Читаем без скачивания Серебряный медведь - Владислав Русанов

– Не отвлекайтесь! – Делла Куррадо побледнел и съежился, напоминая засохшую грушу.

– Хорошо. Не буду, – с нескрываемым торжеством продолжал Кулак. – После пересечения границ графства предоставить возможность четвертому полку выполнять поставленную командованием задачу, а самим скорым маршем идти к замку ландграфа Медренского, пленить оного и дожидаться распоряжений командования. Подписано – генерал армии Риттельн дель Овилл.

– Генерал армии… – уже не побледнел, а посерел полковник. И вдруг встрепенулся. – Немедленно покажите, господин кондотьер!

– Из моих рук! – ухмыльнулся Кулак.

Он повернул листок с приказом так, чтобы делла Куррадо смог прочитать, а главное, разобрать подпись и печать командира пятой пехотной «Непобедимой» армии. Чем дольше господин полковник читал строчки, шевеля губами, тем ниже опускались его плечи. В конце концов бравый вояка совершенно скуксился, поник, как засохший тюльпан.

– Как же так? – недоуменно пробормотал он. – Штурмовать Медрен без поддержки?

«Он что, конницу на штурм укрепления бросить хотел?» – удивленно подумал Кирсьен.

– Все равно от нас при штурме польза невеликая, – словно услышав мысли молодого человека, проговорил Кулак.

– Но полк понес ощутимые потери…

– Моя банда тоже понесла ощутимые потери, – отрезал кондотьер. – Если у тутошнего ландграфа есть еще сотня таких латников, то мы, можно сказать, на смерть отправляемся. Так что, господин полковник, не судите строго… Не по пути нам.

Кулак тщательно сложил листок, спрятал его и повернулся к хватающему воздух ртом делла Куррадо спиной.

– Не хотел раньше времени говорить, – зачем-то пояснил, хлопая себя по камзолу, седобородый.

Кир пожал плечами. Мол, ему-то что? Его дело маленькое. Пустельга, напротив, фыркнула:

– Раньше ты от нас ничего не скрывал. Осторожный стал. Слишком.

– К старости, видно, – показал прокуренные зубы кондотьер. – Ну, теперь-то вы все знаете…

Они зашагали, поглядывая по сторонам.

Несколько человек с Коготком во главе заканчивали отбирать тельбийских коней. Кир даже подумал – а не поменять ли гнедка на более красивого и статного скакуна? А потом решил, что от добра добра не ищут.

Пехотинцы стаскивали мертвых латников и тельбийских крестьян в одну большую кучу. Похоже, среди них обнаружились не только убитые, но и раненые.

– Хорошо бы проводника найти… – задумчиво проговорил Кулак.

– Я думала, тебе господин генерал и подробную карту нарисовал, как медренского графа искать, – дернула плечом Пустельга.

– Не язви, детей не будет! – отмахнулся кондотьер и, не обращая больше внимания на зашипевшую, как вода на сковородке, женщину, направился туда, где несколько сасандрийских солдат под надзором сержанта перевязывали тельбийцев.

Ингальт пришел в себя от пронзившей бок острой боли. Застонал, схватился за ребра, почувствовал на ладони липкую кровь. Поразительно, что живой.

Чьи-то руки дернули его за плечо, перевернули на спину.

– Живой?

Заслоняя солнце, над бортником навис человек в кожаном нагруднике имперского солдата. Ингальт вяло мотнул головой. Понятное дело, живой. Какой же еще могу быть, если шевелюсь?

– Вставай! – приказал солдат. – Рогатину не трожь!

Бортник кивнул. Он и не помышлял о сопротивлении. Потянувшейся за оружием рукой управляла самая обычная крестьянская рачительность. Если где чужое плохо лежит, то подгрести под себя – святое дело. А уж свое бросить – это и вовсе прегрешение против совести.

– Давай, давай. Шевелись!

Ингальт попытался подняться. Скорчился от боли и вновь уселся в пыль.

– Ты это чего? – возмутился сасандриец. – А ну бегом!

– Погодь, – вмешался кто-то, кого Ингальт не мог увидеть, не развернув головы. А поворачиваться хотелось меньше всего – правый бок отзывался острой болью на любое движение. Лечь бы, скрючиться, как раненый кот, и ждать, пока или выздоровеешь, или сдохнешь. Лишь бы неподвижно лежать…

– Дык… Что тут такое? – продолжал голос из-за спины.

– Не слушается, господин сержант! Я ему – вставай! А он снова на задницу падает…

– Погодь, Цыпа! Сейчас поглядим… Дык он же раненый. Рубаха в крови вся.

– Ага, раненый! То есть… так точно, господин сержант.

Тень упала на закрытые веки Ингальта. Чьи-то пальцы ткнулись в плечо.

– Живой, нет?

«Трогай, спрашивай, – подумал Ингальт. – Хоть в пироге запекай. Только вставать не заставляй».

– Живой он, господин сержант…

– Не лезь, зеленка. Что-то, рожа больно знакомая…

– Не могу знать, господин сержант!

– Отвали, говорю! Ингальт, ты?

Сперва бортник не поверил своим ушам. Нет, голос показался смутно знакомым. Или даже не смутно… Где он мог его слышать?

– Бороду отрастил… Ингальт, дык… Ты откудова тут?

И тут ветеран сообразил, кто же к нему обращается. Мягкий выговор восточной Гобланы. Неизменное «дык» едва ли не через слово. С этим человеком он два года спал в одной палатке, ломал краюху хлеба пополам, вместе они удирали хлебнуть вина у маркитантов и таскались по обозным шлюхам. С ним плечо к плечу сражались с остроухими в горах Тумана. Он же и дотащил его, истекающего кровью, со стрелой дроу, воткнувшейся на ладонь выше колена, до шатра полкового лекаря. Ингальт открыл глаза:

– Я это, Дыкал. Я…

– Во дела! – радостно воскликнул сержант. – Я думал, дык, тебя в лазарете совсем, дык, залечили! А он живой! Ты как здесь? – Он не договорил. Вскочил с корточек. – Емсиль!

Ему ответил солдат, который первым пытался поднять Ингальта:

– Он, господин сержант, тамочки кого-то лечит…

– «Тамочки»… – передразнил Дыкал. – А ну, бегом его сюда. Одна нога тут, а другая, дык, уже там!

Пехотинец исчез, словно корова языком слизнула.

Сержант присел на землю рядом с бортником:

– Ты ж, дык, не тельбиец… Откуда здесь? С рогатиной на меня пер, да? – Дыкал криво усмехнулся.

– Чего это на тебя?

– А на кого?

Ингальт задумался. А ведь и правда – на кого? На сасандрийского солдата, каким и сам был четыре года тому. А за кого? За медренского ландграфа, который такими поборами село обложил, что впору мяукать на луну, как дикий кот. Вот только ландграф смог очень даже весомый довод привести. Убедительнее не бывает. Десяток латников с мечами наголо позади…

– Ладно… – махнул рукой сержант. – Молчишь? Молчи. Я и так все понял. Дык за просто так крестьяне с вилами на пехотный, дык, строй не кинутся. Это ж не стожок, дык, ничейный. Соображаешь хоть, что вас, дык, на убой кинули?

– Соображаю, не дурак. – Ингальт сплюнул тягучую слюну. Ладонь от раны он старался не отрывать. Он хорошо знал, как быстро человек может истечь кровью. – Что бы ты на моем месте делал?