Читаем без скачивания Возмущение Ислама - Перси Шелли

Песнь третья

Какие мысли в эту ночь во снеМоей сестры возникли, я не знаю;Но тысячи веков приснились мне,И мнилось, я не сплю, я их считаю,В душе поток возник из темноты.Безбрежный хаос буйствовал в тумане.Еще ничьи не ведали мечтыПодобных волн, без отдыха, без грани,И я глядел на тот бурун вокруг.То восхищен, то весь исполнен мук.

Так два часа промчались, кругом властнымОбнявши продолжительнее срок,Чем тот, что мир, в младенчестве прекрасном,Седым и престарелым сделать мог;Когда ж они своей коснулись мерыИ третий час настал, возникла тень;Приснилось мне, что с Цитной у пещерыСижу я; нам сияет ясный день,Бриония цветет, струятся воды,И мы вкушаем радости Природы.

Мы жили как всегда, но был наш взглядСильнее всем, что видел он, прикован;Весь мир оделся в праздничный наряд,Светлее воздух был, и зачарованКазался камень, свежие листыНежнее, чем им можно, трепетали, —И в лике Цитны ясные чертыТак радостно, так сказочно блистали.Что, если раньше я ее любил,Теперь объят я агонией был.

За утром полдень, вечер, ночь немая.Взошла луна, и мы за мигом мигТеряли, легкий звон их не считая.Как вдруг в душе нежданный страх возник:Во мгле пещеры, сзади, встали звуки,Отрывистые, вверх пошли по ней.Подавленные крики, стоны муки,Все ближе, все слышнее и слышней.И топот ног толпы неисчислимойВозник в пещере этой нелюдимой.

Картина изменилась, и вперед,Вперед, вперед мы в воздухе летели!Я Цитну сжал; кругом был небосвод,Морские волны там внизу блестели.А между тем разъятая ЗемляЗияла, из расщелин извергалисьВиденья, и, руками шевеля,За Цитну эти чудища цеплялись.А мы неслись, — и вскоре в страшном снеДействительность являться стала мне.

И все еще под властью сновиденья,Старался я порвать мечтаний нить.Чтоб тягостные эти ощущеньяС тем, что вокруг, умом соединить;И в свете утра, бледный, бездыханный,Я наконец прогнал свой страшный сон,И вижу вдруг — наш дом, во мгле туманной,Толпой вооруженной окружен;Мечи сверкают в этой мгле тумана,Явились к нам прислужники Тирана.

И прежде чем успел я в тот же мигСпросить причину, — слабый, отдаленный,Привлек мое вниманье женский крик, —И тотчас я, на крик тот заглушенный,Схвативши нож, среди толпы пошел,Я слышал, это Цитна закричала!Кругом шумел бурун разгульных зол,Как буря, агония бушевала;Но я прошел к ней, — связана, бледна,Лежала на сырой земле она.

И на нее я глянул с изумленьем:Улыбкою у ней был полон взор,И вся она сияла восхищеньем,Как бы надевши праздничный убор;И я подумал, что мучений силаРассудок у нее сожгла в огне;"Прощай, прощай, — она проговорила,Спокойно обращался ко мне, —На миг лишь возмутилась я тревогой,Вот я тверда — я вестник правды строгой.

Способны ль погубить меня рабы?О нет, Лаон, промолви: "До свиданья",Так не смотри; я для моей судьбыГотова и легко пойду в изгнанье;Не страшны мне оковы, я смеясьНосить их буду; зная остальное,Будь без тревоги, ждет победа нас;Пребудем в упованье и в покое,Что б ни было нам послано судьбой.В конце концов сольемся мы с тобой".

Ее я слушал, но во мне другаяВ тот миг была забота: за толпойСледя, как бы рассеянно взирая,И увидав, что жертвою другойВсе занялись, что близ нее немногоРабов, я острый нож свой ухватил.И, прежде чем в них вспыхнула тревога,Я трех из тех прислужников убил.Четвертого душил в порыве диком,Своих на бой хотел поднять я криком!

Что было после, неизвестно мне:На голову и руку тяжко палиУдары, взор мой вспыхнул как в огне,Я чувств лишился, и меня связали;Очнувшись, увидал я, что меняНесут по крутизне к скале высокой;Равнина, от резни и от огня,Была внизу стозвучной и стоокой,И пламя крыш, взлетая так легко,Над Океаном рдело далеко.

