Читаем без скачивания Веселое время. Мифологические корни контркультуры - Мария Ремизова

Непосредственную работу с коллективным бессознательным (где окопалось наследие пращуров) начал Зигмунд Фрейд, но достижениями в интересующем нас аспекте больше всего, конечно, мы обязаны Юнгу. Именно Юнг ввел понятие архетипа как базовой единицы операционной системы бессознательного, обозначив этим термином древнейшие ключевые и универсальные для всего человечества коды, восходящие к мифологическим образам и представлениям.

Когда Станислав Гроф, подозрительно благополучный и в высшей степени комфортно социализированный психиатр, начинал в 60-е свои знаменитые эксперименты с ЛСД (как очень хорошо известно, заигрывать с психоделиками – веществами, активно воздействующими на сознание без формирования физиологической наркозависимости, – начали американские спецслужбы, в частности ЦРУ, для своих сугубо секретных и несомненно гнусных целей развернув широкомасштабный проект, в работу которого оказались вовлечены лаборатории множества университетов и медицинских центров, так что контркультура познакомилась со своими сакральными веществами через случайных волонтеров, намеревавшихся поначалу просто срубить пару баксов, выступая в роли подопытных кроликов, которым серьезные люди в белых халатах давали волшебные пилюльки, и Гроф, очень возможно, был одним из этих серьезных людей. Но однако каков сюжет! Воистину, дух Божий веет где и как хочет…), так вот, когда Гроф начинал свои эксперименты по излечению шизофрении и других расстройств психики, он, похоже, не до конца понимал, в какую область вторгается. Кажется, он разделял модную в те времена теорию, которую, чтобы не углубляться в научную терминологию, проще всего обозначить, как «клин клином вышибают»: предполагалось, что жесткое воздействие на психику, будь то атака химически активных веществ или камера сенсорной депривации (наглухо закупоренная келья, куда не попадают никакие внешние раздражители), жесткий психический прессинг или электрошок способны сдвинуть с места оцепеневшие связи в мозгу, собственно, и вызывающие патологические эффекты. (Или, напротив, искусственно спровоцировать образование таких связей, что позволило бы впоследствии регулировать поведение особи, подвергнутой соответствующей обработке. Методика получила название «зомбирования», и именно ей, по всей вероятности, и стремились овладеть инспирировавшие проект спецслужбы.)

К счастью, Гроф оказался ученым – в том смысле, что, столкнувшись с фактами, не согласующимися с теорией, не стал отмахиваться от них как от досадной мухи, а принялся добросовестно их фиксировать, что вылилось впоследствии в теорию перинатальных матриц (очень убедительную), развившуюся затем в еще более общую теорию трансперсональной психологии (убедительную весьма относительно). Материалы полевых испытаний Грофа выявили четкую закономерность: серии сеансов с пациентами, которых подвергали воздействию ЛСД с нарастающей степенью погружения, показали отчетливую тенденцию к моделированию в сознании картин и состояний, до боли знакомых антропологии и истории религий, – тех самых архаических моделей, где, с одной стороны, максимальной степени достигает деперсонализация, а с другой – в том же экстремуме находится ощущение неразрывной космической целостности мирозданья.

Экспериментальный материал Грофа доказал по крайней мере то, что физиологически (а не просто там как-нибудь художественно-отвлеченно) – это и есть базовая модель человеческой психики, носящая непреложный и универсальный характер. «В предельной форме индивидуальное сознание охватывает всю целостность существования и отождествляет себя с Универсальным разумом или с Абсолютом. Высшей точкой всех переживаний будет, очевидно, Сверхкосмическая или Метакосмическая Пустота, загадочная предвечная ничтойность, которая сознает себя самое и содержит всю экзистенцию в зародышевой форме». И далее: «Экстремальные формы холотропного модуса (практики достижения измененных состояний сознания путем специального дыхания, увеличивающего доступ кислорода, к которой Гроф перешел после запрещения экспериментов с ЛСД. – М. Р.) (такие, как отождествление с Универсальным разумом и Сверхкосмической Пустотой) полностью противоположны сознанию, ориентированному на материю и телесное Эго. Основополагающее единство всего существования, трансцендирующее время и пространство, является единственной реальностью. Все предстает совершенным, как оно есть; нечего делать и некуда идти. Никаких потребностей нет или они полностью удовлетворены…» (Станислав Гроф. «За пределами мозга»). Ну полное, до мельчайших подробностей совпадающее, описание классической нирваны – не хватает разве что лотоса, растущего из пупка!..

