Читаем без скачивания Дело Марины Мнишек - Михаил Исаакович Роговой

он: одного роста с Искаковым, а кажется намного ниже, потому что сутулится, и от мясистого носа у него к уголкам рта тянутся глубокие морщины, отчего лицо кажется скорбным и пожилым, и глаза у Пахомова тоже суровые и немолодые. Валентина иногда сердится на него за невнимание, но, в сущности, она мирится с этим невниманием, как когда-то в детстве мирилась с тем, что родители не могут все время заниматься ею, что у них есть свои, взрослые дела).

Валентина думала о своем, а Волынский, Есенов и Митько, извинившись, занялись своим разговором: Валентина была благодарна им, что они не развлекают ее.

— Ну что с Алексеевым? — шепотом спросил Волынский. — Вы его видели?

Есенов ответил, что сейчас говорил с ним.

— Ну как?.. Пахомов попросил меня срочно выяснить насчет одного телефона, я не мог выйти к вам… Как?

— Полковник предложил ему подать рапорт об увольнении.

Волынский присвистнул.

— Тише ты!.. — сердито одернул Есенов.

— Василий этого ожидал, — сказал Митько.

— Мало ли чего ожидал! — Волынский с досадой хлопнул ладонью по колену. — Валентина Дмитриевна, извините… Можно мне пересесть на ваше место? (Валентина сидела между ним и Есеновым и мешала темпераментному Волынскому; они поменялись местами). Я пойду к полковнику. Только закончится эта петрушка, — Волынский показал на собравшихся, — и сейчас же пойду! Ты пойдешь со мной, Есенов?

— Порох!

Валентина теперь краем уха прислушивалась к их разговору — они поминали полковника и Пахомова…

— Ты тоже пойдешь с нами, — Волынский резко повернулся яйцом к Митько.

— Конечно, пойду, — Митько коротко вздохнул.

— Идти пока не надо, — вмешался Есенов. — Полковник согласился отсрочить подачу рапорта.

— Ай да Пахомов! — обрадовался Волынский. — Это реальный шанс — отложить до выполнения задания. А там… победителей не судят!

— Такие, как полковник, судят и победителей… — хмуро возразил Есенов. — Извините, Валентина Дмитриевна, совсем вас забыли.

— Что-то случилось? — спросила Валентина.

— Да… С нашим товарищем.

Валентина увидела, что лица у всех троих сразу же замкнулись. Она не стала расспрашивать.

Пахомов застучал карандашом по графину.

— Волынский, прошу тишины, — строго предупредил он.

— А я как раз сейчас молчу, — совсем по-студенчески, обиженно отозвался Волынский. Пахомов не ответил.

— Разрешите начать, товарищ полковник? — спросил он Искакова.

— Начинайте.

Пахомов («а он не седой», — удивилась Валентина) стал докладывать о вчерашних происшествиях.

Полковник слушал, иногда согласно кивал головой, несколько рассеянно, потому что не переставал одновременно просматривать бумаги в лежащей перед ним папке. Главным событием дежурства, естественно, были наезд на Северном полукольце и задержание водителя автомобиля Антипова. Но в изложении Пахомова и эти события выглядели будничными, неинтересными, рядовыми. Валентина понимала, что с подобными происшествиями и Пахомову, и Волынскому, и всем остальным приходится иметь дело часто, но все равно — подвиг есть подвиг, а то, что совершил Пахомов, забравшийся на ходу в кабину мчавшегося по шоссе автомобиля, — подвиг. Пахомов же упомянул об обстоятельствах задержания как-то вскользь, мимоходом, точнее, квалифицировал это событие на юридическом языке и только. «Все же я была права вчера, — думала Валентина, — все они здесь отличные человеки, но сухари сухарями».

Полковник тоже не интересовался «обстоятельствами задержания», он не задал ни одного вопроса, а достал из конверта пачку денег — как видно, тех, что были изъяты у покойного, — и стал рассеянно просматривать ее, Валентина сказала бы — стал пересчитывать деньги, потому что при этом он едва заметно (но достаточно заметно) зашевелил губами.