Скала кончалась мошною колонной,Изваянной как будто в небесах;Для путников пустыни отдаленной,Среди морей, в исчезнувших веках,Она была как знак земной — в лазури:Над ней лететь едва имеют властьЛишь туча, жадный коршун или бури.Когда ж теням вечерним — время пастьНа Океан вершиной вырезною,Она горит высоко над скалою.

В пещеру, что была под башней той,Я принесен был; миг свободы снова;Один меня совсем раздел; другой —Сосуд наполнил из пруда гнилого;И факел был одним из них зажжен,И четырьмя я был из тьмы пещерыПо лестнице высокой возведен.По ступеням витым, сквозь сумрак серый,Все вверх, пока наш факел в блеске дняНе глянул бледным, тусклым на меня.

К вершине башни был подъят я ими:К площадке, где сияла высота;Скрипя, темнели глыбами своимиТяжелые железные врата;Я к ним, увы, прикован был цепями,Въедавшимися в тело, и врагиУшли с площадки, хлопнули вратами.Раздался страшный гул, и вот шагиУмолкли, вместе с этим шумом мрачным,Погаснув, скрылись в воздухе прозрачном.

В глубоком Небе был полдневный свет,В глубокой тишине синело море,Мной овладел безбольный краткий бред.И чувствовал себя я на просторе;Я устремлял далеко жадный взор;Как облака, лежали подо мноюРавнины, острова, громады гор,И, окружен лесною пеленою,Виднелся город, серый камень скалВкруг бухты в блеске солнечном сверкал.

Так было тихо, что едва былинка,Посеянная на скале орлом,Качалась; и, как тающая льдинка,Одна светлела тучка под лучом;Ни тени не виднелось подо мною,Лишь тень меня и тень моих цепей.Внизу огонь от кровель с дымной мглоюТерялся в необъятности лучей;Ни звука до меня не доходило,Лишь в жилах кровь неясный звон будила.

Исчез, исчез безумный тот покой,Как скоро! Там, внизу, на зыби воднойСтоял корабль и бури ждал живой,Чтобы уплыть; вмиг, острой и холодной,Знакомой боли был исполнен я:Я знал, далеко водною пустынейКорабль уйдет, на нем сестра мояИ Цитна станет жалкою рабыней;Как взор мой вдаль бежал, все вдаль скользя,Что думал я тогда, сказать нельзя.

Я ждал, и тени вечера упали,Закрыли Землю, точно смутный дым, —И двинулся корабль, и ветры встали,Он шел над Океаном теневым;И бледных звезд мерцающие рекиЗажглись, корабль исчез! И я хотелЗакрыть глаза, но жестки были веки,И против воли я вперед глядел,Я встать хотел, поднять хотел я руки,Но кожа расщепилась в жгучей муке.

Я цепи грыз, я их хотел разъятьИ умереть. Ты мне простишь, Свобода:На миг один меня могла отнятьМоей души чрезмерная невзгода,О Вольность, у тебя! На миг — и прочьПрогнал я малодушье снов могильных;Та звездная таинственная ночьДала мне много дум, великих, сильных,Все вспомнила в тиши душа моя,И был суров, но был доволен я.

Дышать и жить, надеяться, быть смелымИль умереть, — был разрешен вопрос;И пусть лучами, что подобны стрелам,Жгло солнце, раскаляя мой утес,Пусть вслед за ним спустился вечер сонный,И звезды вновь открыли вышний путь,Пусть с новым утром взор мой утомленныйНа мир безбрежный должен был взглянуть, —Я твердым был в пространствах распростертых,Я не желал спокойствия меж мертвых.

Прошло два дня — и был я бодрым, да, —Но только жажда жгла меня, как лава,Как будто скорпионьего гнездаВо мне кипела жгучая отрава;Когда душа тоски была полна,Я оттолкнул ногой сосуд с водою,Не уцелела капля ни одна!На третий день, своею чередою,Явился голод. Руки я кусал,Глотал я пыль, я ржавчину лизал.

С четвертым днем мой мозг стал поддаваться:Жестокий сон измученной душиВелел в ее пещерах быстро мчатьсяЧудовищам, взлелеянным в тиши, —Они неслись и падали с обрыва, —Я чувствовал, что чувства больше нет,Все льется в пустоту, во мглу залива, —Те привиденья в мой вступили бред,Что сторожат во мгле могилы сонной, —В безбрежности, беззвездной и бездонной!

Все призраки чудовищного снаЯ помню, как виденья страшной сказки:Хор дьяволов, живая пелена,Они несутся в безрассудной пляске;Как будто Океан сплетал их нить,Их _ легионы, тени, тени, тени,И мысль была не властна отделитьДействительность от этих привидений;Я видел всех, как будто бы дробяВ кошмарной многоликости — себя.