Таким образом, значит, выяснилось, что идея космической целостности и соответствующее восприятие мира – не просто плод поэтических усилий дикаря и не наивность религиозного мракобеса-буддиста, но биологический факт, эпизод, так сказать, биографии любого человеческого существа, хоть в какой-нибудь степени наделенного головным мозгом. И если в эмбриогенезе каждый из нас, даже самый отъявленный антидарвинист, хочешь не хочешь вынужден пройти все стадии формирования своего физического строения – от головастика до мартышки, – то, видимо, что-то подобное происходит и в нашей черепной коробке, только, если жабры и хвост к моменту рождения бесследно исчезают, исконные психические модели остаются с нами навсегда – хотя по большей части в свернутом, как бы заархивированном виде.

Зная это, уже не стоит удивляться, что решительно все религии в том или ином виде зафиксировали эту модель как конечную цель земного пути верующего или по крайней мере как один из возможных путей постижения Бога (Абсолюта) или слияния с Ним – достаточно вспомнить ту же буддистскую нирвану, достигаемую медитацией, в основе которой лежит целенаправленное избавление от всякой связи с предметно-мыслительным миром и отказ от проявлений собственного эго во всех формах, или экстатическое визионерство христианских святых. Это не что иное, как атавизм – или, если выразиться изящнее, – законное наследство более древних, дорелигиозных, доязыческих культур. (Осмелимся напомнить, что религия предполагает веру в богов (политеизм) или одного Бога (монотеизм). Но религиозные верования возникают далеко не сразу, им предшествует стадия анимизма (веры в духов, допустим, предков) и тотемизма (возведения своего рода к животному, растительному или предметному первопредку с естественной сакрализацией оного). Именно на этой первичной стадии и складывается, к слову, мифологическая система. Термин «пантеизм» (обожествление природы) появился как раз для описания обсуждаемого нами феномена, но сам феномен был на тот момент еще слишком слабо изучен, поэтому понятие носит слишком частный характер и в настоящее время научное значение утратило.)

Приведем несколько примеров такого миросозерцания, зафиксированного в текстах, отстоящих друг от друга на тысячи лет и созданных в культурах, никак не соприкасавшихся друг с другом.

«Я – Вчера, Сегодня и Завтра; я обладаю силой возрождаться. Я – божественная скрытая Душа, сотворяющая богов, раздающая погребальные яства обитателям подземного мира, глубин и высей. Я – кормчий востока, владетель двух божественных ликов, в коих зримы Его лучи. Я – владыка людей вознесшихся, владыка тех, кто исходит из тьмы и чьи формы бытия – от дома, где усопшие. Хвала Ему, владыке святилища в середине земли. Он есть я, и я есть Он» (египетская «Книга мертвых»).

«Поистине, все это – его творение, и он сам – все боги… Он пребывает повсюду во вселенной, вплоть до кончиков ногтей наших пальцев, подобно клинку в ножнах или огню в дровах. Не видят его, ибо будучи зримым, он становится неполным. При дыхании он принимает название: «вздох», при беседе: «голос», при наблюдении: «глаз», при вслушивании: «ухо», в размышлениях: «разум»; все это – лишь названия его деяний ‹…› он – ты сам, ибо все в нем становится единым. Это Я – следы стоп Всего, потому что по нему можно познать Все…» («Брихадараньяка-упанишада»).

Конец ознакомительного фрагмента.