь односторонняя, то есть, дома только с одной стороны — то ли четные, то ли наоборот, только нечетные, а с другой стороны — парк. И улица эта сразу из центра в лес уходит…

— А куда мы сейчас идем? — воспользовался паузой Турусов.

— Куда придем, туда придем. Главное, к шести утра вернуться к вагону. Да, тут еще крепость Свеаборга есть… Черт возьми! Я же совсем забыл о…

— Что?

— Так, — Радецкий затараторил взволнованным голосом. — Погуляешь сам, встретимся у вагона без пяти шесть… или я тебя раньше найду!

Турусов услышал шаги убегающего напарника.

Ночь. Темень. Тишь.

И один человек в городе, которого не видно.

Если б хоть фонарик был.

Турусов потоптался на месте и повернул назад, боясь затеряться. По его подсчетам прошли они с Радецким не больше километра, при этом никуда не сворачивая.

Он шел медленно, без ориентиров. Шел больше часа.

Он уже понял, что прошел мимо поезда, если вообще в самом начале не сбился с дороги. Надо было ждать рассвета, ждать утра. Но и тогда еще неизвестно как ему найти свой состав: не на вокзале же он стоит, его дожидаясь. Может, на какой-нибудь «Выборг — сортировочная» или «Выборг-товарная».

Часа три спустя темнота посторонилась и на небо забралась аккуратно обрезанная половинка луны.

Турусов резко оглянулся и увидел ГОРОД. Спящий, недвижимый. Выползающий старенькими двух-трех этажными домиками к заливу, по глади которого кокетливо пролегала лунная дорожка, приглашавшая в путь, зовущая за невидимый в лунном свете горизонт.

ГОРОД был маленьким. Он, казалось, весь собрался, столпился домами вокруг человека, словно не человек разглядывал город, а наоборот — здания подползли поближе, чтобы полюбопытствовать: кто это ночью пришел и остановился здесь, в Выборге.

Луна быстро забиралась под купол неба, словно появилась она с опозданием и теперь пыталась нагнать время. Вот-вот она заскользит вниз по другой стороне невидимого купола и исчезнет, уступая место солнцу. И вдруг вокруг бесшумно закружился туман, будто кто-то тушью замазал все изображения. Опять зрение оказалось бесполезным даром.

Турусов забеспокоился. Как вернуться к поезду — он не знал. В то, что Радецкий сам его разыщет — не верилось. Стали одолевать сомнения: уж не специально ли убежал его напарник, чтобы отделаться от Турусова, чтобы одному ехать навстречу истории в вагоне с этим таинственным грузом. Может, именно поэтому и пропал бывший напарник Радецкого, предшественник Турусова?

От всего этого веяло мистикой. Турусов отмахнулся от мистических размышлений. Он вспомнил о конкретности всего сущего, он вспомнил о своих бывших сотоварищах, которым теперь сочувствовал, и которые к мистике относились куда благожелательнее, чем он. У всякой реальной истории, реальной ситуации обязательна реальная конкретная развязка, финал, который расставляет все на свои места, так, чтобы после окончания одной реальной истории могла начаться вторая. Впрочем, такая последовательность могла бы доказать реальность и самой ИСТОРИИ как науки, но в этом случае Турусов пользовался, пожалуй, единственным постулатом, на котором держится вся «логика» церкви. «Кредо квиа абсурдум» — этот «аргумент», родившийся в противовес всяким научным доводам, помогал отстаивать любую заведомо субъективную точку зрения, независимо от вопросов, которых она касалась.

Но ночь продолжалась. Туман рвался в клочья и серожелтыми пятнами колыхался вокруг Турусова, растерявшегося и не знавшего пути. На минуту показалось, что стоит лишь разогнать руками эти туманные клочья и все прояснится, все появится наяву. Возникнет из темноты поезд, найдется убежавший Радецкий. Но минута прошла быстрее обычного и снова пришла растерянность. Протянув правую руку вперед, Турусов медленно поплыл в тумане. Ориентироваться было не на что, ни звуков, ни огоньков. Только земля под ногами, да и не земля, а булыжная мостовая, мокрая и скользкая.

Турусов для пущей уверенности протянул вперед и вторую руку, и его десять пальцев превратились в этой кромешной тьме в голые нервные окончания, ждущие болезненного соприкосновения с неизвестностью.

Вдруг нога уперлась в что-то мягкое и Турусов, едва удержавшись от падения, нагнулся, присел на корточки и осторожно опустил руки на плохо различимую преграду.

Раздался стон. Турусов наклонил лицо и увидел перед собой Радецкого, правым виском прильнувшего к холодному булыжнику.

— Что с тобой? — Турусов оцепенело уставился на напарника.

— Идиот… — прохрипел Радецкий. — Ему уже лет десять прогулы на кладбище ставят, а он на меня с ножом…

Турусов попробовал приподнять или посадить Радецкого, но тот грузно валился на бок. Когда он в очередной раз прильнул к булыжной мостовой, что-то звякнуло и Турусов увидел лежавший рядом кухонный нож для разделки мяса, с толстой деревянной ручкой и массивным лезвием.

Поднатужившись, Турусов все-таки оторвал тело Радецкого от мостовой. Радецкий задышал чаще, всей грудью, словно пытался удержать вырывающийся стон. Наконец, он кое-как встал на ноги. Турусов обнял его, просунув руку под мышку, и почувствовал на ладони теплую кровь.

Теперь надо было идти. Но куда идти? Нужен врач. А где его искать? Вокруг лишь сплошной туман и только под ногами конкретная мостовая из лысых мокрых булыжников.

— Сволочь… — с натугой выдохнул Радецкий.

— Куда идти? — спросил Турусов.

Радецкий с кривой болезненной ухмылкой оглянулся по сторонам и неожиданно ткнул указательным пальцем в туман.

— Туда! — он попытался резко развернуться, но тут же присел на корточки и, сжимая зубы, завыл.

Несколько минут спустя, в обнимку, Турусов и Радецкий продолжили свой путь. Шли они недолго. Из тумана вынырнула деревянная стенка товарного вагона.

— Не наш, — прошептал Турусов.

— Без разницы, — Радецкий скривил губы. — Поезд наш.

Турусов прислонил напарника к вагону, а сам откатил дверь. Сначала затолкал в проем Радецкого, потом забрался сам и двери с визгом закрылись. Турусов отдышался, приложил ухо к груди замолкшего Радецкого: сердце работало не спеша. Он то ли спал, то ли впал в забытье. Турусов пошарил рукой вокруг и, ничего не найдя, успокоился. В вагоне было сухо. Обессиленный Турусов растянулся рядом с раненным напарником и задремал.

Проснулись они одновременно в своем вагоне под мерный стук колес. Радецкий пошевелился и снова застонал. Турусов осмотрел рану и, не найдя в ней ничего опасного, обработал перекисью водорода и какой-то противоинфекционной мазью, найденной в аптечке.

— Кто это тебя? — Турусов разогнул спину, глядя на разлегшегося на нижней полке Радецкого.