Читаем без скачивания Манхэттенский ноктюрн - Колин Харрисон

Кэролайн [стоит лицом к камере, глядя вниз, очевидно на кнопки с номерами этажей]: Два-двадцать-один. [Все слова она произносит шепотом. ] Два. Два. Один. [Она растерянно оглядывается. ] Вниз. [Ничего не происходит. ] О, черт! [Замечает, что дверь шахты лифта открыта, захлопывает ее. ] Вниз. [Лифт со скрежетом медленно опускается вниз. Тело Саймона Краули вместе с полом, на котором оно лежит, уходит вверх. На стене шахты появляется цифра «семь» и снова исчезает в темноте. В тусклом свете лифта последовательно возникают цифры «шесть», «пять», «четыре», «три», «два». Наконец она не выдерживает, долго сдерживаемое напряжение прорывается судорожным кашлем и сдавленными рыданиями. Лифт останавливается на первом этаже. Она толчком открывает дверь шахты лифта и быстро бежит по коридору. Слышен удаляющийся звук ее шагов. Дверь шахты лифта медленно задвигается, наполовину закрывая просвет, в который виден коридор. В коридоре теней ни малейшего движения. Раздается звук с трудом открываемой двери. Ненадолго появляется яркое световое пятно с расплывчатыми краями. Бликование на стенах. Прощальная вспышка света, и снова все погружается во мрак. Дверь беззвучно закрывается. Ни звука. Только темнота. Ни звука. Только темнота.]

Утро в Манхэттене, ясное и чудесное. Вымытые желтые такси мчатся в центр города. Мужчины-мексиканцы возятся с тюльпанами перед корейскими гастрономами. Ранние пешеходы идут на работу, довольные собой. Поезда подземки мелькают как передаваемые сообщения. Свет почти ощутимо разливается по фасадам зданий. На задворках баров, клубов и ресторанов выметают, поливают из шлангов, выводя сто тысяч жанровых картин. Мать причесывает дочку. Сегодня надо делать миллионы, приятель. Городской греческий хор читает страницу обзорных статей и политических комментариев. Проезжает подметальная машина, прихватывая пустой бумажник. Солнечный свет пронизывает ирисы. Как приятно зажмуриться! Какой-то мужчина разглядывает свой живот и видит бесформенную кучу. Женщина тешит себя губной помадой. Какие туфли она наденет? Мечты за чашкой кофе о солнечном свете и спасении. Потрепанные фургоны, откормленные рыбы, спешат в жилые кварталы на окраине. Формирование и разрушение. Я теряю здесь деньги. Вы должны быть на работе вовремя. Это могло бы быть здорово. Ничего не выходит. Китаянка сидит за промышленной швейной машиной. По переулку за агентством ветер гонит кучу фотографий моделей. Кто-то ограбил угловой гастроном, унеся два черствых бублика. Я передам тебе это по факсу. Задымление на Сорок девятой улице. Вуди Аллен вышел из моды. Посыльный-велосипедист прицепился к городскому автобусу сорокового номера, идущему по Бродвею. Мне повысили квартирную плату. Охрана тюрьмы «Рикерс-Айленд» выдает инструкции своему ночному улову: «Поднимите руки, покажите подмышки, откройте рот, покажите язык, поднимите мошонку, затем наклонитесь, раздвиньте жопу и перните пять раз погромче». Подержи, пожалуйста. Собираюсь попробовать новый антидепрессант. Делопроизводитель, ведущий счета клиентов, разглядывает визитную карточку, врученную ему женщиной прошлой ночью. Пожар в Гарлеме, шестеро погибших, пять детей. Я вас соединю. Эвинг стареет, приятель. Сходи, пожалуйста, к врачу, Харри. Какой кредитной карточкой вы воспользуетесь при этой сделке? Это говорит Сэл из Бруклина. Паром, идущий из Стейтн-Айленд, налетает на сваи. Ни в ком уже больше нет почтительности. На большой стоянке, рядом с Вестсайдской автострадой, какой-то человек закачивает воздух в шины мусороуборочных машин. Не забудь свою коробку с завтраком. Женщина сидит на краю кровати, вспоминая, что вчерашний тест на СПИД дал положительный результат. Говорю вам, что Ассоциация городского транспорта выбрасывает на ветер миллионы. В наркологической клинике, где лечат фенадоном, из двери торчит очередь. А в «Тайме Сквер» этого нет. У нас в городе возникают серьезные расовые проблемы. Президент в городе, уличное движение превращается в ночной кошмар. Вы нам должны деньги. Это не принесло ни копейки денег. Это не деньги. На этом можно заработать деньги. У меня нет денег. Это стоит больших денег. Туристические автобусы забиты жителями Среднего Запада. Они поехали в Нью-Джерси. Судмедэксперт надевает резиновые перчатки, включает радио. Я не гомик, я квиер, объясняет мужчина своей матери в ее квартире на Риверсайд-драйв. Кокаин доставили в целости и сохранности, и сегодня испанский Гарлем выглядит словно рай. Я слишком много смотрю телевизор. Хорошенькая квартирка в этом диапазоне цен. Поставьте свою подпись вот здесь. Воистину демократии пришел конец. В офисе в Мидтауне все двери заперты: начальник уволен. Позвони и закажи билеты, а почему не ты. На площадке перед отелем «Плаза» таксист с улыбкой обсчитывает своего пассажира. Я собираюсь сделать липосакцию. Мужчина быстрым шагом идет на юг по Лафайетт-стрит, ощущая ключ в одном кармане брюк и осколок камня в другом, затем входит в ресторан на углу. Он – первый посетитель. Он зарос щетиной. Он весь покрыт засохшей грязью. У него в руках небольшой сверток. Официант разворачивает свежую скатерть.

