Читаем без скачивания Остров, на котором жить. Часть первая - Михаил Владимирович Балыш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В палату семенящей походкой вошла Лерка, с фальшивой улыбкой достойной профессионального официанта, она залепетала что-то ободряющее. Отец дрожащей рукой пожал толстую ладонь Лерки. Мать засуетилась и достала из сумки конверт. После короткой комедии разыгранной Леркой, конверт всё-таки опустился в широкий карман больничного халата, и моя сиделка откланялась. Оставшись одни, родители стали разговаривать между собой. Напряжение, которое ещё недавно заполняло буквально каждый сантиметр пространства палаты, стало покидать её, взбираясь по ярким лучам холодного осеннего солнца. Я посмотрел в окно, в котором виднелось голубое небо, испещрённое голыми ветвями деревьев, и осознал весь ужас происходящего. Я вспомнил. Во время моего первого знакомства с Леркой и молоденькой медсестрой, на этих вот ветвях были зелёные листья. «Сколько же я здесь лежу?
Остаётся лишь надеяться на то что это осень того же года». Шум в голове стихал, и я уже мог слышать, что говорят родители. Отец, держа маму за руки, радостным тоном успокаивал её.
– Лерочка говорит, что Боря сможет ходить. Максимум полгода Маша. Это не много когда знаешь, что теперь всё будет хорошо.
«Лерочка!? Полгода!? Да что здесь происходит!?». У меня разболелась голова, я закрыл глаза и попытался забыться. Но, истосковавшиеся по хаотичному бегу, мысли роились в голове, как отдохнувшая после тихого часа детвора. «Почему полгода? Почему организм не регенерируется? Я же Арментарий! Как долго я был в коме?».
«Из какого бреда я вынырнул в реальность?»
«Какая, на хрен, Лерочка!?»
* * *
Уже полчаса я наблюдал за канарейкой, сидящей на ветвях дерева на фоне капризного небосвода, небольшая часть которого была открыта для моего взора, обрезанная створками окна. Птичка покачивалась и периодически взъерошивала оперение клювом. Нет, я не хотел стать птицей, но яростная зависть к ней мучила много сильнее боли.
Два месяца обездвиженный гипсом, я страдал от своего бессилия и ничтожности. Желание поправиться, деформированное чувством безнадёжности, переросло в мечту – мечту покинуть больное тело, взвиться к облакам и хоть на миг ощутить себя свободным. Я не был в силах мечтать о чём-либо другом. Гипс снимут только через месяц, это слишком долгий срок.
В углу комнаты трещал маленький чёрно-белый телевизор принесённый отцом. Совковый гаджет ловил только один местный канал и уже через пару недель надоел мне невероятно. Но других развлечений у меня не было.
Я услышал знакомый мотив, оповещающий о начале утренних новостей. Эту передачу я не пропускал ни разу за всё время моего заточения в больном теле. Как-никак, а каждый день что-то новенькое. Сфокусировав зрение на изображении, я вслушался. Показ новостей, как обычно, начинался с короткой сводки, сообщающей о том, что будет показано далее более детально. Из сводки я узнал, что наш бесполезный президент, руководствуясь абсолютно абстрактными задачами, посетил Францию, так же я узнал, что министерство финансов снова повышает налоги и партия, победившая на голосовании, в очередной раз осела в оппозиции. Однако четвёртая новость всё-таки заинтересовала меня. Мне показалось, что на экране возникли уже доселе встречавшиеся мне лица. Терпеливо прослушав политическую заумь, я дождался криминальной страницы новостной программы и сосредоточился на прямоугольной линзе «зомбоящика». Потрескивающий динамик старого моноблока сухо вещал об убийстве двух школьниц восьмой школы. Я насторожился, ведь это учебное заведение находилось именно в том районе, где я когда-то имел честь выполнять патрульно-постовую функцию. Чёрно-белый кинескоп выдал две фотографии подозреваемых, и сердечная мышца затрепетала, словно крыло канарейки. Я покрылся испариной и на мгновение перестал дышать. Я вспомнил эти лица. Я вспомнил двух мужчин, которых когда-то великодушно помиловал, не забыв при этом потешить свою, извращённую властью и чувством превосходства, тягу к творчеству, стоя у подворотни и глядя за тем, как два социальных недоразумения шарят в нижнем белье в поисках причинного места. Лишь несколько секунд изображение держалось на экране, переключившись на сидящего за широким столом, серьёзного вида мужчину в сером пиджаке. Ведущий новостей, демонстрируя безупречность дикции и блеск ухоженных зубов, вещал:
«Сегодня утром в столице патрульно-постовая служба муниципальной полиции, в районе третьей поперечной линии обнаружила тела Ларисы Лавренко и Марии Тюльпановой тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения. Обе жертвы учились в одиннадцатом классе восьмой средней школы. По словам судмедэксперта, смерть наступила в районе двух часов ночи вследствие тяжких телесных увечий. Опознание подозреваемых лиц по архивным следственным фотографиям совершил одноклассник жертв Андрей Ивачёв, проживающий в этом районе, утверждающий, что видел своих одноклассниц поздно вечером в компании двух мужчин. По делу начат уголовный процесс. Если у вас имеется информация о месте нахождения подозреваемых лиц, просьба незамедлительно оповестить правоохранительные органы».
На экране снова визуализировались лица убийц, в этот раз изображение держалось около десяти секунд. Я жадно впился глазами в фотографии, пытаясь запечатлеть в уме оба лица. Я понял, что ошибки быть не может. Это они, я знал наверняка. Голову штурмовало осознание стопроцентности моей вины в случившемся. Терзала мысль о соучастии в убийстве. «Я не выполнил свою задачу, вместо того, что бы спасти жизни невинным школьницам, я игрался, баловался как маленький ребёнок с пойманным комаром».
Этим утром, две девчонки должны были пойти в школу. Конечно, они загуляли не дурственно и сегодня всё утро их бы преследовало бессердечное похмелье, и проклиная всё на свете, они бы скреблись по асфальту в направлении псевдообразумевающего заведения, совершив остановку лишь у ларька, что бы купить газированной жидкости. Вплоть до окончания многострадальных занятий, две подруги должны были бы удерживать тяжесть зацементевших век. И, возможно, у одной из них промелькнула бы греховная мысль о тщетности жизни. Но они были бы живы. Уже на следующий день, они бы задорно посмеивались над произошедшим и восстанавливали те вспоминания, что не смог уничтожить алкоголь. Всё могло бы быть так, или как-то иначе, если бы не мой безрассудный, самоуверенный поступок.
«Как же я мог. «Спасая от гибели развитых и перспективных особей, мы способствуем дальнейшему развитию цивилизации. Устраняя дивиативный генофонд, мы снижаем вероятность появления в обществе нездорового поколения». Это моя работа, мой долг, с которым я не справился, и не потому, что не смог, но потому что не
