Читаем без скачивания Римская весна миссис Стоун - Теннесси Уильямс

За один год в жизни миссис Стоун произошли три чрезвычайных события, очень на нее повлиявших: уход со сцены, смерть мужа и наступление климакса. Каждое из них само по себе было для нее страшным потрясением, а уж после всех трех, вместе взятых, ей стало казаться, что она влачит существование почти что загробное. А в качестве места, наиболее подходящего для подобного существования, она выбрала Рим – может быть, потому, что в городе этом так много от прошлого. Поначалу она поселилась в отеле «Эксцельсиор», но в послевоенные годы он был наводнен американскими туристами и киношниками, среди них было много знакомых, и это очень ее изматывало. То один, то другой встречался ей в коридоре и, прежде чем она успевала надеть дымчатые очки, бросался к ней с приветственным воплем, в котором отчетливо слышался невысказанный ужас – ведь она так изменилась: эти седые волосы (она больше не красилась), и лицо, и фигура; словом, то, что она отошла от светской жизни, было так же явственно ощутимо, так же бросалось в глаза, как и то, что имя ее исчезло с театральных фасадов, залитых светом рекламных огней. И чтоб оградить себя от этих встреч, миссис Стоун сняла свои нынешние апартаменты, которые высились над крышами города, как одинокое гнездо хищной птицы. Пока тело ее медленно примирялось с новым своим состоянием, а сама миссис Стоун – с этой тройной утратой, совершенно ее обессилившей, она довольствовалась двумя служанками и примерно таким же числом знакомых в городе. Но постепенно она оправилась от потрясения, и в один прекрасный день вновь стала блондинкой, потом выбрала себе лошадь в конюшне близ парка виллы Боргезе и стала каждое утро ездить верхом, чтобы вернуть телу былую упругость. А вскоре разыскала записную книжку и позвонила по телефону некой престарелой графине, с которой они с мужем познакомились еще до войны, во время одного из своих наездов в Рим.

Когда миссис Стоун назвала себя, голос у графини так и запрыгал от волнения. Взбудоражила ее вовсе не мысль о видном положении миссис Стоун в театральном мире; нет, она вспомнила прежде всего об огромном состоянии мистера Стоуна, которое теперь перешло к его вдове-американке. Графиня до того разволновалась, что у нее перехватило дыхание: пришлось ненадолго положить трубку – под тем предлогом, что к ней вот сию секунду кто-то приехал с визитом. Она подошла к окну, сделала несколько глубоких вдохов и лишь после этого, овладев своим голосом и собравшись с мыслями, смогла продолжать разговор.

Слова ее, в которых было столько тепла, притворного, но щедро изливаемого, проникли прямо в одинокое сердце миссис Стоун. Она сразу же приняла незамедлительно последовавшее со стороны графини приглашение на завтрак. Так миссис Стоун была условно допущена в совершенно особую сферу римского общества.

Произошло это два с лишним года тому назад.

С этим юношей, Паоло, миссис Стоун познакомилась сравнительно недавно, все через ту же престарелую графиню. Паоло был не первый из молодых римлян, которых графиня ей представила. У него было трое предшественников, и знакомство с каждым из них обошлось миссис Стоун довольно дорого, хотя они всего-навсего служили ей эскортом, не более того. Каждый из них, пожалуй, готов был на услуги более интимного свойства, но ничего такого миссис Стоун от них не требовала. Кончалось это всякий раз тем, что очередной юный красавец обращался к ней с просьбой ссудить его на время изрядною суммой (предлоги у всех троих были, в общем, довольно однообразные, причем каждый давал понять, что, получив заем, он тем самым полностью предоставляет себя в ее распоряжение), и миссис Стоун выходила из игры. Без всякого высокомерия, с глубокой печалью она давала им деньги (объясняя при этом, что встречается с ними лишь из острой потребности в общении, и что они ее поняли превратно), после чего от дальнейших встреч отказывалась. Но миссис Стоун не было ведомо, что деньги они просили по наущению графини, и, получив заем, отдавали старухе ее долю. Поначалу она об этом не знала, потом заподозрила неладное: стоило ей отвадить одного молодого человека, и старая дама тотчас же приводила другого; так торговец выкладывает на прилавок один товар за другим, чтобы потрафить привередливому покупателю. Такая услужливость графини вызвала у миссис Стоун подозрение. И хотя открытие это причинило ей боль, хотя она почувствовала себя разочарованной и даже униженной, встречаться с графиней не перестала. Ибо были у величественной ведьмуги и бесспорная стойкость, и мужество, а качества эти, несмотря на художества графини, внушали миссис Стоун уважение к ней. Миссис Стоун очень скоро обнаружила, что эта дама, так пекущаяся о ее светских связях, сама из-за своей бедности и старости попала в категорию людей, занимающих в фешенебельном аристократическом обществе Рима положение совершенно особое, а уразумев это, тут же решила, что та сфера, где подвизается графиня, – самая подходящая для женщины, которая больше не дает себе труда притворяться и вообще не желает делать над собою каких бы то ни было усилий. Ибо, избавившись от иллюзий, миссис Стоун оказалась в сравнительно безопасной позиции: отныне она знала не только, чего хочет сейчас, но и что ее, вероятней всего, ожидает в будущем. Теперь миссис Стоун, пожалуй, не побоялась бы взглянуть в лицо любой истине, будь то о себе самой или о жизни. За два года, прошедшие после смерти мужа и ухода со сцены, в сознании ее один за другим беззвучно и незримо рухнули многие барьеры, свежий ветер ворвался в него, и отныне она могла откровенно признаться себе в таких вещах, над которыми раньше не смела задумываться; однако признания эти вовсе незачем писать крупными буквами на стенах ее комнат. Ведь все эти истины можно знать и не говоря о себе: да, я это знаю. Ее несет в пустоте, хоть и без цели, но в совершенно определенном направлении, а ведь порою направление, в котором мы движемся, – единственное, что нам известно о цели самого движения…

