Читаем без скачивания Улица младшего сына - Лев Кассиль

Но никто не мог приподнять пласты земли и камни, и под их толщей, в узких подземных тоннелях, в вековой темноте, куда тщетно вонзались лучи прожекторов, встречая на пути каменные стены и завалы, уже много часов кряду шла жестокая битва.

Володе как связному пришлось побывать в этот день на самых различных участках боя. Обвалы и взрывы кое-где нарушали телефонную связь между караулами. Тогда посылали на эти участки пионеров. Быстроногие мальчишки, давно уже изучившие все коридоры и каждый поворот галерей, знали теперь каменоломни не хуже самого Жученкова. Они носились из яруса в ярус, передавая приказы, принимали донесения, вызывали помощь из санчасти и пробовали совать свой нос в такие места, где получали любовно, но увесисто по затылку.

Когда Володя по распоряжению начальника штаба явился для связи в верхний ярус, находившийся тут Лазарев дал ему поручение, которое сперва несколько обидело маленького разведчика.

— Иди-ка сюда, Володя, — тихо подозвал он мальчика. — Прими-ка ты этого жителя нашего да снеси куда-нибудь к шутам подальше.

В этом штреке было почти совсем темно, и Володя не сразу понял, что ему передает командир. Он почувствовал лишь барахтанье чьих-то лап. Мокрый теплый язык лизнул его в шею, и под ухом кто-то ласково заскулил.

— Пиратка это комиссара, — пояснил Лазарев. — Отвязался, носится везде, хозяина ищет… Замри, дурень! Цыц, говорю!

— Вот скаженна собака, — проговорил оказавшийся по соседству дядя Гриценко. — До чего бессознательный пес, ну без всяких понятий! Цыц! Еще выболтает немцам наше местонахождение.

— Живо, Дубинин! — скомандовал Лазарев. — Бери собаку и отведи куда-нибудь поглубже.

Но не так просто было унять собачью радость. Пират вырвался из рук Володи; прыгая вокруг него, старался достать языком до его лица, звонко лаял и повизгивал. Володе пришлось обхватить собаку поперек туловища, прижать к себе ее морду и тащить на нижний ярус. Оба считали себя глубоко оскорбленными: Володя — тем, что в боевой обстановке, когда он оказался на передовом посту, его заставили таскать какую-то собаку, а Пират — возмущенный столь бесцеремонным обращением. На счастье Володи, он встретил на пересечении галерей Толю Ковалева, который спешил в штаб.

— Стой, Толик! — скомандовал Володя. — Прими Пиратку и давай его живо на нижний ярус. Сам командир велел, а мне надо туда возвращаться…

Когда он, с трудом переводя дыхание от быстрого бега по крутым подземным переходам, снова вернулся к Лазареву, командир и находившийся при нем дядя Гриценко прислушивались к странным звукам, доносившимся из-за стенки, которая преграждала здесь доступ в штольню с поверхности.

— Тихо, — еле слышно, в самое ухо Володе, шепнул Лазарев и показал на стенку. — Держись в сторонке. Там — слышишь? — они стенку разбирают.

Шум за стеной становился слышнее. Лазарев совсем загасил и без того едва горевшую лампочку. В полном мраке слышно было только, как осыпались камни стены. Кто-то снаружи пытался разобрать ее. Вдруг под самым потолком возникла полоса света. Еще несколько камней упало из-под свода штольни. Лазарев и Гриценко подтолкнули друг друга в недоумении. В отверстии у верха стены появился фонарь «летучая мышь». Немцы с такими никогда не ходили. Партизаны насторожились, замерев неподвижно, придержав дыхание, чтобы как-нибудь не выдать своего присутствия. И вдруг до их слуха ясно донеслась из-за стены немецкая речь. Потом кто-то отчетливо произнес по-русски:

— Никого там нет. Ясно…

Лазарев нащупал в темноте плечи дяди Гриценко и Володи и, повелительно нажимая на них, отвел их обоих за угол, в поперечную галерею. Оттуда можно было хорошо наблюдать за всем, что происходит у стенки. Свет фонаря, проникавший сквозь дыру в стене, был хорошо виден. Лазарев приказал держать отверстие на прицеле и по первому же его знаку открыть огонь. Володя заерзал в темноте от волнения и тут же получил легонько по макушке от дяди Гриценко.

Лазарев громко крикнул:

— Кто?

Из-за стенки никто не отозвался. Фонарь задрожал в отверстии стены, но продолжал оставаться там. Лазарев, тоном угрозы еще громче закричал:

— Кто, спрашиваю?

Из-за стенки неуверенно откликнулся дребезжащий голос:

— Это я, Миронов.

— Тебе чего здесь надо?

— Да я, понимаете, за этим… за строительным камнем спустился, сараюшку сложить… А тут кругом пальба началась. Боюсь теперь обратно наверх выйти. Пропустите низом, прошу, дорогие граждане!

