Читаем без скачивания Дом, куда мужчинам вход воспрещен - Карин Ламбер

Джузеппина тогда не шелохнулась.

Луиджи решил, что ей нравится.

– А это был первый раз?

– У сицилийцев женщина отдается только одному мужчине. Когда по телевизору показывают секс, родители переключают канал или отсылают дочерей в другую комнату. Даже в восемнадцать лет! Я сначала вышла замуж, а потом узнала жизнь. Vita di merda!

– Но потом-то он стал ласковее?

– Чемпионат мира бывает раз в четыре года, но он продолжал брать меня точно так же каждый день. Я не смела ничего сказать, хотя предпочла бы посмотреть, как поет Дзуккеро[31] по каналу Rai.

Розали вспоминает свою свадебную ночь, такую непохожую, такую дивную, Франсуа чудесно все приготовил, подумал даже о свечах с ароматом корицы, наполнявших спальню благоуханием. Розали обожала корицу, и он это знал.

– Выпей-ка чайку, Джу, тебе на пользу.

– Отстань ты со своим чаем! Тоже мне спасение – чай!

Розали улыбается ей:

– Не хочешь чаю, сделаю тебе сок: свекла, яблоко, лимон, имбирь. Идем на кухню.

– Когда умер мой отец, я ушла от Луиджи, – продолжает Джузеппина, пока ее подруга выжимает лимон.

– Прощайте, мужчины?

– Vivà la libertà![32]

Розали поднимает голову:

– Ты встретила кого-нибудь еще?

– Многих. Чуда не случилось. Niente[33].

Был один придурок, который аккуратно складывал и вешал на стул свои брюки, прежде чем сорвать с нее блузку. И другой, с полным чемоданчиком игрушек, желавший все их на ней опробовать. Японские шарики; трехскоростное радиоуправляемое яйцо; вибромассажер с мигающими лампочками, инкрустированный стразами и играющий на выбор популярные песенки – «Солнечный понедельник», «L’Avventura» или «Ради флирта». «С чего начнем?» – спросил он с напористостью опытного коммивояжера… Еще один мечтал о платонической связи, решив, что она в свои годы уже прикрыла лавочку, но втайне надеялся, что ей удастся совершить чудо и разбудить его много лет спящее либидо. Он не предупредил ее: двойной конфуз – животный напор с его стороны и реальный отклик с ее!

– Всегда было одно и то же. Они тискали мои груди, потели, пыхтели. Это продолжалось часами. А я лежала морской звездой, дожидаясь конца. А ты, Розали, тебе этого не хватает?

– Я об этом не думаю. Удивительное дело: как будто выключаешься из розетки и очень скоро вообще перестаешь об этом думать. Тело спокойно. А ты, Джу?

– Нет! Без морской звезды я прекрасно обхожусь. А когда меня спрашивают, устроила ли я свою жизнь, я отвечаю, что да, устроила. Лучше! Без мужчин!

Джузеппина начала фотографировать в магазинчиках квартала. Она любила гулять одна и ловить бытовые сценки стареньким фотоаппаратом, который отыскала в лавке подержанных вещей. Теперь она нашла свое место в этом доме. «В этой семье переломанных рук, врачующих друг друга», – говорила она. Словно радость жизни пришла к ней, хоть и поздновато, и она отдалась ей, особо не сопротивляясь.

12

Жюльетта, запыхавшись, вбегает в студию. В ее темном закутке без окон громоздятся на полках круглые алюминиевые коробки, память об эпохе кинопленки. В кресле валяется старый номер «Либерасьон». На первой полосе – «Последний взгляд», великолепный черно-белый портрет Пола Ньюмена. Хоть глаза ее постоянно прикованы к экрану, Жюльетта любит окружать себя привычными вещами.

Один из ее предшественников, поклонник Шекспира, написал на стене: «Ночь создана для тех, кому дня мало»[34]. День и ночь часто неразличимы для Жюльетты. Завороженная кадрами, она вдыхает в них ритм, наполненность, жизнь. Без устали собирает пазл в разных вариантах, выбирая, с чего начать и как закончить каждый план с точностью до двадцать четвертой доли секунды. Сегодня перед ней мужчина и женщина лицом к лицу. Он обнимает ее. Жюльетта ловит себя на том, что не прерывает сцену. С ума сойти, какая дана ей в студии власть над эмоциями. В жизни-то все не так.

В приоткрытую дверь просовывается голова темноволосого крепыша. Макс. Председатель ее фан-клуба, названый брат и вся ее семья. И по совместительству монтажер в соседней студии. Он застает ее вздыхающей, с застывшей на мышке рукой. Стоп-кадр обнимающейся парочки.

– Любовь нужна тебе как хлеб!

