Читаем без скачивания Возрождение - Олег Верещагин

Другой указ отменял пенсии (за исключением персональных, «за особые заслуги»), но обязывал детей «по достижении родителями возраста 60 лет» содержать этих самых родителей под угрозой конфискации имущества – и в настоящее время среднее число детей на семью составляло 5,6. Такой невероятный фокус получился потому, что не только начали рожать сами, но и расхватали множество сирот. Меркантильно? Угу. Было бы лучше не рожать вообще, а беспризорникам подыхать на улицах и дорогах? Да и меркантильности особой Романов не замечал – еще один указ строжайше запретил вмешиваться в дела семьи, «автономной ячейки общества», – и над родителями больше не висел кнут разных ненормальных комиссий и защитников прав ребенка, из-за чего отношения в семьях выправлялись быстро и почти безболезненно. А парочка случаев семейного садизма была расследована как обычные уголовные дела, и виновные повешены безо всякой ювенальщины.

Что интересно, Романов пригрел у себя под боком двух правозащитников средней известности. Романов составил о них себе мнение сразу – это были психически ненормальные люди, на самом деле помешанные на «правах человека» и чудом уцелевшие в круговерти событий последних лет. Они носились с бумагами, собирали подписи, подавали Романову петиции, горячо убеждали его в необходимости соблюдения этих самых «человеческих прав» и готовы были взять под свое крыло любого урода. Внимания на них особо никто не обращал, и Самарцев как-то напрямую поинтересовался: на кой черт это Романову? На что тот сперва барственно ответил, что у него по штату должны быть шуты – чем эти двое плохи? Но потом уже серьезно пояснил: «Народу у нас мало, земля тоже не очень большая, и все видят, что эти двое – просто идиоты, которые защищают или чушь, или подонков, а их идеи – чистый бред. И это важно, как прививка против смертельной болезни. Пусть у людей с детства слово «правозащитник» ассоциируется с этой вот парочкой унылых клоунов».

Самарцев только молча развел руками, признав полную правоту князя…

Кстати, введение смертной казни свело почти в тот же ноль и уголовщину, и наркоторговлю, и разное прочее «Непобедимое Зло Века».

Возвращаясь к опыту работы ФЗУ и СХШ… Выяснилось, что для поднятия уровня здоровья, знаний и интеллектуального развития надо не дискутировать и экспериментировать, раздувая школьное время за счет «новаторской» бессмыслицы, а просто-напросто:

1. Убрать лишние и весьма многочисленные бессодержательные предметы.

2. Увеличить количество часов русского языка, литературы, математики, физкультуры и истории и ввести логику.

3. Вычистить из школ «новаторские» и «прорывные» методики.

4. Вернуть все те же телесные наказания и форму; плюс перестать давить на учителей «успеваемостью» и разрешить им отчислять за регулярные прогулы и двойки.

5. Разделить обучение мальчиков и девочек.

6. Вернуть систему обычных экзаменов с заучиванием огромного количества материала и умением его излагать и обобщать вместо тестирования – в конце КАЖДОГО года.

7. Прервать общение детей с компьютерами любых видов.

И это все…

Жарко сделал всю эту реформу обыденно, почти без затрат, даже как-то уныло и первым не удивился, когда она мгновенно заработала. И на самом деле – чему удивляться? Что в прошлом кто-то мешал признать очевиднейший, веками проверенный факт: дети еще не являются полноценными личностями в силу множества неискоренимых причин, и биологических, и социальных? (Или что мужчина и женщина – разные биологические подвиды и не могут быть «равны», как «не равны» лев и гепард?)

Куда хуже обстояли дела с другими детьми – со многими из тех, кого привозили команды или кто приходил сам. Романов не мог нормально работать с управлением делами новопереселенцев – всякий раз, когда он присутствовал на «приемке», ему казалось, что его подвергают медленной жуткой пытке, ему оставалось лишь поражаться самоотверженности Салгановой. Как в ужасном фильме, проходили перед его глазами тысячи историй – ставших обыденными в своей жути на развалинах мира.

Дети, истощенные до дистрофии. Дети, страдающие кровавым поносом. Дети, едящие глину и дерьмо. Дети, неспособные управиться с ложкой и вилкой. Дети, готовые на все, чтобы их накормили. Дети, делавшие все, чтобы их кормили. Готовые на все, чтобы прожить еще день. Дети брошенные, преданные, а нередко и просто-напросто проданные самыми близкими на свете существами – родителями. Пятилетние проститутки-мальчики. Семилетние девочки, больные сифилисом. Дети, добравшиеся до княжества голыми. Дети, на глазах которых убили или замучили родителей. Дети с отрезанными ушами и вырванными языками. Дети с «изъятыми» почками, дети-доноры крови и костного мозга. Дети, чья душа превращена в загаженную руину. Дети, смысл жизни которых – страх и покорность. Дети – жертвы работорговцев, насильников, растлителей, даже людоедов. Дети, забывшие – в России! – русский язык. Дети, которые спокойно рассказывали о своем прошлом такое, от чего руки начинали дрожать. Дети, в глазах которых не было ничего детского. Дети, чья душа была испакощена настолько, что опускались руки и казалось милосерднее их просто убить. Маленькие рабы – рабы с плантаций, из публичных домов, рабы чьей-то прихоти и похоти. Их были тысячи, этих русских детей. Их было так много, что Романов не мог этого переносить.

Были другие. Их меньше (к сожалению, может быть?), но с ними почти столько же забот. Дети, переполненные ненавистью так, что рядом с ними жутко стоять. Дети, приносившие на поясах грубо выделанные скальпы тех, кто пытался их убить. Дети со связками сморщенных и свежих ушей на веревочках с дареными когда-то родителями крестиками. Дети, которые разучились писать и читать, зато умели без промаха стрелять на звук. Дети, приклады ухоженного оружия которых испещрены страшными значками недетских побед. Дети, язык которых груб, которые иногда вообще разучились говорить, а память которых жутким железным цветком росла из того дня, когда им стало за кого мстить. Дети, не мывшиеся месяцами, но умевшие броском самодельного ножа убить муху за десять шагов. Русские дети, прошедшие через ад, но не сломавшиеся, а выродившиеся в безжалостных маленьких хищников, живших одной бело-каленой ненавистью…

Это тоже было неправильно. Это тоже было страшно, и Романова никто не мог в этом разубедить. И он не знал, чему радовался больше: тому, что девятилетняя девочка наконец-то не задрожала в ужасе, когда ее коснулась мужская рука, или тому, что наконец-то звонко рассмеялся двенадцатилетний мститель, почти два года партизанивший в болотах и лесах на окраине уничтоженного Хабаровска…