Читаем без скачивания Море исчезающих времен - Габриэль Гарсия Маркес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Веселые кубинские добровольцы с помощью пожарных меньше чем за шесть часов убрали все осколки и обломки, задраили дверь, выходившую на море, открыли другую, и все снова пришло в порядок. Утром никто не занялся расплющенным о стену автомобилем – решили: это один из тех, что стояли у тротуара. Но когда подъемный кран вытащил его из ниши в стене, внутри, на водительском месте, обнаружили труп женщины, пристегнутой ремнями безопасности. Удар был так жесток, что у нее не осталось ни одной целой косточки. Лицо изуродовано, туфли разорваны, платье изодрано в клочья; на пальце у нее был золотой перстень в виде змеи с глазами из изумрудов. Полиция установила, что это – домоправительница нового португальского посла. И в самом деле, она приехала вместе с послом и его супругой в Гавану две недели назад и в то утро отправилась на рынок на новом автомобиле. Ее имя, когда я прочел о случившемся в газетах, мне ничего не сказало, а вот перстень в виде змеи с изумрудными глазами – приковал внимание. Правда, я так и не смог узнать, на какой палец он был надет.
А это было очень важно – я со страхом подумал: уж не та ли это незабываемая женщина, чьего настоящего имени я так и не узнал, которая носила точно такой перстень на указательном пальце правой руки, что по тем временам было совершенно необычно. Я познакомился с ней тридцать четыре года назад в Вене, когда ел сосиски с вареной картошкой и запивал бочковым пивом в таверне, куда ходили латиноамериканские студенты. В то утро я приехал из Рима и до сих пор помню впечатление, какое произвела на меня ее роскошная грудь мощного сопрано, мягкие лисьи хвосты на шее поверх пальто и этот египетский перстень в виде змеи. Она показалась мне единственной австриячкой за длинным тесовым столом, судя по примитивному испанскому с жестким акцентом, на котором она изъяснялась без передыху. Но нет: она родилась в Колумбии и в Австрию приехала в промежутке между двумя войнами, почти девочкой, обучаться музыке и пению. Ко времени нашего знакомства она прожила на свете уже лет тридцать, и прожила тяжело; красивой она, наверное, не была никогда и стареть начала раньше времени. Но человеком была очаровательным. И к тому же внушала страх, как мало кто другой.
Вена в ту пору была еще старинным имперским городом; ее географическое положение – между двух непримиримых миров, образованных Второй мировой войной, – сделало ее раем для черного рынка и мирового шпионажа. Я не мог представить себе более подходящей обстановки для моей беглой соотечественницы, которая продолжала питаться в этой студенческой забегаловке исключительно из верности своему происхождению, ибо ее средств с лихвой хватило бы, чтобы за наличные купить все заведение вместе с его завсегдатаями. Она так и не сказала своего настоящего имени, мы ее знали под немецким, труднопроизносимым, которое придумали венские студенты-латиноамериканцы: Фрау Фрида. Не успели меня с ней познакомить, как я счастливо допустил бесцеремонность – спросил, каким образом ей удалось так вписаться в этот мир, столь далекий и отличный от ее продутых ветрами скал Киндьо, и она ответила мне не раздумывая:
– Я нанимаюсь видеть сны.
И в самом деле, это было ее единственной работой. Она была третьей из одиннадцати детей в семье преуспевающего лавочника из старинного города Кальдас и, едва научившись говорить, установила в доме добрый обычай рассказывать сны натощак, до завтрака, поскольку в этот час еще свежи и сохранны их вещие свойства. В семь лет ей приснилось, что одного из ее братьев унесло водяным потоком. Мать, из чисто религиозного суеверия, тотчас же запретила ребенку то, что он больше всего любил, – купаться в речке. Но у Фрау Фриды была своя собственная система прорицания.
– Этот сон означает, – сказала она, – вовсе не то, что он утонет, а что не должен есть сладкого.
Такое толкование сна выглядело просто подлостью по отношению к пятилетнему ребенку, который жить не мог без привычных воскресных сластей. Но мать, успевшая убедиться в провидческих способностях дочери, твердой рукой заставила блюсти предупреждение. Однако при первом же ее недосмотре малыш подавился леденцом, которым лакомился украдкой, и спасти его не смогли.
Фрау Фрида не думала, что эта ее способность может стать работой, пока суровой венской зимой жизнь не схватила ее за глотку. И тогда она попросила работы в первом же доме, который приглянулся ей для жизни, а когда ее спросили, что она умеет, она сказала чистую правду: «Я вижу сны». Ей достаточно было коротко объяснить хозяйке дома, что это значит, и та взяла ее на скромное жалованье, но предоставила хорошую комнату и трехразовое питание. А главное – завтрак, потому что за завтраком вся семья усаживалась за стол, желая знать, что ожидает в самом ближайшем будущем каждого ее члена: отца семейства, утонченного рантье, мать, жизнерадостную женщину, страстную любительницу романтической камерной музыки, и двоих детей, одиннадцати и девяти лет. Все они были религиозны, а потому склонны к старомодному суеверию и с восторгом приняли Фрау Фриду на единственную обязанность – разгадывать ежедневную судьбу семейства по снам.
Она это делала хорошо и долго, особенно хорошо – в годы войны, когда действительность была страшнее кошмарного сна. Только она могла решить за завтраком, что каждый должен делать в течение дня и каким образом, так что в конце концов стала со своими прогнозами единственным авторитетом в доме. Власть ее над семейством была абсолютной: никто и вздохнуть не смел без ее указания. В пору, когда я оказался в Вене, только что умер хозяин дома, благородно завещавший ей часть своей ренты с единственным условием – продолжать видеть сны для его семьи до тех пор, пока они будут ей видеться.
Я пробыл в Вене больше месяца и разделял со студентами их скудное существование в ожидании денег, которые так и не пришли. Каждый приход Фрау Фриды в таверну, всегда неожиданный и щедрый, был для нас, сидевших на голодном пайке, праздником. В один из таких вечеров, когда все уже разомлели от пива, она прошептала мне на ухо так убежденно, что ясно было: время не терпит.
– Я пришла только затем, чтобы сказать, что вчера видела тебя во сне, – сказала она. – Тебе нужно срочно уезжать отсюда и в ближайшие пять лет в Вену не возвращаться.
Она была так убеждена в том, что говорила, что в ту же ночь я сел на последний отправлявшийся в Рим поезд. На меня ее слова