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Я демонстративно пересчитываю наличные. – Прошу прощения, я грязный как черт.

– Какие пустяки.

Я сидел, наблюдая за кипящей вокруг жизнью. Входят еще несколько посетителей. Завтрак – самое радостное принятие пищи, он полон оптимизма, и это хорошо видно по лицам мужчин и женщин. В туалете я осмотрел себя в зеркале. Грязь была на волосах, вокруг глаз и на ушах. Мои десны обнажали чуть не до корней зубы, ставшие коричневатыми, волосы поседели. Тут-то уж точно все идет только в одном направлении.

Было ли это убийством? Кэролайн всадила нож Саймону в шею, когда он опустил незаряженный пистолет. Такое не назовешь самозащитой. Спору нет, напряжение достигло предела, Саймон вел себя дико – кричал, срываясь на визг, но я никак не мог понять, почему она не воспользовалась лифтом, после того как Саймон назвал ей код. Или она могла бы кричать из окна и звать на помощь. Проглатывание ключа, вероятно, имело целью произвести эффект. Саймон, должно быть, знал другой способ, как выбраться из здания, и для этого ему потребовалась бы только пара заранее припрятанных кусачек. Ведь если он озаботился налить воды в картонку из-под молока, поставить там кровать, принести аккумуляторную батарею, лампу и видеомагнитофон, то явно не надорвался бы, добавив к этому еще и пару кусачек. Билли Мансон сказал, что фургон отца Саймона был набит разными приборами и арматурой. Невероятно было, что Кэролайн размышляла обо всем этом в тот момент, и столь же невероятно, что она могла ударить Саймона ножом просто потому, что он бесновался и нес всякую чушь. Я просмотрел этот эпизод в своем кабинете раз десять– двенадцать и заметил, что между мгновением, когда Саймон опустил пистолет, и тем, когда Кэролайн нанесла удар ножом, была длинная пауза. Пауза, когда каждый смотрел на другого, пытаясь понять, что будет дальше. Это была пауза, когда он оказался незащищенным, а она воспользовалась удобным случаем. Так, по крайней мере, увидел эту ситуацию я.

Что же произошло дальше? Я предположил, что она выждала, сколько смогла, в темном подвале за дверями. Она ждала допоздна, пока на улице почти никого нельзя было встретить. Потом, когда стихли все звуки, она отперла замок ключом, открыла одну из дверей и бесшумно поднялась по ступенькам, неся в маленькой картонной коробке из-под молока пистолет и нож, заперла двери снаружи и стрелой метнулась за угол. Это можно было проделать меньше чем за минуту. И случилось это либо в последние часы 6 августа, либо в первые часы 7-го. Если было достаточно поздно, то, возможно, ее никто не заметил или никто не вспомнил, что видел ее. В конце концов, тело Саймона обнаружили только 15 августа, и этот период оказался, разумеется, достаточно долгим, чтобы любой человек забыл, что он видел. Но о виновности Кэролайн свидетельствовало не только то, что она сделала сразу после убийства. Она тщательно продумала, как действовать дальше, чтобы скрыть то, что случилось на самом деле. Она солгала в полиции относительно обстоятельств исчезновения Саймона. Она заявила, что не узнает маленький кусочек нефритовой фигурки. У нее хватило ума нанять частного следователя, чтобы тот попытался выяснить, что произошло с Саймоном. Это был ловкий ход, поскольку следователь мог по неосведомленности сообщить ей сведения, важные для нее и позволявшие ей предугадать сложности. Самое остроумное было то, что этот факт мог полностью убедить полицию, что она не преступница. Следователь, разумеется, не обнаружил никакой полезной информации, потому что если бы он проверил, кто является владельцем дома 537 по Восточной Одиннадцатой улице, то выяснил бы, что дом принадлежит какому-то корейцу, а не Сигалам. И если бы он так же, как и полиция, поговорил с собственником-корейцем, то этот собственник ничего не смог бы ему рассказать, потому что, будучи незнаком с устройством предназначенного к сносу дома, он не знал о существовании странных подвальных дверей. Не знал о них и прораб из «Джек-Э Демелишн», обнаруживший кусок веревки. У детективов не было причин разыскивать Сигалов, а миссис Сигал из-за своей сомнительной сделки с корейцами имела, как она считала, достаточно веские основания их не искать. Полиция разговаривала с комендантом дома номер 535, но их разговор вертелся вокруг подходов к двери на крыше дома номер 535, и никто ни словом не обмолвился о подвальных дверях дома номер 537. Но, по правде говоря, если в полиции просмотрели документы на имущество Саймона, это, возможно, привело бы их к миссис Сигал, как в свое время привело и меня. Однако я ее нашел, когда разыскивал конкретный предмет, пленку с Хоббсом, а не информацию о том, как Саймон попал в здание, – единственное, что тогда интересовало полицию. В этом заключалось некое логическое хитросплетение возможности с намерением. Никто не оперировал полными сведениями, никто, и Кэролайн в том числе, не задавал ход событий. Так все же, было ли то, что я видел, убийством? По моему мнению, да.