Читаем без скачивания Град Екатерины - Рустам Саитов

— Ты забыл, что для доброго судьи служба есть священный долг, причем ему и в мысль не приходит временная корысть, и что ты делаешь из мзды, то он делает из добродетели.

Татищев не ответил. Что тут можно сказать. Последнее слово всегда за государем.

— Иди, Татищев. В деле твоем я разберусь. А пока будь в Москве и жди вестей из Берг-коллегии.

Татищев кивнул и, развернувшись, вышел из кабинета. Петр поднял со стола колокольчик и позвонил. В дверях вырос секретарь.

— Чего изволите, государь?

— Отправьте срочно на Олонец к де Геннину моего порученца. Пусть немедленно выезжает в Москву. Как прибудет — сразу ко мне. Ступай.

Петр вернулся к окну, глубоко вздохнул и стал смотреть на весенний Кремль. А видел, может, и совсем другое, кто знает…

Лето 1722 года

Летом 1722 года, оставив позади село Троицкое, пылила потихоньку карета. За ней тянулся обоз с мастерами и инструментом. В карете Геннин[6] и Татищев коротали время за вином и дорожными шахматами. Геннин налил вино в бокалы и продолжал:

— …В 1716 году на нашу свадьбу сам государь Петр Алексеевич пожаловал. Супруге моей от избытка чувств аж дурно стало. А когда он подарил нам тысячу восемьсот рублей, так она и вовсе сомлела. Сказать честно, то и я от радости слезу пустил. Сам государь император на мою свадьбу приехал! Видели бы это мои саксонские родственники. Что судьба с человеком делает!

— Государь-то за просто так не жалует. Значит, по достоинству вы в фаворе у него были. Да и сейчас, вижу, очень он вам благоволит.

— Сказать честно, до моего приезда на олонецкие заводы каждая четвертая пушка, сделанная там, разрывалась при испытаниях. После реконструкции, проведенной мною, негодными назывались уже только три пушки из тысячи!

— Вот и ответ. Лучше службы государю и не сослужишь.

— Да, любит Петр Алексеевич рвение в делах государственных. Да и о личных делах своих подданных не забывает. Великий человек! За все, чего я в жизни добился, только его могу благодарить. Слава ему!

Геннин немного помолчал и спросил:

— А ты что, семью-то свою думаешь на Урал перевозить? Не скучаешь один?

— Да некогда скучать, Виллим Иванович. Здесь дел столько, что жизни не хватит. А по детям скучаю, конечно. Дочь Евпраксия да сын Евграф у меня. Малые еще. Пусть живут пока с матерью в моем родовом имении в Болдино.

— Только по детям?

— Служба государева многих разъездов требует. Супруга моя, Авдотья Васильевна, сразу отказалась за мной следовать. Ей дома удобнее. Вот так и смотрим по сию пору в разные стороны.

— Да, может, еще и обойдется все.

— Уже нет. Все порушено между нами… И вообще, давайте больше к этой истории никогда не возвращаться, Виллим Иванович.

— Хорошо, как скажешь. А характер-то у тебя, Татищев! Характер-то есть!

Татищев сделал ход.

— Вам мат, Виллим Иванович!

— О да, сдаюсь! Хороший ты игрок, Василий Никитич. А я никак не могу научиться, прилично играть. Веду прямую атаку, а о флангах забываю. Вижу только главную фигуру нападения. Нет. Я слишком прям…

Послышался приближающийся стук копыт. Татищев выглянул в окно. Карета остановилась. Геннин открыл дверь. Перед ним на коне возвышался курьер.

— Господин генерал! Вам депеша от государя!

И тотчас развернулся и поскакал назад. Карета тронулась. Генин, прочитав письмо, передал его Татищеву. Василий Никитич стал читать вслух: «Капитану Татищеву быть в Сибири при розыске с Демидовым у генерал-майора Геннина, а у горного начальства ему до окончания того дела быть не надлежит».

— А вот и мне мат, — выдавил он растерянно.

Геннин подумал и произнес:

— Я думаю, Василий Никитич, это пока только шах.

— А чем же мне теперь заниматься? Я вроде как и никто теперь стал.

— Кто за тебя сейчас там остался?

— Берг-коллегия прислала Михаэлиса.

— Будешь при мне помощником по горнозаводским делам. Кто же лучше тебя дело знает!

Геннинский обоз добрался наконец до Кунгура. Встречать их вышли чиновники во главе с Михаэлисом.

— Здравствуйте, ваше превосходительство! — льстиво заворковал Михаэлис. — Не изволите проехать отдохнуть с дороги?

— Отдыхать нет времени. Веди в контору.

