Читаем без скачивания Цветок пустыни - Уорис Дири

Самое страшное было, когда вернулась мама. Мы с замиранием сердца ожидали, что же произойдет. Мама сверкнула глазами на отца, не разглядев в темноте другую женщину.

— Ага, явился наконец!

Отец переступил с ноги на ногу и отвел взгляд.

— Да. Между прочим, познакомься с моей женой.

И он обнял молодую жену.

Никогда не забуду, каким стало лицо мамы, освещенное отблесками костра. Она стояла ни жива ни мертва. Потом до нее дошел смысл сказанного.

— Проклятье, я его потеряла, отдала этой сопливой девчонке!

Мама умирала от ревности, но изо всех сил старалась не показывать этого, такой уж у нее был характер.

Мы понятия не имели, из каких краев новая жена отца, мы вообще ничего о ней не знали. Это, впрочем, не помешало ей тут же начать командовать всеми его детьми. А потом эта семнадцатилетняя девчонка начала помыкать и моей мамой: сделай то, подай мне это, приготовь мне вот что. Тучи в семье уже достаточно сгустились, и однажды она допустила роковую ошибку — ударила по лицу моего брата Старика.

В тот день, когда это случилось, все ребятишки лазали по дереву (где бы мы ни остановились, всегда отыскивали дерево по соседству с хижиной, и оно служило нам «детской»). Так вот, мы сидели под этим деревом, и вдруг я услыхала плач Старика. Я поднялась на ноги и заметила идущего ко мне младшего брата.

— Что с тобой? Что случилось? — спросила я и наклонилась вытереть его слезы.

— Она меня ударила… Так сильно ударила!

Я даже не стала спрашивать, кто «она», потому что в нашей семье никто никогда не трогал Старика и пальцем: ни мама, ни старшие братья и сестры, ни даже отец, который всех остальных поколачивал регулярно. Да Старика бить и не нужно было — он был среди нас самым умным и неизменно поступал так, как нужно. И то, что она ударила моего брата, стало последней каплей! Стерпеть такое было нельзя, и я пошла искать эту дуру-девчонку.

— Ты зачем ударила моего брата? — возмущенно спросила я.

— Он выпил мое молоко, — ответила она со своим обычным высокомерием, словно она царица и все молоко наших стад принадлежит ей одной.

— Твое молоко? В хижину это молоко принесла я, и если моему брату оно нужно, если его мучит жажда, он может пить. И уж совсем ни к чему бить его за это!

— Сейчас же замолчи и ступай прочь отсюда! — завопила она и замахала руками, прогоняя меня. Я пристально посмотрела на нее и покачала головой: хотя мне не было еще и тринадцати, я понимала, что она допустила большую ошибку.

Братья и сестры, поджидая меня, сидели под деревом и прислушивались, чтобы понять, о чем я говорю с папиной женой. Я подошла к ним и в ответ на их молчаливый вопрос помахала пальцем: «Завтра!» Они все кивнули.

Назавтра удача нам улыбнулась, поскольку отец, как он сам сказал, уезжал дня на два. Когда наступило время дневного отдыха, я пригнала свое стадо домой и отыскала сестру и двух братьев.

— Эта папина молодая жена слишком много себе позволяет, — начала я с того, что всем и так было понятно. — Надо проучить ее, пора положить этому конец.

— Ну да, ясно, только что мы станем делать? — спросил Али.

— Увидишь. Идем со мной, будете мне помогать.

Я взяла грубую толстую веревку, которой мы обычно закрепляли пожитки на спинах верблюдов, когда снимались со стоянки. Все вместе мы увели перепуганную папину жену подальше от хижины, завели в заросли и заставили раздеться догола. Потом я перебросила веревку одним концом через ветку высокого дерева, а другой конец обвязала вокруг лодыжек Маленькой Жены. Она попеременно то сыпала проклятиями, то визжала, то хныкала, а мы тем временем налегли на веревку и подняли мачеху в воздух. Мы с братьями тянули веревку то туда, то сюда, пока не добились, чтобы голова жертвы раскачивалась на высоте двух с половиной метров от земли — диким зверям было ее не достать. После этого мы закрепили веревку и возвратились домой, а она осталась там, в пустыне, вопя и извиваясь.

На следующий день, ближе к вечеру, появился отец — на день раньше, чем собирался. Он сразу же спросил нас, где его женушка. Мы дружно пожали плечами и ответили, что давно ее не видели. Мы, к счастью, отвели ее достаточно далеко, так что вопли ее сюда не долетали.

— Хм-м… — протянул отец, с подозрением оглядывая нас.

Стемнело, а он так и не отыскал ее следов. Отец чуял, что здесь что-то нечисто, и приступил к нам с расспросами.

— Когда вы видели ее в последний раз? Сегодня видели? А вчера?