— Нашел подходящее время за камнем ходить, — сказал Лазарев. — Ты кому же хоромы собираешься строить? Миронов промолчал. Лазарев спросил его:

— Погоди… Миронов Сидор?

— Он самый, — откликнулся уже развязней Миронов. — А это кто?

— Так это ты на модных каблучках у нас тут гуляешь, гостей за собой водишь? — грозно спросил Лазарев, вдруг отчетливо вспомнив одного из поселковых жителей, щеголеватого Миронова, служившего когда-то в Керчи приказчиком у миллионеров Месаксуди: тщедушный, плюгавенький, он, чтобы казаться выше, носил всегда ботинки, стачанные по особому заказу — с непомерно высоким каблуком. Вот чьи следы отпечатались недавно на песке в галереях верхнего яруса! — Ты один? — спросил Лазарев.

— Один, один, совсем одинешенек! Попал, понимаешь… — неуверенно проблеяли за стеной.

— Так. Значит, один? И никого с тобой нет? Испуганный тоном Лазарева, Миронов плаксиво зачастил:

— Ну да, никого! Говорю ж, я один. Вы только, граждане, стрелять не вздумайте, пожалуйста. Один я…

— Ты-то предатель один. Предателей у нас немного. А фашистов сколько привел, пес паршивый? — настойчиво и хмуро спросил Лазарев. — Никого, никого… Ой, не стреляй!.. — Зачем же стрелять… На одного тебя тратиться не станем, — с холодным, колючим, как штык, спокойствием произнес Лазарев.

И, неожиданно выскочив из-за угла галереи в штольню, он оказался под отверстием в стене. Володя слышал, как он опять пробормотал: «Зачем стрелять… Подохнешь и так со всей твоей компанией». И, поднявшись во весь рост, он бросил в пролом стены гранату. Сам он кинулся в сторону и лег. Фонарь Миронова вылетел из дыры. Раздался взрыв. Из отверстия в стене повалила известковая пыль, мутно клубившаяся в слабом свете, который теперь шел через отверстие. По ту сторону стены послышался топот многих ног, крики. Дядя Гриценко и Володя несколько раз выпалили в сторону пролома. Слышно было, как немцы бегут к выходу. Но вдруг там, за стеной, раздался такой грохот, что по сравнению с ним все взрывы, которые были в этот день, показались пустяком. Воздушная волна докатилась до коридора, где сидел Володя, и крепко встряхнула его.

— Эге ж, добре! Это Владимир Андреевич, — сказал дядя Гриценко.

— Да, узнаю его голос, — согласился Лазарев.

Дядя Гриценко не ошибся. Жученков, которого в отряде называли пиротехником за «фейерверки», устраиваемые им врагу, подготовил фашистам ловушку у выхода из штольни. У него на всех основных ходах была заложена взрывчатка. Он ее искусно замаскировывал, а где-нибудь в стороне за поворотом выводил под камнем зачищенный конец провода, который шел к запалу. Достаточно было присоединить к этому проводу переносную батарейку, соединить контакты — и у выхода рушился взорванный камень, заваливая все. Сейчас, находясь в боковой галерее и следя оттуда за продвижением немцев, которых предатель Миронов вел к караулу «Передовой», Жученков приготовился взорвать заряд и ждал удобного случая для своего «фейерверка».

Взрыв был так силен, что самого Жученкова, который находился в боковой штольне, метров за сорок от стены, отбросило в сторону. Каменная белесоватая пыль окутала всю галерею, и, когда Жученков вышел к Лазареву и зажег свой фонарь, он был похож на мельника. Лазарев, Володя и дядя Гриценко — все судорожно кашляли: в темноте они наглотались испорошенного ракушечника.

Жученков боковыми коридорами, в обход защитной стены, провел командира и Володю к месту взрыва. Пыль и дым постепенно осели. Володя, приглядевшись, был поражен: перед ним под обломками камня, осыпанные густой белой пылью, в разных местах лежали убитые гитлеровцы. Их было очень много. Ни один из тех, кто проник в штольню за Мироновым, не добрался до выхода. Осветив фонарем один из углов обвалившейся штольни, Володя вздрогнул от отвращения: из-под рухнувшей глыбы известняка торчала нога в узком ботинке с непомерно высоким каблуком.

— Неплохо сработано, — сказал Лазарев. — Ну, сюда уж сегодня вряд ли кто сунется: здесь все завалило. Не пожалел ты товару, Владимир Андреевич!

— Для милого дружка и сережку из ушка! — отвечал Жученков, сплевывая набившуюся ему в рот пыль. — Жаль только, камня лишнего накрошил. У меня тут богатое залегание. На Дворец культуры намечал оставить. Известняк — первый сорт: что цвет, что структура! — Он поднял обломок камня, пощелкал ногтем. — Красота камень! А пошел на такую мразь…