Читаем без скачивания Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн - Эдгар Бокс

Ван Кортлендт залез в синий автомобиль.

— Прет, как дьявол, — сказал он и пошевелил рулем.

— Можете не сомневаться, — пробурчал себе под нос незнакомец. Он плавно включил заднюю скорость, описал дугу и развернул машину в сторону Дженбаха.

Форнлей проводил взглядом набирающий скорость автомобиль и увидел, как он скрылся за деревьями. Случайный соглядатай, доведись ему при этом присутствовать, возможно, так ничего бы и не понял. Он увидел бы, что человек просто подошел к машине и сел в нее. Но такого соглядатая, по счастью, не оказалось.

Ван Кортлендт глядел вслед своей машине, пока она не исчезла из вида, потом вывел автомобиль на дорогу, по которой они только что приехали, и направился в обратную сторону.

— На него можно положиться, — сказал он, прочитав мысли Форнлея. — Мы всего-навсего два американца, которые торгуют машинами. Что? Если кто и заподозрит тут неладное, мы просто не обратим на него внимания. Я не посвящал его в подробности нашей игры. Когда-то он сам был газетчиком и догадывается, что я попал в историю. Нацистов он ненавидит до омерзения. Торговля машинами дает ему хороший доход. Так что все довольны.

Форнлей понимал, что и ван Кортлендт тоже остался от этой сделки не внакладё. Машина явно пришлась ему по душе. Странный он человек, подумал Форнлей; наверное, такой же странный и непредсказуемый, каким ему самому кажутся британцы. Эта мысль удивила его. Форнлей улыбнулся. Его улыбку ван Кортлендт увидел в зеркале.

— Что вас развеселило? — спросил он. — Мои проделки?

— Ненавижу до омерзения. Забавно, но это единственный вопрос, который между большинством американцев и англичан не вызывает абсолютно никаких разногласий. Французский обыватель тоже ненавидит нацистов; но по крайней мере половина французов ненавидит немцев по причине опасного соседства. А вот вы и я ненавидим нацистов не потому, что они немцы. Мы ненавидим немцев потому, что они нацисты. Будь это не так, вы бы не гнали эту чужую машину бог знает куда и бог знает зачем. Вы бы стояли на углу какой-нибудь улицы и орали вместе с другими: «Хайль!» — ощущая при этом таинственный душевный подъем. Знаю, вам полюбились Майлсы, но если б нацисты не согнули вас в бараний рог, вы бы сидели и не рыпались. Дело-то в том, что мы находимся сейчас в таком состоянии, когда хотим помочь всякому противостоящему нацистам человеку. Разве не так?

Ван Кортлендт усмехнулся.

— Примерно. Я не рассказывал вам о своих ощущениях, когда сюда приехал? Я собирался быть совершенно беспристрастным обозревателем. Мои статьи должны были стать образцами непредвзятости. Представляете? Я исходил из того, что немцы переживают суровые времена. К ним следует относиться по справедливости… Блажь какая-то. Через несколько недель я понял, что справедливым считается лишь то, что идет на пользу Германии, а все остальное посылается к чертям собачьим. Я не против, чтобы люди отстаивали собственные права; все мы так делаем. Но возмущает то, что правами они сами всех наделяют. Вот в чем беда. Они всегда правы, а все прочие их просто не понимают. Критика для них — это происки евреев и коммунистов. Они так долго дурачили людей, что в конце концов сами оказались одураченными.

— Вероятно, это происходит оттого, что используются два разных критерия, — предположил Форнлей, — один для Германии и другой для остального мира. Они и в самом деле поверили, не может быть злом то, что является для них благом. Поэтому нацисты лгут и совершают различные вероломства. Для них не существуют лекарство и ложь, если они служат благу Отечества: любая гнусность оправдывается моралью.

— Но не все укладывается в эту форму.

— Да, и нацистам бы поблагодарить бога за это, а они гонят несогласных в ссылку или заточают их в концентрационные лагеря. Если противодействие исчезнет, Германия после войны будет стерта с карты мира.

Ван Кортлендт покачал головой.

— Нельзя уничтожить целую нацию.

— Нельзя? Подождем и посмотрим, как поступит Германия со своими соседями. Она покажет нам хороший пример. Карфаген должен быть разрушен. Но не печальтесь, Генри, оппозиция предоставит Германии иную возможность. А может быть, и третью?

— Бог знает, — устало произнес Кортлендт и покачал головой.

Они обогнули Инсбрук с западной стороны. Это позволило избежать центральных улиц, на которых бушевала толпа. Машина обогнала несколько колонн одетых в форменки парней. Видимо, они маршировали на митинг. Американец с англичанином при виде этих шагающих с нарочитой выправкой гусиным шагом отрядов не проронили ни слова, лишь взгляды их скрестились в зеркале, висящем над головою ван Кортлендта.