Отношения между миссис Стоун и юным Паоло не вполне удовлетворяли графиню. Дама эта решила, что Паоло хочет ее надуть: вот уже три месяца он почти безотлучно находится при миссис Стоун и все еще не добился чего-либо посущественней галстуков и обедов. Но всякий раз, как она заявлялась к Паоло и начинала донимать его своим брюзжанием, он отделывался ее же излюбленной поговоркой: «Рим не один день строился. Потерпите, пожалуйста».

Графиня просто не понимает, твердил Паоло, что миссис Стоун не какая-нибудь там заурядная женщина. Она настоящая дама, дама из высшего общества. С такой нельзя обходиться, как, скажем, со старухой Кугэн, которую он обхамил прошлым летом на Капри.

Но на графиню эти доводы нисколько не действовали. Прежде всего, выражение «дама из высшего общества» к американкам вообще неприменимо, утверждала она. Сами эти слова «американка» и «дама из высшего общества» несовместимы. В стране, чья история не насчитывает и двух столетий, «дам из высшего общества» попросту быть не может. И вообще, заявляла она, миссис Стоун не только arrivista[7] в смысле светском, она и актрисой была посредственной. Ну, что верно, то верно, она пользовалась широкой известностью, но люди, видевшие миссис Стоун на сценах Нью-Йорка и Лондона, ее, графиню, заверяли, что она брала скорее яркой индивидуальностью, нежели актерским талантом. Когда-то миссис Стоун была необыкновенно хороша собой, это правда; остатки былой красоты сохранились у нее и сейчас; и потом, даже на улице она до сих пор держится, словно на сцене. Да, она все еще красива и по-прежнему импозантна. Но лишь наивного юнца, сравнительно мало вращавшегося в высшем обществе, может ввести в заблуждение этот эффектный фасад. Ибо по сути своей, объявила графиня, миссис Стоун всего-навсего потаскуха, которая некогда напала на золотую жилу и теперь сама может щедро тратить деньги на то, за что прежде их получала, и, подобно большинству женщин этого типа, очутившись в таких обстоятельствах, может позволить себе все, что ей заблагорассудится. Нет у нее ни подлинного достоинства, ни подлинной гордости, все это сплошное кривлянье, довольно обычное для такой вот женщины, которая заняла видное положение только благодаря своей пробивной силе и подкупам. Эта самая «дама из высшего общества», объявила графиня в заключение, все больше становится «tipo cattivo»[8], а имя ее – нарицательным. Все те, кому я имела глупость ее представить, вот-вот откажут ей от дома, но это ее не остановит. Когда будут исчерпаны все возможности в Риме, она перекинется в Танжер; если женщина катится в пропасть с такой быстротой, ей вовек не достичь дна!

– А, по-моему, в вас говорит просто злость, – отвечал Паоло. – Женщина одинока, немолода, головокружительная карьера ее уже позади. Но я знаю твердо: чувство ее ко мне – романтическое, да-да, романтическое! Она не кидается на меня, словно волчица. Не старается затащить в постель. Ни разу даже не поцеловала меня. Прощаемся мы с нею внизу, у двери. Все это, могу вам точно сказать, совсем непохоже на то, что со мной вытворяли синьора Кугэн, баронесса Вальдхейм и даже эта важная персона, миссис Джемисон-Уокер. Те чуть не с первой встречи бросались на меня, будто волки, да, стая волков, вот они кто; мне приходилось делать уколы, чтобы как-то держаться на ногах.