Сознанье дня и ночи, и обмана,И правды — уничтожилось во мне.Я два виденья помню средь тумана;Второе, как узнал я, не во снеЯвлялось мне и было не из сферыЧудовищных отверженных теней;Но первое, ужасное сверх меры,Не знаю, сон иль нет. Хоть не ясней,Но ярче, в торопливости проворной,Мрак памяти они пронзают черный.

Мне чудилось, ворота разошлись,Те семеро внесли четыре трупа,Их четырем ветрам швырнули вниз,За волосы повесив их, и, тупоВзглянув, ушли. Из этих мертвецовУж почернели трое, но четвертыйПрекрасен был. Меж светлых облаковВзошла луна. И в воздухе простертый,Я, жадный, к телу мертвому прильнул,Чтоб есть, чтоб острый голод мой уснул.

Труп женщины, холодный, сине-белый,В котором жил червей кишащий рой,К себе я притянул рукою смелойИ тощей повернул его щекойК своим губам горящим. Что за пламеньСверкнул в глазах застывших, в глубине?На сердце лег мне точно тяжкий камень,Мне показалось — призрак Цитны мнеВ тех взорах усмехнулся, это телоВо рту моем еще как будто тлело.

Мой разум вдруг попал в водоворот;Неукротимым схвачен ураганом,За солнце он умчался в небосвод,Где сонмы звезд раскинулися станом,Туда, за грань их световых убранств,Где темное глубокое молчанье,К окраине бесформенных пространств;Вдруг, в тишине, как будто изваянье,Прекрасный Старец предо мной возник,И сон исчез, его увидев лик.

И плакал я; когда же слезы пали,Я увидал колонну, и луну,И мертвецов, — и точно острой сталиВо мне движенье было, я волнуТерзаний ощущал в себе, внимая,Как голод возрастал; и я был рад,Казалось мне, что смерть идет немая;Вдруг ровный, но исполненный услад,Раздался голос, точно ропот сонный,Средь сосен в полночь ветром пронесенный.

Ворота растворились; под лунойЯвился Старец, просветленный, стройный;Разбивши цепи, кротко он со мнойБеседовал, с душой почти спокойнойЯ на него глядел. Он взял меняИ тканью влажной все обвил мне тело,Исполненное боли и огня;Внезапно что-то громко прогудело:То цепь моя, меня освободив,Вдоль лестницы низринулась в обрыв.

Что я потом услышал, — это ропотВолны, что бьется в гавань, и, свистя,Приморский ветер превращался в шепот,Моими волосами шелестя;Я вверх взглянул, — там, в бездне отдаленной,Над парусом светилася звезда,Гора с высокою колоннойВиднелась, а кругом вода, вода,И я подумал, верно, Демон в злобеМеня увлек в свой ладье, как в гробе.

Действительно, соленою волнойЯ плыл, но страх владел моей душою,Не смел взглянуть я, кто мой рулевой,Хоть на его коленях головоюЛежал я и хотя его покровЗакрыл мое измученное тело.Но вот склонился он, как Гений снов,Душа его из глаз его гляделаТак ласково, как будто он хотел,Чтоб я совсем спокоен был и смел.

Целительный к губам моим напитокОн подносил — и вверх смотрел порой,Чтоб увидать, — что многозвездный свитокНисходит ли над дымною волной;И весело, и радостно, порою, —Хотя он и не тратил много слов, —"Утешься, — говорил он, — друг с тобою,Свободен ты, свободен от оков!"Я радовался слышать эти звуки,Как те, что годы знали рабства муки.

Но эта радость беглым огонькомСветила мне — и снова сновиденья;Все ж думал я, что мы вперед плывем;Бледнели звезды ночи; на теченьеКипящих волн рассвет сошел седой,А старец все склонялся надо мною,Как будто я ребенок был больной,А он моей был матерью родною;Так плыли мы, и вот опять ВостокСвою лазурь в покровы мглы облек.

От берега идущий ветер ночиПринес по морю слабый аромат,И с каждым новым мигом все корочеБыл путь; вот вижу, волны бороздятПрибрежье и тростник качают тощий,Вон вижу, мирты нежные цветут,Звездятся на листве зеленой рощи;И кончилась дорога, вот мы тут,Мы в тихой бухте, и во мглу залива,Сквозь сосны, звезды смотрят молчаливо.

Песнь четвертая