Читаем без скачивания Солдаты невидимых сражений - Михаил Козаков

— Да, — твердо и убежденно ответил Ленин, — общим лозунгом внешней политики остается: лавировать, выжидать, продолжая изо всех сил нашу военную подготовку. Да, я заранее предвижу, — все более горячась, вновь заговорил Ленин, будто обращался к невидимым противникам, — я заранее предвижу, какие вопли, какие потоки гнусной клеветы обрушатся на нас за то, что мы идем своим, единственно верным путем. Левые эсеры по-прежнему вопят: «К оружию!», требуя воевать с немцами. Они вкупе с левыми коммунистами готовы идти на утрату Советской власти ради своей авантюры. Но их крики — верх тупоумия и самой жалкой, презренной псевдореволюционной фразы.

Ленин продолжал характеризовать обстановку, а Дзержинский мысленно как бы переплавлял каждое ленинское слово в те практические действия, которые предстояло осуществить чекистам не только в ближайшем будущем, но и сегодня, немедленно, тотчас же после беседы с Ильичей. Сложной, добела накаленной обстановкой незамедлительно воспользуется контрреволюционная свора.

Дзержинский с острым чувством тревоги подумал о том, что сейчас, когда фронт борьбы стремительно расширяется, особенно даст о себе знать нехватка работников в ВЧК. Людей буквально наперечет, они сутками не смыкают глаз, выполняя опаснейшие задания. Люди, конечно, замечательные. Вот хотя бы Ян Вуйкис… Задумчивый, немногословный латыш, человек с завидной волей, который два часа назад докладывал о ходе выполнения оперативного задания…

— А здесь, — продолжал Ленин, обводя на карте границу Германии, — здесь все больше распоясывается и берет верх военная партия. Она привыкла делать ставку на силу меча. И кто, скажите, кто может гарантировать, что завтра немцы не пойдут в общее наступление на Россию? Мы по-прежнему на волосок от войны.

— Немцы, — сказал Дзержинский, — душат Польшу, топчут своими сапогами Украину. Германские штыки ободрили тамошнюю контрреволюцию.

— Вот видите, — Ленин теперь уже смотрел не на карту, а в лицо Дзержинскому, — сколько у вас прибавилось забот, дорогой Феликс Эдмундович.

— Удел солдат, стоящих на посту, — пожал плечами Дзержинский. — Разве до отдыха, Владимир Ильич, когда нужно спасать наш дом?

— Плюс ко всему — продовольственная разруха, — добавил Ленин. — У меня была делегация питерских рабочих. Они куют оружие для Красной Армии, делая это в адски трудных условиях. Я сказал им, Феликс Эдмундович, что правительство готовит декреты о борьбе с голодом, и вручил им копии этих декретов. Я надеюсь, что и ВЧК докажет свое умение громить спекулянтов, мародеров и всех, кто пытается задушить Республику костлявой рукой голода.

— ВЧК сделает все возможное, — сказал Дзержинский. — И не посмотрит на тех, кто на каждом перекрестке вопит о нашей беспощадности. Особенно стараются левые эсеры…

— Знаете, Феликс Эдмундович, — как бы продолжил его мысль Ленин, — я как-то вообразил, что если бы составить кривую, показывающую месяц за месяцем, на чью сторону становилась партия левых эсеров начиная с февраля семнадцатого — на сторону пролетариата или на сторону буржуазии, если бы эту кривую провести за год, то что бы, вы думаете, получилось?

— Вероятно, нечто весьма неприглядное.

— Больше того, получилась бы кривая, отображающая состояние человека, которого постоянно лихорадит!

— Воистину, — добавил Дзержинский, — такие постоянные и непрерывные колебания, как эта партия, едва ли какая-либо другая в истории революции проделывала. Хотя немало левых эсеров хорошо показали себя в революции, проявляли инициативу, энергию.

— Да, но в целом картина незавидная. И поверьте мне, Феликс Эдмундович, что левые эсеры еще преподнесут нам нечто такое…

Дзержинский промолчал. Он сразу же подумал о том, что и у него, в аппарате ВЧК, работает немало левых эсеров. И с этим приходилось мириться. Правда, члены коллегии Лацис и Петерс несколько раз приходили к нему, Дзержинскому, и с возмущением говорили, что с левыми эсерами просто нет никакой возможности работать: они постоянно подрывают единство при разрешении сложных вопросов и часто возражают против крутых мер, применяемых к явным контрреволюционерам. Дошло до того, что Петерс и Лацис поставили вопрос ребром: или мы, или эсеры. Пришлось говорить с Яковом Михайловичем Свердловым. Яков Михайлович посоветовал тогда подождать до съезда Советов: «Если левые эсеры останутся в правительстве — придется оставить их и в ВЧК, если уйдут — прогоним их и из ВЧК…» На том и порешили…

— А наша власть, вы согласны, Феликс Эдмундович, непомерно мягкая, сплошь и рядом больше походит на кисель, чем на железо.

— Абсолютно верно, — подтвердил Дзержинский. — Это на руку контрреволюции. Возьмите того же Савинкова. Он побывал на Дону, у Алексеева… Мы же прекрасно знаем Савинкова — герой авантюры. Он непременно попытается стать организатором реакционных сил России.

— Очень верное предположение, — сказал Ленин. — Вы, правы, Савинков — враг опаснейший, по-своему талантливый. Очень важно его упредить. И тут никаких проволочек. Решительные, прямо-таки драконовские меры. И величайшая осторожность.

— Понятно, Владимир Ильич. Колебания с нашей стороны были бы просто преступны. Вспомните хотя бы разоружение анархистов. Сколько сомнений и опасений было по этому поводу у некоторых весьма ответственных московских товарищей. И сколько вреда успела из-за этого принести пресловутая черная гвардия.

— Ничего, мы пойдем своим путем, — твердо сказал Ленин. — Разве мы имеем право забывать хотя бы на минуту, что буржуазия и мелкобуржуазная стихия борется против Советской власти двояко: приемами Савинковых, Корниловых — заговорами и восстаниями, а с другой стороны — используя всякий элемент разложения, всякую слабость для подкупа, для усиления распущенности, хаоса.

— Да, это так, Владимир Ильич.

— И чем ближе мы будем подходить к полному военному подавлению буржуазии, тем опаснее будет становиться для нас стихия мелкобуржуазной анархичности.

— Я убежден, — сказал Дзержинский, — что Савинков как раз и старается использовать эту стихию. В мутной воде легче рыбку ловить.

— Кстати, Савинков не так глуп, чтобы действовать в одиночку, — заметил Ленин. — И если заговор уже зреет, то следы его неизбежно приведут к порогам известных нам посольств.

— Спасибо, Владимир Ильич, мы это учтем.

Дзержинский сделал пометки в блокноте.

— Итак, Феликс Эдмундович, против буржуазии, поднявшей голову, — борьба самая энергичная и непримиримая. Во имя защиты революции.

Ленин неожиданно привстал и с удивлением посмотрел в окно.