Когда Пахомов закончил докладывать, полковник спросил, что предпринимается для опознания трупа.

На вопрос отвечал Волынский:

— Вначале предполагалось опросить жителей в районе происшествия, — сказал он вставая, — если, разумеется, раньше не поступит соответствующего заявления об исчезновении человека. Предполагалось также произвести опрос на окрестных предприятиях — есть признаки того, что потерпевший жил и работал где-то неподалеку от места происшествия.

— Предполагалось вначале, — а теперь? — перебил полковник. — Меня интересует, не что вы предполагаете, а что будете делать.

— Появилось новое обстоятельство, товарищ полковник. Вчера на месте происшествия, изъяв у потерпевшего записную книжку, мы было решили, что она не заполнена, новая… Но сегодня утром при повторном осмотре в ней была обнаружена карандашная запись. Книжка имеет алфавит — для адресов и телефонов. Так вот, на обороте страницы на букву «а» карандашом записан номер телефона.

— И фамилия владельца?

— Телефона?.. Нет, только номер… Полагаю, что это номер телефона какого-то учреждения: по поручению товарища майора я просмотрел в телефонном справочнике фамилии всех индивидуальных абонентов на букву «а».

— Ну, это как сказать, если телефон недавно установлен, то его в справочнике может и не быть… Какой номер телефона?

— Начинается с «двойки».

— Да, с «двойки» сейчас новые телефоны не устанавливают. Ну, а что учреждения?

— До девяти звонить было рано, а по справочнику найти не успел.

— Что ж, телефон — зацепка. Будем надеяться… А какое впечатление оставил у вас этот водитель… вы его допрашивали, — полковник заглянул в папку. — Антипов Иван Федорович?

— Говорил, кажется, искренне. Кто его знает, есть ведь такие артисты… Надо проверить. (Волынский был прав: Антипов, давая показания, выглядел таким искренним, что Валентина, не участвуй она сама в задержании, первая бы поверила ему).

— А-а!..

Волынский недоуменно взглянул на полковника.

— Одну секундочку, лейтенант.

Полковник поспешно собрал лежащие на столике деньги в пачку и снова быстро просмотрел ее (пересчитал деньги, как показалось Валентине).

— Товарищ Митько!

Откинувшись на спинку стула, Искаков что-то тихо сказал подошедшему к нему старшему лейтенанту. Митько тотчас вышел из кабинета.

— Продолжайте, Волынский.

— У меня все, товарищ полковник.

— Садитесь.

Полковник мягко побарабанил пальцами по сукну, покрывавшему столик.

В кабинете стало по-особому тихо, все напряженно ждали — что случилось? Полковник взял две верхние десятирублевки из лежащей перед ним пачки и передал их Пахомову.

— Из этой пачки? — удивленно и растерянно спросил Пахомов.

— Из этой.

— Что случилось, товарищ полковник? — не вытерпел Волынский.

Полковник нагнулся, взял со стола Пахомова десятирублевку и, придерживая двумя пальцами за уголок, помахал ею в воздухе.

— Старая знакомая: серия номер 001418, номер 161721.

Он положил десятирублевку перед собой, достал вторую.

— Опять же: серия 001418, номер 161721… Товарищ Есенов, полюбуйтесь.

Есенов осторожно взял протянутую ему десятирублевку, оглядел с обеих сторон и довольно хохотнул.

— Что, тонкая работа?..

— Та же рука, та же рука, — ответил Есенов и полез в карман. Он достал из бумажника еще одну десятирублевку (чем вызвал восторженное восклицание Волынского: «За день до зарплаты иметь десятку! Есенов, ты богач!») и показал обе купюры Валентине. — Похожи?

— Не отличишь. Только серии и номера разные.

— Верно. Но моя десятка — подлинная, а эта — фальшивая.

— Мистика, — сказал Волынский.

— Одна и та же рука, опытная рука, — возразил Есенов и пояснил Валентине. — Полтора месяца назад банк