Геннин и Татищев поздоровались с Блюэром и Патрушевым и прошли в здание горнозаводского управления. Войдя в кабинет, Геннин пригласил остальных рассаживаться. Михаэлис подошел к Геннину и положил перед ним на стол саквояж.

— Примите, господин генерал, от ваших подчиненных наш скромный подарок в честь вашего приезда!

Геннин раскрыл саквояж. Тот был набит деньгами. Геннин разъярился мгновенно.

— Что это?!

— Подарок… по старой доброй традиции… — залопотал удивленный Михаэлис.

— Забрать немедленно и раздать назад. Лично проверю! Еще раз повторится — под суд отдам! Писаря!

Вбежал испуганный писарь.

— Пиши первый указ! «Ежели кто учнет неуказные излишние сборы раскладывать и сбирать, будто бы мне, генерал-майору, в поднос, называя в почесть, то по таким запросам ничего не давать. Понеже те собранные с миру деньги и протчее не токмо мне не потребны, но и другим, при мне обретающимся, под великим страхом брать запрещено».

Геннин подошел, поставил подпись.

— Разослать и объявить во всех слободах и заводах под барабанный бой. А сейчас едем на Мулянские рудники. Потом в Уктус.

Геннин показал рукой на выход. Все стали переглядываться. Михаэлис втянул голову в плечи. Татищев улыбнулся…

До этого берг-советник Михаэлис распорядился, несмотря на возражения Блюэра, прекратить работы на Мулянке якобы по причине бедности месторождений. Геннин, осмотрев рудники, приказал возобновить работы. Вскоре Михаэлис был переведен Геннином в Соль-Камскую, на Пыскорский медеплавильный завод.

Зима. Конец 1722 года

Наконец Геннин добрался и до главного пункта назначения. Встреча произошла в невьянской конторе Демидовых. Поздоровавшись, Геннин сразу обратился к Демидову:

— Подайте жалобу, расписав, какие вам от капитана Татищева обиды были, какая и в чем препона была вашему делу.

Демидов помолчал, подумал и ответил:

— Я передумал жалобу на Татищева подавать. Прощаю его. Молодой, горячий, неопытный. Что с него взять. Решил я простить его и на мировую пойти.

— Без воли Его Величества принять мировой челобитной не могу, так как прислан не мирить, а учинить сыск. Если вы будете отказываться от подачи жалобы, то всяк будет мнить, что виноваты вы и на горного начальника жалобу приносили напрасно.

Демидов не мог решить, как лучше поступить. Наконец он согласился:

— Хорошо, я подам вам письменное доношение с указанием претензий Татищеву.

— Пишите обстоятельно. Свидетелей ваших буду допрашивать сам. А пока представьте мне все документы по вашим заводам. Завтра поедем их смотреть. Прикажите не мешкать.

Геннин встал и вышел из кабинета. Демидов позвонил в колокольчик. Как из-под земли вырос Феоклистов.

— Слушаю, хозяин!

— Быстро собери все документы по нашим заводам и отнеси генералу. Будь поблизости от него. Выполняй все, что прикажет, и заботься как о себе самом. Нет, даже лучше. Прислали же пса на мою голову. Ох, Никитушка, попал ты в оборот!

— Что, крут генерал?

— С этим не договоришься. Служака до мозга костей. Порядок любит. Орднунг, мать твою! Ну все, давай шустри!

Феоклистов с испуганным лицом выбежал из кабинета. Никита сел за стол и глубоко задумался…

К чести де Геннина нужно сказать, что он провел справедливое расследование, невзирая на лица. Кроме Демидовых, генерал получил свидетельства о происшедшем от служащих Главного правления заводов. Мнения разных лиц позволили ему составить собственное представление о деле и вынести вердикт. Зимой 1722/1723 года де Геннин вернулся в Петербург и представил Петру I результат розыска. В поданном рапорте генерал полностью оправдал Татищева. Он писал: «К тому делу лучше не сыскать, как капитана Татищева. Я оного Татищева представляю без пристрастия, не из любви или какой интриги, а видя его в том деле правым и к строению заводов смышленым, рассудительным и прилежным. В случае, если решение по делу будет положительное, предлагаю оставить Василия Никитича во главе Главного правления заводов».

Таков был вердикт де Геннина… А в феврале пришел указ о строительстве на берегу Исети завода-крепости.

Зима, начало 1723 года

Катерина оторвала взгляд от окна, присела возле люльки с младенцем и стала с ним разговаривать:

— Скоро тепло будет. Поедем к тяте в Тобольск. Поедешь к тятьке, Журавлик? Поедешь? Ух ты, хороший ты мой. Красавчик ты мой. Весь в тятьку. И бровки-то у нас тятькины. И глазки-то. И носик-то у нас тятькин. И что там еще у нас?