Жюльетта кивает, поджав губы. Макс узнает обложку книги «Иудаизм для чайников», выглядывающей из ее сумки. Она часто читает ее урывками, надеясь найти отклик, нить, зацепку: Шабат, Шалом, Шана Това… Так ей легче ориентироваться, когда она смотрит «Это правда, если я вру!»[35]. Она видела фильм семь раз. Но иногда у нее еще возникают вопросы.

– Повторение пройденного?

– Не смейся надо мной. Я тебе уже сто раз говорила, я чувствую себя еврейкой. Пусть даже моя мать – единственная на свете еврейская мамаша, которая утверждает, что материнский инстинкт не дается от природы. Она служит тому живым доказательством, потому что у нее самой отродясь его не было.

– Еврейские мамочки утомительны.

– Моя не утомительна, ее просто нет. Родись я мальчиком, наверное, все было бы иначе.

– Она соревновалась бы с другими еврейскими мамочками, чей сынуля лучше.

– Я бы не отказалась иметь мамочку, которая кудахтала бы надо мной, закармливала, звонила по три раза на дню. Мамочку, которая тревожилась бы, сокрушалась, вздыхала, охала дрожащим голосом «ой-х, ой-х!» и до небес превозносила мои достоинства перед славным еврейским парнем. Не отказалась бы я и зваться Эсфирь или Рахиль, а не Жюльеттой, потому что служащий мэрии выбрал это имя наобум в календаре. Не отказалась бы иметь нос, узнаваемый издалека, как неопровержимый знак принадлежности к большой семье.

– Да, но ведь твоя фамилия Казан. А носить фамилию постановщика «К востоку от рая»…[36]

Жюльетта перебивает его:

– Это не даст мне Джеймса Дина в партнеры! А Жюльеттам в любви не везет. Ни одного Ромео на горизонте. Фильм моей жизни – «Хроника объявленного фиаско»[37].

– Обожаю твое чувство нюанса.

Семья – больной вопрос для Жюльетты. Макс это знает. В своей семье она родилась исключительно по какой-то ужасной ошибке. Родители всегда смотрели поверх ее головы. Единственная дочь без пьедестала. Дурное обращение с ребенком приняло у них своеобразную форму отрицания самого ее существования. Евреи, отрицающие свое чадо! Макс знает, каково ей существовать с этим комплексом, и всегда диву дается, что Жюльетта держится, что находит в себе силы жить, что сохранила самоиронию, что она может смеяться. Он обожает ее, свою названую сестренку. И не может понять, как от дьявольского союза двух патологий могла родиться такая прелесть. Зачем эти люди вообще завели ребенка?

Отец замыслил ее как проект, как предмет. Результат не оправдал его надежд. Несовершенный. Неадекватный. Он хотел обтесать ее, вылепить. Давал ей деньги за каждый сброшенный килограмм, заставлял одеваться в красное, решал за нее, с кем ей дружить, куда пойти учиться, выбирал хобби, образ мыслей. Потом, обнаружив, что глина неподатлива, потерял интерес. «Разочаровала, – говорил он. – Не стоит труда, не стоит любви». Мать же ее служила этому человеку – машина для удовлетворения его желаний. Она подарила ему дочь, как вещь, никогда на нее не смотрела, никогда до нее не дотрагивалась. Вещь ей мешала. Она была фанаткой своего мужа: превозносить его, обхаживать, пленять, быть во всеоружии, чтобы ему нравиться, – это занимало все ее время. «В слиянии с твоим отцом нет места элементу извне, – сказала она Жюльетте однажды, когда дочь решилась заговорить с ней на эту тему. – Когда его нет со мной, я как потерянная. Он – моя единственная семья».

Больше Жюльетта никогда ни о чем не спрашивала.

И Макс опекает Жюльетту, щедро дарит ей дружбу, старается отвлечь, когда она хандрит. Только однажды, вдруг взглянув на нее другими глазами, он спросил себя, не станет ли история названых брата и сестры прекрасной историей любви. Ответ был – нет. И они оба знают, что именно поэтому их дружба так крепка и долговечна.

– Ты, похоже, не очень-то сосредоточена на работе, – говорит он.

– Ты прав, займусь-ка лучше культовыми сценами, я еще не все выбрала.

– У меня не очень много работы, хочешь, помогу тебе?

– Это идея, я хоть успокоюсь.

– На чем ты остановилась?

– «Из Африки»[38], когда он моет ей волосы посреди саванны и читает стихи. Тот момент, когда она хохочет, а голова вся в пене.

– Фильмы про мужчин тоже бы не помешали.

Жюльетта молчит.

Макс произносит голосом Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят»:

– Переписчик населения задавал мне вопросы… я отведал его печень с бобами на масле и кьянти.

Жюльетта смеется:

– Ты классно ему подражаешь.

– И не забудь причмокивание, когда он облизывается.

– Не хочу я людоеда, мне хочется любви и романтики. Раз уж выбираю я, так воспользуюсь служебным положением.