Читаем без скачивания Теплоход - Александр Проханов

Есаул рассеянно слушал наивные речи сотоварищей, не оставляя мучительных попыток сочетать воедино множество разрозненных мыслей. Его мыслительный процесс напоминал усилия алхимика, который собрал в реторту десятки элементов – подвергал их нагреву, пропускал по змеевику булькающие растворы и газы, наблюдал, как вскипают разноцветные смеси, выпадают искрящиеся осадки. Но не было среди них драгоценного кристалла, волшебного философского камня, способного претворять обыденные чувства и мысли в бесценное золото откровения.

Служитель в облачении тирольского охотника – замшевая безрукавка, кожаный ягдташ, шляпка с фазаньим пером – положил перед ним на тарелку кабаний пупок – жилистый пузырь, наполненный шипящим соком. В этом мускулистом отростке таилась скрытая мощь. Пуповина соединяла зверя с племенной стихией, свирепой энергией косматых существ, с яростью звериных боев и гонов. Съесть кабаний пупок означало соединить себя с бесконечной жизнью земли, с языческим первородством, прозорливостью первобытной души.

Тем временем из-за Москвы-реки, из лугов, из полуденного горячего блеска поднималась пышная туча. Ее края состояли из белоснежных пухлых шаров, раздувавшихся один из другого. В сердцевине копилась тьма, фиолетовая чернота, в которой, как в люльке, дремала гроза. Луга блестели от солнца, от бессчетных цветов, мотыльков, разноцветных шмелей и мух, стеклянных стрекоз, а в туче собиралась студеная водяная сила, готовая погасить разноцветье луга. У края тучи, у белой сияющей кромки, парила семья ястребов, реяла в невесомых потоках.

– Василий, отчего ты не пьешь, не ешь? – окликнул его министр обороны Дезодорантов, озорно, по-гусарски вскинув золотистую бровь. – Солдат перед походом должен набить желудок.

Есаул не отозвался на замечание друга. Трапеза на дощатом столе, залитые жиром и кровью доски, падающие в фарфоровое блюдо кости напоминали поедание жертвенного животного – языческий пир под священным дубом, в стволе которого жил языческий бог, могучий Перун. Ему приносилась жертва, ему в угоду проливалась звериная кровь, ему посвящались возлияния и звоны кубков. Божество внимало, спрятавшись в гигантский ствол, в черную сочную крону. Обнаруживало себя в мерном движении тучи, которая выкатывала в синеве громады белых шаров.

– Вася, присоединяйся к компании. – Прокурор поднял хрустальный стакан с водкой. – Тебе лучший кусок принесли. Ты у нас – пуп земли. Выпьем за нашего Президента!

Все потянули стаканы со сверкающей водкой. В момент, когда хрустали страстно ударились друг о друга, Есаул произнес:

– Президент Порфирий нас предал. Он отказывается идти на третий срок. В сговоре с американцами уступает свое место Куприянову. Нас ждут огромные потрясения. Может быть, гибель.

Все замерли с протянутыми руками, в которых сверкали радужные хрустальные вспышки. Напоминали скульптурную группу, фонтан застывших фигур, в руках которых влажно переливалось стеклянное солнце. Фигуры распались, не выпитые стаканы стукнули о доски стола.

– Ты с ума сошел, Вася! – трезвел прокурор Грустинов, выкатывая из жирных складок маленькие умные глазки, похожий на сердитого носорога. – Дурацкие это шутки!

– Я не шучу, – сказал Есаул. – В аппарате уже приготовлен текст, в котором Президент Порфирий объясняет народу, почему он не может остаться на третий срок. Уже состоялись две закрытые встречи Президента и Куприянова, где согласованы посты в будущем правительстве. Управделами Президента получило указание перестроить интерьер Ново-Огарева по эскизам Куприянова, на его вкус и манер. А главное, во время моей встречи с американским послом Киршбоу тот сообщил мнение на этот счет Госдепартамента. Президент Порфирий должен уйти, ему гарантируется иммунитет и участие в параполитических организациях мира. Нам же иммунитет не обещан, а, напротив, с нас будут спрашивать за издержки восьмилетнего правления, и, возможно, будут спрашивать в Гааге.

Настала тишина столь глубокая, что были слышны тихие голоса поваров у жаровни, поскрипывание шкворня, на котором вращался кабан, шипенье падающего в огонь жира. Туча воздвигала в небе свои бело-синие башни. В ее глубине, в фиолетовой тьме что-то слабо дрожало и вспыхивало. Так в животе беременной великанши бьется слепой младенец. Часть далекого луга была в сверканье, переливалась зноем и блеском, очаровывала струящимся разноцветьем. А другая была в тени, замерла, словно на нее наступила громадная темная стопа. Дуб, окруженный теплой тенью, еще стеклянно сверкал, но в его могучей кроне наступило безмолвие, утихли дрозды и малиновки, перестали скакать дятлы и белки.

