Читаем без скачивания Бич небесный - Брюс Стерлинг

Он коротко и внимательно посмотрел ей в глаза, отвел взгляд и пощипал свои усы.

— Так она и на воде может держаться, вот как?

— Разумеется, эта машина может держаться на воде! Она плавает! Конечно, с виду это сплошная сталь, но на самом деле весь металл здесь пористый. Без аккумуляторов вся машина весит каких-нибудь девяносто кило. Если напрячься, я могла бы поднять ее одна, без посторонней помощи!

Джейн остановила себя. Старик казался настолько подавленным, что она почувствовала к нему жалость.

— Ну-ну, офицер, вряд ли я сказала что-то новое для вас, а? Неужели вы еще ни разу не ловили такие машины?

— Сказать вам правду, мисс, мы теперь даже и не пытаемся ловить их. Не оправдывает затрат.

Он отделил от пачки один из стикеров и налепил его на переднюю трубку каркаса «Чарли».

— Ну, давайте, будьте осторожны!

Он махнул рукой, делая знак, чтобы они проезжали.

Джейн снова пустила машину ехать в автоматическом режиме. Не прошло и нескольких минут, как они миновали Ларедо и оказались на шоссе. Даже имея в перспективе десять часов езды в темноте, Джейн чувствовала себя слишком взвинченной, чтобы спать. Она знала по опыту, что ей предстоит еще одна бессонная ночь. В восемь утра она будет бодриться и прыгать как заведенная, потом перехватит часика три дремоты где-нибудь днем, после чего снова окажется на ногах, и это ни в чем не выразится, кроме обострившегося темперамента. У нее и раньше-то со сном не ладилось, а жизнь рядом с Джерри Малкэхи и его людьми только еще туже закрутила ее пружину.

По мере того как огни Ларедо исчезали у нее за спиной, наверху все ярче разгорались звезды. Стояла ясная весенняя ночь, над западным горизонтом висело несколько волосатых перистых облачков. Джерри как-то упомянул при ней, что не любит ездить на машине в полной темноте. Малкэхи было тридцать два года, и он еще помнил те времена, когда люди по большей части водили машины сами, и даже роботы всегда оставляли фары включенными. Джейн, напротив, находила темноту успокаивающей. Если и было что-нибудь действительно утомительное и скучное в ночной езде, так это такая вот унылая рутина — сжимать собственными руками баранку и с онемевшей шеей часами вглядываться в узкий конус света от фар. В темноте можно видеть открытое небо. Большое темное небо Техаса, эту великую бездну.

И еще слышать. Если не считать ровного шума ветра, «Чарли» двигался почти беззвучно — тихий шорох твердого пластика, легко касающегося дорожного покрытия, лишенное трения скольжение алмазных осей. Джейн приклеила или замотала клейкой лентой все ветци в машине, которые могли грохотать. Она не позволяла своим машинам издавать грохот.

Тут она услышала, как Алекс забулькал, пытаясь дышать. Она включила в кабине неяркую лампочку и еще раз осмотрела брата. В приглушенном янтарном свете он выглядел очень плохо. Алекс и в лучшие дни не был привлекательным юношей: тощий, пучеглазый, с впалой грудью, с тонким, как лезвие ножа, носом и умными узкими, похожими на птичьи лапы, руками. Но она никогда не видела, чтобы он выглядел настолько ужасно. Сейчас Алекс был не более чем отталкивающим физическим присутствием, развалиной, маленьким гоблином. Его тусклые белокурые волосы торчали пучками по всему черепу. И еще от него воняло. Это не был просто запах пота — Джейн привыкла к людям, пахнущим потом и лагерным дымом. Однако тело ее брата источало слабое, но устойчивое зловоние химикалий. Его буквально мариновали в наркотиках!

Она прикоснулась к его щеке. Кожа была теперь холодной и влажной, словно корочка запеканки из тапиоки. Бумажный комбинезон беженца, только что вынутый из картонки, но уже страшно измятый, придавал ему вид пострадавшего от урагана, находящегося в глубоком шоке, словно его только что извлекли из-под обломков. Такие люди взывают к твоей помощи и вниманию, абсолютному и немедленному, — и это требование может оказаться почти невыносимым.

Джейн включила радио, прослушала лавину зашифрованной информации от банков, навигационных маяков и радиолюбителей и вновь выключила его. Забавно, какие вещи передают теперь по радио! Она включила проигрыватель. Здесь были записаны все кусочки музыки, когда-либо имевшие для нее значение, — включая записи из ее раннего детства, — которые у нее так и не поднялась рука стереть. Несмотря даже на шестнадцатизначную цифровую точность, все, что она записала за свою жизнь, занимало всего-навсего несколько сотен мегабайт — крохотный пятачок в огромной пещере памяти современного автомобильного проигрывателя.

Джейн поставила тайскую поп-музыку — жизнерадостную, полную энергии бонгов и щипковых.

Было время — тогда она еще училась в художественном училище, — когда тайская поп-музыка значила для нее очень много. Тогда казалось, что эти несколько десятков бунтующих подростков из Бангкока — последние люди на земле, кто действительно знает, что значит от души веселиться. Она так и не смогла понять, почему этот изумительный взрыв творческой энергии произошел именно в Бангкоке. Учитывая, что СПИД по-прежнему продолжал методично вгрызаться в огромную тушу Азии, Бангкок, несомненно, был не счастливее, чем большинство других мест. Видимо, конец 2020-х просто каким-то образом оказался для Бангкока его временем просиять на карте мира.

Это была неподдельно радостная музыка, светлая и талантливая, словно дар всему миру. Она была такой новой и свежей, и Джейн слушала ее и чувствовала всем телом, что значит быть женщиной 2020-х, внутренне живой и сознающей саму себя.

Сейчас стоял 2031-й. Эта музыка казалась теперь отдаленной, словно легкий запах хорошего рисового вина на донышке пустой бутылки. Она по-прежнему задевала в Джейн какие-то струны, но не трогала ее всю. Она не могла коснуться тех участков ее души, которые родились заново.

Алекс очнулся в темноте, обдуваемый упругим ветром. В икрах покалывало от стремительной щебечущей музыки. Она просачивалась в его череп, словно сладкий сироп, и ее ритм своим мягким биением в конце концов привел его в полное сознание. Вместе с осознанием пришло узнавание: тайская понсушная дребедень. Никакой другой шум не мог обладать такой пронзительной, парализующей сладостью.

Алекс повернул голову что сопровождалось безболезненным скрипом где-то в глубине шейных позвонков — и без особенного удивления увидел свою сестру. В скудном свете крошечной янтарной лампочки, освещавшей карту, Хуанита сидела, взгромоздившись на высокое водительское сиденье. Ее голова была откинута назад, локти уперты в голые волосатые колени; она жевала правительственную гранолу [20], которую доставала из бумажного пакета.