Читаем без скачивания Золотая гондола - Барбара Картленд

– Я даю вам неделю, – сказал ей сэр Харвей. – Все, что не будет готово к этому времени, не оплачивается. Вам понятно?

– Конечно, ваша милость. Все будет готово к сроку. Шить для такой красивой леди, как ваша сестра, одно удовольствие.

Женщина сделала реверанс и удалилась. Сэр Харвей повернулся к Паолине, буквально упавшей на свою кровать.

– Вы устали, – сказал он. – Сегодня ночью нам обоим нужно хорошо выспаться. Первый шаг сделан, но многое еще предстоит.

– Это понятно, но все-таки, как же быть с деньгами? – спросила Паолина.

Она понимала, что такие вопросы задавать не следует, но не могла сдержаться. Она привыкла все время беспокоиться о деньгах, и ей иногда казалось, что вот сейчас сэр Харвей скажет ей, что все это было сном, и они должны будут бежать, так как не в состоянии заплатить за всю эту роскошь.

– Я уже несколько раз говорил, чтобы вы не напрягали свою очаровательную головку из-за денег, – произнес в ответ сэр Харвей.

Он вытащил что-то из кармана и протянул ей. Она посмотрела на него испуганными глазами, а потом восхищенно вскрикнула.

У него в руках была нитка жемчуга, великолепно подобранного жемчуга с немного крупноватой для таких бус застежкой.

– Жемчуг! – воскликнула она.

– Он ваш, – сказал он.

– Мой!

С выражением явного восторга на лице она протянула к нему руки, но потом отдернула их назад.

– Но я не могу принять это, – сказала она. – Он, должно быть, очень дорого стоит, а нам могут понадобиться деньги.

– Тогда наш капитал будет находиться в безопасности на вашей шее, – сказал он. – Лучше подумайте о том, какое впечатление он производит. Этот жемчуг очень высокого качества, это подтверждено профессионалом.

– Бусы прекрасны, – сказала Паолина, – но...

– Никаких «но», – твердо сказал сэр Харвей. – Жемчуг ваш, и я хочу, чтобы вы его носили.

– Так вот почему вы посылали за ювелиром? – спросила Паолина.

– Да, но не только, – ответил он. – Не стоит тратить время на вопросы. Лучше разрешите мне примерить его на вас.

Она послушно повернулась, и он застегнул бусы на ее шее, как будто выточенной из слоновой кости. На такой коже жемчужины излучали мягкий, неуловимый свет, сравнимый только с первыми проблесками рассвета на утреннем небе. Она осторожно дотронулась до них кончиками пальцев и прошла к зеркалу на туалетном столике.

– Никогда не думала, что буду носить жемчуг, – мечтательно произнесла Паолина.

Она оторвалась от зеркала и под влиянием внезапного порыва подбежала к нему.

– Спасибо! Спасибо! – воскликнула она.

Она чуть ли не искрилась от счастья обладания первыми драгоценностями в ее жизни. Все ее страхи исчезли.

Он наблюдал за ней молча, и выражение его лица оставалось серьезным. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Спокойной ночи, моя маленькая сестренка, – сказал он и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Паолина направилась обратно к туалетному столику, любуясь жемчугом. Она стояла, глядя в зеркало, и ей на минуту показалось, что бусы давят ей на горло и их нужно сорвать, словно она была пленницей, а они – ее цепями. Но очень скоро она отбросила всякие мрачные мысли и сосредоточилась на том, как идет ей это ожерелье, еще больше подчеркивая ее красоту.

Она медленно разделась, все время поглядывая в зеркало, и, скользнув под прохладную простыню, положила наконец свою уставшую голову на подушку.

Она надеялась, что заснет мгновенно, но сон не шел – мешали мысли, роившиеся в голове.

Воспоминания об отце, последнем годе его жизни, когда он был болен, не давали заснуть. Она старалась не думать о нем с любовью, так как любые моменты из их жизни, которые она вспоминала, сопровождались его раздражительностью, нервозностью, повышенным голосом, частыми ссорами, когда она делала что-нибудь не так.

Ее жизнь состояла из долгих дней и ночей, проведенных в полном одиночестве на различных постоялых дворах или в дешевых гостиницах, в ожидании его возвращения из очередного клуба или казино.

Какой суровой была ее жизнь – без всякого намека на доброту и ласку. Сколько раз они внезапно снимались с места, не заплатив людям, которые доверяли им. Она вообще подозревала, что им давали в долг только из жалости к ней.

Но отца все это не волновало. Карты убили в нем все человеческое. Иногда ей казалось, что вместе с последними деньгами он проиграл и свою душу. Они переезжали с места на место, и ему было не важно, что это за город, главное, чтобы в нем можно было играть. И чем меньше у них оставалось денег, тем хуже и грязнее становились гостиницы.

А потом он заболел. И в результате ревматизма его частично парализовало, так что он не мог двигать руками и держать в них карты. Хуже наказания придумать было невозможно. У него было отнято то, ради чего он жил.

Затем начались визиты к врачам, которым он ничего не платил, а потом у него появилась навязчивая идея – во что бы то ни стало попасть в Венецию. Кто-то сказал ему, что там собираются все самые лучшие игроки и играют только на высокие ставки.

Ему оставалось только рвать и метать из-за того, что у него нет денег на поездку, как вдруг, совершенно неожиданно, им пришло письмо из Англии. В нем были деньги, наследство, оставленное одной очень дальней кузиной отца. Денег было не очень много, и Паолина предложила тратить их предельно экономно. Но, к несчастью, отец мог думать только о том, что этого хватит на проезд до Венеции.

– И что мы будем делать, когда попадем туда? – вздыхая спросила Паолина.

– Не беспокойся, я добуду кучу денег, – уверенно говорил он.

Как хорошо она знала этот голос, этот жадный блеск в глазах, это полнейшее равнодушие ко всему, что не относилось к игре.

Она умоляла его, вставала перед ним на колени, но он только отмахивался и ничего не слушал. Она понимала, что не в состоянии оплакивать его. Даже вчера, когда в бурю его не стало, она не могла заставить себя чувствовать что-нибудь, кроме легкой грусти оттого, что он умер без исповеди и священника.

Она подумала, что от страданий последних лет ее сердце, наверное, онемело. Она сейчас не могла понять, почему ей вздумалось говорить сэру Харвею о любви. Что для нее означала любовь? Да, по сути, ничего.

Это в детстве у нее была потребность в ней. И она старалась любить своего отца, так как никого больше у нее не было. Она, как могла, выказывала ему свою привязанность, наивно веря, что если она любит его, то и он ответит ей тем же. Только с возрастом она поняла, что ничего для него не значила.

Пока она была маленькой, она представляла для него только обузу, помеху, от которой он не знал, как избавиться. Когда она повзрослела, то от нее стало больше пользы. Ведь она могла приготовить еду, когда у них не хватало денег на рестораны, штопала и гладила его одежду, она даже могла почистить его ботинки и сходить в ломбард, когда денег не оставалось вовсе.