– Но тогда, если все это правда, надо бежать! Продавать недвижимость, переводить деньги в «Бэнк оф Нью-Йорк», жечь документы и немедленно уезжать! – панически воскликнул спикер Госдумы Грязнов, глядя на дворец с готическими шпилями, ампирными колоннами и мусульманскими минаретами – свидетельство архитектурных пристрастий прокурора Грустинова. Там стояли автомобили, прогуливались ленивые шоферы, и можно было вскочить в «Мерседес» и мчаться в «Шереметьево» на ближайший рейс в Лондон. – Надо сваливать отсюда немедленно!

– Это абсурд, – остановил товарища крайне взволнованный Круцефикс. – Зачем бежать? Надо договориться с Куприяновым. Аркадий – разумный, взвешенный человек. Мы с ним работали. Он меня ценит. Не так-то много способных экономистов и управленцев, готовых работать в правительстве. Это не то, что сажать в тюрьму олигархов или отдавать приказы снести с лица земли очередной чеченский аул.

Круцефикс язвительно взглянул на Есаула, чуть отсаживаясь от него. Провел между ним и собой черту, помещая себя в безопасную зону, куда не было хода Есаулу.

– Друзья, умоляю, не надо впадать в панику! – Министр обороны был бледен как полотно. Он силился сохранить единство «священного ордена», который стремительно распадался. – Надо упрашивать Президента остаться. Надо организовать общественность. Обратимся к Патриарху. Пусть граждане пишут письма. Все партии, все сословия, деловое сообщество, армия, губернаторы. Пусть направят делегации. Помните, когда Иван Грозный затворился в Александровской слободе и грозил отречься от царства, народ шел к нему из Москвы, полз на коленях, умолял вернуться?

– Чушь! Не те времена! – Прокурор Грустинов затравленно мигал звериными глазками. – Все эти твои сословия сдадут нас первыми. Повяжут и приведут к Куприянову. «Вот, мол, батюшка, главные виновники всех несчастий. Их бери, а нас пощади!» Надо немедленно вводить чрезвычайное положение. Президент уходит, и ради бога! Пусть случится какой-нибудь взрыв, Московский университет взлетит на небо или самолет с чеченцами врежется в Кремль. Под этим соусом – чрезвычайное положение. Мы остаемся у власти как Временный Национальный совет, до выборов. А потом президентом делаем Есаула!

– Еще один ГКЧП? Танец маленьких лебедей? Увольте! У вас не получится «оранжевой революции». Вы не владеете технологиями! Современные революции совершаются с помощью СМИ, а не танков. У меня, например, в телевизионном архиве есть компромат на Президента Порфирия, который очень понравится Аркадию Трофимовичу Куприянову. Почище «девочек прокурора Скуратова». Как Президент Порфирий развлекается со своей маленькой пони Типпи. Да и на других есть компромат. – Попич торжествующе посмотрел на собравшихся, презрительно улыбаясь, давая понять, кто из всех самый влиятельный, грозный, незаменимый.

– Вы все будете уничтожены, – тихо произнес Есаул, не глядя на соратников. – Одних из нас просто убьют, других с позором препроводят в тюрьму, доставив самолетами из Англии или Швейцарии. По моим сведениям, в «Матросской Тишине» уже приготовлены свежие камеры.

Опять воцарилась тишина. Померкло солнце. Туча огромно и фиолетово встала над головами, с расплавленной кромкой, из-за которой пышно излетали лучи. Луг, и зеленый газон усадьбы, и крона дуба были в тени. Темная стопа нависла над застольем и была готова расплющить. Ветер упал с высоты в дуб, шумно распушил листву, и, казалось, в крону свалился невидимый камень, утонул в черной глубине.

Есаул томился, не в силах синтезировать распадавшийся мир. Уповал на тучу, похожую на брюхатую великаншу, в чьем огромном животе содрогался младенец. Тайной языческой молитвой взывал к дубу, в чьем громадном стволе таился Перун. Взирал на кабаний пупок, вместилище звериных энергий. Ждал откровения, в котором обнаружится истинное устройство мира, сойдутся все лучи, все частицы, все разрозненные элементы.

Воздух чуть слышно потрескивал, пронизанный электричеством. Молекулы слабо светились, словно крохотные шаровые молнии. Ударялись в лицо Есаула, бесшумно взрывались, вонзая микроскопические иголки. Потаенное око страдало в костяной глазнице, было повернуто внутрь, переполненное видениями.