Читаем без скачивания Лебединая дорога - Мария Семенова

Долго ждать не пришлось. Мягкая лесная земля донесла близкий топот. И два светлых пятна одновременно выскочили из-за деревьев и понеслись к месту боя, делаясь .все четче и четче и превращаясь в двоих всадников — один на соловом, другой на сером в яблоках коне. Один — с копьем в руках, другой — с тугим охотничьим луком…

Тур коротко проревел и двинулся навстречу. Бесстрашный живой таран, оснащенный двумя бьющими без промаха мечами. Лук и копье могли оборвать его жизнь — но не его бег. Стрела барсучанина Азамата впилась в основание шеи,наконечник копья оцарапал плечо… А в следующий миг боярин Вышата Добрынич полетел куда-то в сторону, взметенный на рога вместе с дико закричавшим конем.

Азаматов жеребец в ужасе шарахнулся прочь, только для того, чтобы угодить ногой в яму, упасть и забиться, придавив к земле седока.

Вышате еще повезло. Он успел соскочить с солового чьи копыта в муке молотили воздух. Страшные рога лишь скользнули по его бедру, располосовав вышитую штанину. Но копье вырвалось из руки и отлетело в сторону, и Вышата знал, что подобрать не успеет. Тур, проскочивший вперед, стряхнул повисшего на горле пса и устремился прямо к нему.

Азамат, что-то крича, швырнул обломками лука — но зверь и не заметил.

Вышата прижался к липе и нашарил у бедра последнюю надежду — меч…

Вырвал его из ножен… и рука ощутила непривычную легкость клинка, обломавшегося ровно посередине. Так вот что коротко треснуло при первом ударе быка, так вот что защитило ему ногу!

Резкий, оглушительный свист отвлек быка, заставил невольно скосить близорукие глаза… Что-то черное мчалось к нему слева. Еще тур? Откуда он взялся здесь, неведомый собрат? Как посмел войти в его лес? Почему так, странно, не по-турьи кричит, почему от него пахнет человеком, кожей, железом?!

Рогач не успел понять всего этого до конца. Не успел повернуться к незнакомцу широкой грудью и познавшими битву рогами. Не успел хотя бы подставить плечо, несокрушимое, как поросший мхом валун… Князь Чурила:

Мстиславич с маху вогнал копье в жарко дышавший бок, невиданным приемом зажав под мышкой лущу. Сила его руки сложилась с силой коня… вороной Соколик на всем скаку ударил тура грудью и со стоном осел на задние ноги.

Рогач, остановленный в пяти шагах от Вышаты, лишь чуть покачнулся.

Медленно опустилась, точно к чему-то принюхиваясь, тяжелая голова. Опал жесткий чуб между рогов. Нехотя улеглась на загривке вздыбленная щетина. Мелькнул перед глазами золотистый, пахнущий жизнью круп светлошерстной… и солнце разом и навсегда опустилось за лес. Тур молча подогнул передние ноги, и по-валившее его копье глянуло в небо.

— Жив, боярин? — спросил Чурила хрипло, соскакивая с коня. Соколик, не робевший под вражьими стрелами, мелко дрожал.

Азамат-барсучанин подошел к ним, прихрамывая на помятую ногу и краснея, — было стыдно. Охотник за охотником выезжали на поляну, останавливали взмыленных лошадей, подзывали уцелевших собак. Смотрели, качая головами, на учиненное туром побоище, на двух искалеченных коней, на пешего, потерявшего меч боярина Вышату. Подъехал Халльгрим, глянул на поверженного великана… Ему, Халльгриму, случилось раз идти с ножом на белого медведя. Лесной бык был противником не хуже…

Чурила взобрался на мертвого тура, обеими руками схватил копье и не без усилия вытащил его вон.

— Храбр ты, княже, без меры, — сказал Вышата ворчливо. — Метнул бы тебя зверюга, что бы мы княгине твоей сказали…

В голосе боярина впервые не было ни обиды, ни недовольства. Чурила вытер копье о траву и ответил:

— Так ведь и мне, боярин, перед дочкой твоей стоять бы пришлось.

Возвращение в Беличью Падь было веселым и шумным. Скрипя, катилась нагруженная добычей телега. Выбежавшие навстречу ребятишки и с ними Радогостев хазарчонок Светозар разглядывали убитого тура. Даже мертвое, страшилище внушало почтение: вот-вот вскочит и бросится, наставляя рога…

— Не бросится! — сказал Радогость, на зависть всей ребятне поднимая Светозара в седло. — Никуда больше не побежит.

Телега переваливалась на ухабах. Голова тура моталась из стороны в сторону и печально покачивала огромными рогами, словно прощаясь со всем, что окружало тура при жизни…

Вышел встречать охотников и седоглавый кугыжа.

— Славного зверя приглядел, дед Патраш! — еще издали крикнул ему князь.

— Теперь баньку вели топить!

— Уже, господине, — поклонился старик, радуясь, что угодил. — Все приготовил. Знаю, какую любишь… Чурила подъехал и спешился, бросив Люту поводья.

— Приглашай, дед, да смотри квасу не забудь… Пошли, что ли, бояре!

Баня деда Патраша курилась у бережка, натопленная так, что бревна стен чуть не лопались от щедрого жара. Притворив дверь, стали скидывать засаленную, заскорузлую от пота одежду. И Халльгрим с Чурилой, оставшись в чем мать родила, посмотрели один на другого с уважением. Подле князя сын Ворона казался совсем светлокожим: ему, бродяге, в это лето было не до солнца. Но на этом различие кончалось. Обоих можно было поворачивать над огнем — не вышла бы ни единая капелька жира. Уже не удивляло, что тогда, в поединке, ни один не вырвал победы: железо нарвалось на железо, сила на силу…

— Что разглядываешь, точно красную девку? — невольно улыбнулся князь.

Халльгрим коснулся пальцем длинного рубца, тянувшегося у того по загорелому боку:

— Кто это так тебя, конунг?

— Хазарин, — ответил Чурила, — тот же, что лицо разукрасил… А тебя кто? Сзади?

— Медведь, — уже отдаваясь блаженному теплу, проворчал Виглафссон. — Белый. Это было давно.

Ратибор с Радогостем разложили Чурилу на добела выскобленной лавке, подобрались с двух сторон — и одновременно пустились трепать о княжескую спину пушистые веники. В бане сразу же родился свежий лесной дух: повеяло березой, дубом и сосной. Чурила только стонал, изнеможенно жмуря глаза.

— Пару, пару поддайте…

Резной липовый ковшик опрокинулся над раскаленными камнями. Душистое облако с шипением ударило в потолок.

Халльгрим с завистью поглядывал на гардского конунга. Тот, малиновый с ног до головы, уже с азартом охаживал веником распластанного на полке Радогостя. Одноглазый ярл мало-помалу начинал светиться всем телом, точно крица, брошенная в горн.

Виглафссон привычно поискал глазами сына и только тут вспомнил, что забыл-таки позвать его с собой в баню.

— Сделай мне так же, — попросил он Торгейра. Левша, усердно растиравший изуродованную руку, блеснул из полутьмы белыми зубами:

— Ложись…

Хевдинг подставил ему спину.

— Где это ты… так наловчился? — спросил он немного погодя, ощущая, как под ласкающими ударами рассасываются, точно вовсе их не бывало, старые шрамы.