Читаем без скачивания Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский

Ничто не закрывало горизонт. Под ногами лежал Путоран, а над ними, не заслоняемое ничем, пронзительно-синее, холодное небо. Почему-то у неба здесь даже вид был холодный, а падавший оттуда, приносившийся из пространства ветер просто резал, как ледяной кинжал. Почти повсюду лежал снег — целые снежные поля, особенно в складках местности, в понижениях. А прямо на краю снежных полей качались под ветром удивительные по красоте, поражавшие нежными красками, огромные, чудные цветы. Миша не знал их названий.

Весь день над головой летели гуси, какие-то мелкие птички, а уже под вечер на фоне пастельных красок заката прошло большое стадо, до двадцати горных баранов — свидетелей Великого оледенения.

— Ух какие, — выдохнул Костя над ухом.

— Фотоаппарат бы, — в тон ему поддакнул Миша.

От выстрела все вздрогнули, Миша чуть не схватился за сердце. Стадо рванулось, мгновение спустя доносился только стук копыт, словно стадо всем привиделось. Один баран вскинул голову, замер, видно было, как все его тело пронизало страшное напряжение. Потом копыта животного начали отделяться от земли. Не группируясь, не делая вообще никаких движений, свойственных живому существу, баран упал набок, подскочил, замер в расслабленной позе.

В тишине раздались аплодисменты: Красножопов приветствовал выстрел. Крагов замер в картинной позе с дымящимся карабином. Мише было приятно, что больше никто не радуется.

— Бе-эээ…

В горной пронзительной тишине было особенно слышно, как плачет совсем маленький баран. Угрюмо смотрели боевики, как звереныш подбегал к мертвой матери, пинал ее в бок тонкой ножкой, отбегал, оглядывался через плечо. Народ грубый, они видели смерть много раз. Может быть, потому и относились к ней серьезно, не как к спортивному достижению.

— А теперь пристрели малыша, — бросил Крагову Костя Коровин. Интонация была понятная — дерьмо ты, и давай продолжай, покажи еще раз нам всем, какое ты дерьмо.

— А пускай этот… новенький пристрелит. Заодно посмотрим, как стреляет.

Крагов смотрел откровенно глумливо, мол, я, может, и подонок, но зато какой решительный и сильный! И захочу, любого приспособлю!

— И то. — Красножопов снял с плеча Фомы карабин, протянул Мише. — Только он не новенький, ты не прав, Андрей. Это наш старый сотрудник, выполнял тут задание.

Миша пожал плечами, прекрасно понимая, что подвергается проверке. Не было сил притворяться, что ему все это очень нравится. Да и неохота.

— А я тут его подстрахую, — сказал Красножопов, держа свой карабин так, что дуло почти уперлось в Мишин бок, и было ясно, что он намерен страховать.

Миша навел карабин на животное. Ужасно не хотелось убивать, но и правда, что будет делать здесь этот малыш, один в горах? Ягненок, появившийся на свет несколько дней назад, с огромными наивными глазами? Пуля выбила пыль из камней, с воем метнулась неизвестно куда. Ягненок в панике шарахнулся, и тут же громыхнул карабин Крагова. Несведущего человека удивило бы, что малыш моментально исчез. А знающего карабин не удивило бы, а только показало — Крагов, как всегда, попал. Есть такой классический фокус, когда новичок стреляет в летящую ворону, а если попал, все начинают его расспрашивать: «Куда ты ворону-то дел?!» А он и сам не понимает, куда исчезла птица. Он еще не знает, что удар пули из карабина отбрасывает ворону на несколько метров.

Ягненок был если и тяжелее вороны, то ненамного.

— Куда он девался, а, парень? — нехорошо ухмыляясь, в упор на Мишу смотрел Крагов. — Может, к лучшему, что исчез, а? А то бы ты у нас заплакал. Я же вижу по глазам, сейчас заплачешь!

Крагов склонил голову на плечо, оскалил зубы в издевательской улыбке.

— Ты хоть крови-то не испугаешься, новичок? Пойдем, тушу поможешь разделать.

Миша опять пожал плечами. Отказываться было нельзя, он понимал. Отряд разлегся прямо на камнях, лицом к панораме гор, задымил сигаретами. И на глазах отряда Крагов потряс ронявшим молоко на камни выменем, выдавил целую струйку:

— Вот тебе что лопать, новичок. Мясо тебе рано, как я вижу! У тебя глазки-то на мокром месте, сосунок.

Миша в любом случае не начал бы затеваемую Краговым драку, даже если бы вздумал обидеться. Но дурак его не задевал, было только интересно — всегда ли он такой? И отчего он сделался таким? «Надо спросить у Михалыча», — думал Миша. И чувствовал, Крагов еще больше бесится от его спокойствия.

Ночевка была холодная. Ветер все усиливался к ночи. Хорошо, попался распадок и в нем удобная площадка для ночлега.

Утром Миша никак не мог понять, чем белым так запорошило лежащих? И сами спальные мешки, и лица были одного белоснежного цвета. Не без труда он сообразил, что люди все покрыты изморосью.

Только один спальник был пуст, и Миша обнаружил его обитателя, только когда вылез из мешка. Полковник Красножопов сидел довольно далеко по склону, держал карабин на коленях. Его спальник тоже был весь в измороси, скомканное полотенце казалось заиндевевшим лицом. Значит, встал не меньше часа назад и сел неподвижно в стороне.

Цель начальника была прозрачна: проверить, что будет делать Миша, когда сочтет, что встал раньше всех и что лагерь в его власти. Опять нахлынуло чувство опасности, напряжение, чувство, что все время находишься под контролем. Миша понимал, что и эта проверка — не последняя.

Весь этот день шли все вниз и вниз, скользя на пологих склонах. Опять лиственницы стали похожи на деревья и подрастали с каждым километром. Ветер стал значительно слабее.

К полудню внизу, между холмами, мелькнула мчащаяся вода, в порывах ветра доносило рев порогов. И после обеда шли уже по долине реки Исвиркет. Как ухитрялся определяться на местности Красножопов, Миша понять не мог. Но он вполне серьезно ткнул пальцем в точку на карте:

— Мы здесь!

«Здесь» было выше того места, где были трупы мамонтов, километрах примерно в восьми. Вспугнули медведя, впервые за все время пути. Зверь с перепугу переметнулся через реку, ломанулся через чащу с диким треском.

А еще через три километра они услышали звуки стрельбы. Там, впереди, шла вялая перестрелка. Бу-буххх! — глухо лупил карабин. Ба-бах! — звонко било гладкоствольное ружье, выбрасывая сноп картечи. Бум! Бум-Бум! — вставляла свой голос винтовка.

Повеселели. Теперь все становилось много проще и понятнее. Надо было дойти и вступить в бой, поддерживая своих. А если обе стороны чужие, подождать чьей-то победы и уничтожить победителя. Да, все повеселели. Конец изнурительного пути, конец неопределенности.

Если представить себе стаю обладающих рассудком хищных зверей, они вели бы себя точно так же, подкрадываясь к желанной добыче. Все осторожнее, все внимательнее двигались люди, приближаясь туда, где какие-то люди пытались уничтожить друг друга, еще не зная о своей судьбе.