Мы ответили, что накануне она не ночевала дома — что было, между прочим, чистой правдой.

Тут отец не на шутку разволновался и кинулся искать повсюду, но найти ее удалось лишь на следующее утро. К тому времени папина молодая женушка провисела вниз головой без малого двое суток, и вид у нее был неважный. Отец возвратился домой в страшном гневе.

— Кто до этого додумался? — спросил он с угрозой.

Мы притихли и только переглядывались. Конечно же, она ему нажаловалась. «Заводилой была Уорис, это она накинулась на меня первой». Отец тут же схватил меня и принялся колотить, но к нам бросились все малыши. Мы знали, конечно, что не годится драться с собственным отцом, но больше не могли терпеть.

С того дня папину женушку как подменили. Мы преподали ей урок, и он пошел впрок. Двое суток у нее кровь приливала к голове, и от этого, как я думаю, ее мозги прочистились, она сделалась милой и ласковой. С тех пор она стала целовать моей маме ноги и служить ей, как рабыня.

— Что прикажете принести? Можно, я что-нибудь для вас сделаю? Нет-нет, это я и сама сделаю. А вы посидите, отдохните.

А я мысленно говорила ей: «Вот, так и надо было с самого начала, сучка ты этакая! Можно было бы обойтись без всей этой ненужной нервотрепки». Но жизнь кочевника тяжела, и новая папина жена, хоть и была на двадцать лет моложе мамы, не имела маминой силы. Вскоре мама увидела, что ей не стоит опасаться этой девчонки.

Жизнь кочевника сурова, но и полна красоты: она так тесно связана с природой, что их и разделить невозможно. Мама дала мне имя в честь одного чуда природы: Уорис значит «цветок пустыни». Он цветет в таких неприветливых местах, где мало кто может выжить. На моей родине дождя порой не бывает по году, а то и больше. Но вот с неба обрушивается вода, очищая запыленную землю, — и тогда, подобно чуду, распускаются цветы. Они сверкают, переливаются всеми оттенками желтого и оранжевого; наверное, поэтому желтый всегда был моим любимым цветом.

Когда девушка выходит замуж, женщины ее племени отправляются в глубь пустыни и собирают эти цветы. Их высушивают, потом добавляют немного воды и растирают в пасту, которой покрывают лицо невесты, и оно приобретает золотистый блеск. А ладони и ступни ей красят хной, нанося прихотливые узоры. Веки обводят особой краской, приготовленной по старинным рецептам, от этого глаза кажутся глубокими и манящими. Вся эта косметика готовится из трав и растений пустыни, она совершенно натуральная. Затем женщины наряжают невесту в яркие накидки: красные и розовые, оранжевые и желтые — чем больше, тем лучше. Быть может, у невесты их не так-то и много; сплошь и рядом семьи живут в невероятной бедности, и стыдиться тут нечего. Что ж, невеста наденет лучшее из того, что смогут найти для нее мать, сестры, подруги, но она будет высоко держать голову: гордость — характерная черта всех сомалийцев. И когда настанет день свадьбы, она ослепительной красавицей выйдет встретить жениха. Мужчина этого даже не заслуживает!

На свадьбу соплеменники принесут подарки. Опять-таки, нет необходимости лезть из кожи вон, покупать что-то особенное или переживать из-за того, что твой подарок не так уж роскошен. Что есть, то и даришь: можно сплести циновку, на которой спят, подарить чашку, а на худой конец просто принести что-нибудь съестное для свадебного пира. Среди наших традиций нет такого понятия, как медовый месяц, и на следующий же день после свадьбы молодожены берутся за работу, а для того, чтобы начать совместную жизнь, им понадобится все, что они знают и умеют.

Других праздников, кроме свадеб, у нас мало. Нет выходных дней, заранее помеченных в календаре. А вот долгожданный дождь — это повод для большого праздника. У нас на родине воды очень мало, а ведь от нее зависит сама жизнь. Живущие в пустыне кочевники испытывают к воде огромное уважение, каждая ее капля — настоящая драгоценность, и я по сей день отношусь к воде с любовью. Даже просто смотреть, как она течет, — само по себе удовольствие.

Когда засуха длилась много месяцев подряд, мы, бывало, впадали в отчаяние. И тогда люди собирались все вместе и возносили к небу молитву о дожде. Случалось, это помогало, но не всегда. Однажды мы дождались того времени, которое считается сезоном дождей, но ни капли дождя так и не выпало. Половина нашего скота пала, а другая половина еле держалась на ногах, изнывая от жажды. Мама сказала мне, что все готовятся к большой молитве. Возникая словно из ниоткуда, собралось множество людей. И все мы молились, пели и танцевали, стараясь выглядеть веселыми и подбадривая друг друга.