На дороге к Берг Айзелю (дальше по ней находился Бреннер, как тщательно разъяснил ван Кортлендт) навстречу им одна за другой промелькнули три больших черных машины. В них, застыв в неудобных томительных позах, сидели какие-то молодые люди, лиц под форменными картузами разглядеть было нельзя. На заднем сиденье зашевелился Форнлей, ван Кортлендт обернулся и увидел, что тот глядит в заднее стекло автомобиля и что-то невнятно бормочет себе под нос.

— Да? — спросил ван Кортлендт. Форнлей был явно взволнован.

— Одна из этих машин, вон та, одна из них.

Ван Кортлендт улыбнулся.

— Ваше косноязычие делает вам честь, — сказал он. — Что же все-таки случилось?

— Я видел, как в одну из этих машин в тот день усадили Френсис. Вы согласны, Генри, если они только что покинули Дрейкирхен, нам это на руку?

Некоторое время ван Кортлендт обдумывал услышанное.

— Если они покинули Дрейкирхен, — наконец произнес он.

Наверное, он прав, угрюмо подумал Форнлей. И все-таки от удачи отмахиваться не следует, ведь добро часто перемешивается со злом в самых причудливых соотношениях. Сколь тщательно ни был бы продуман план, всегда надо оставить небольшой зазор, в котором нашло бы себе место крохотное количество удачи.

— Кажется, прибыли вовремя, — сказал Ван Кортлендт.

Он притормозил, машина приблизилась к железнодорожному полустанку; на игрушечной платформе томилось несколько пассажиров. Ричард обещал быть поблизости. Их взгляды нетерпеливо обшаривали убегающую вперед дорогу и тропки, теряющиеся в окрестных лесах, они проехали поворот, за которым остался полустанок с гостиницей, машина остановилась. Форнлей вылез наружу, и только тогда из-за деревьев показался Ричард.

— Я уж было подумал, что не заметил вас, — сказал Ван Кортлендт звенящим от волнения голосом, машина тронулась в путь.

— Простите, — сказал Ричард. — Забыл спросить, какого цвета автомобиль. А рисковать не хотелось. Простите. Как идут дела?

— В соответствии с планом.

— Хорошо, итак, проедем примерно пять минут по этой дороге, потом еще десять минут направо. Я, пока вас ждал, изучил карту, там должна быть маленькая дорога или даже проселок, который выведет нас на дорогу к Дрейкирхену. Если минуем проселок, подъедем к нему с тыла. Было бы темно, рискнули бы выехать на главную дорогу. Но темноты лучше не дожидаться. Нет времени.

Форнлей взглянул на бледное, осунувшееся лицо Ричарда. Выглядел тот неважно.

— Хотите поесть? — спросил он. Ричард покачал головой, но взял плитку шоколада, которую протянул ему Форнлей, и пожевал ее, не отводя глаз от часов. Он даже не осознает, что он ест, подумал Форнлей; с таким же успехом он мог бы жевать линолеум; здорово его припекло.

— Коньяк? — спросил Форнлей.

— Он нам еще пригодится в дальнейшем, — сказал Ричард. Он упорно смотрел на часы. Форнлей вдруг понял, как томительно тянулось для него время, пока он ожидал их приезда. Не стоило оставлять его одного, подумал Форнлей.

— Вот этот проселок, — сказал Ричард, машина свернула с главной дороги в лес. Ричард по-прежнему, не отрываясь, смотрел на часы. Он поднял руку, требуя тишины. Форнлей как раз в эту минуту хотел что-то сказать… И тут до него дошло, Ричард отсчитывает путь, который они проделали.

— Здесь, — сказал Ричард, и машина свернула с дороги.

— Развернусь, пока можно, — сказал ван Кортлендт, и осуществил замысловатый маневр, в результате которого машина выехала на траву и скрылась в придорожных кустах, повернувшись мотором в сторону бреннерского шоссе. Ван Кортлендт отвинтил фляжку и протянул ее Ричарду.

— Боб прав, — сказал он. — Нам всем следует взбодриться. У меня есть еще.

— Поделимся ромом, — поддержал его Форнлей.

— У кого-нибудь есть револьвер? — спросил ван Кортлендт.

Они покачали головами. Форнлей вытащил устрашающего вида складной нож и сувенирный фонарь. У Ричарда не было и этого, кажется, на лице американца промелькнуло некое подобие улыбки, но голос прозвучал достаточно серьезно.

— Что ж, у меня есть, так что если мы объединимся в одно целое… — Он не договорил, но многозначительно похлопал себя по карману. — Кажется, все выяснили.