Читаем без скачивания Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

Месье Цале приехал в следующее воскресенье. Лора проводила его к Эрмин.

— Посмотрите, как замечательно она устроилась, — сказала молодая женщина. — Электрофон на расстоянии вытянутой руки, на столике, который Селестен принес из столовой. Романы на любой вкус, графин с лимонадом…

Вскоре Лора оставила их одних. Эрмин призналась матери, что хотела бы побыть с музыкантом тет-а-тет. Очень элегантный в своем саржевом светло-коричневом костюме, с галстуком в тон, Ханс склонился над ее постелью.

— Дорогая Эрмин, я очень рад, что вы быстро поправляетесь, — сказал он, снимая шляпу. — Вы прекрасны.

Он говорил искренне. Девушка была в вышитой ночной сорочке, чисто вымытые волосы золотистыми волнами струились вокруг похудевшего лица. На щеках играл розовый румянец, в прекрасных голубых глазах светилась робкая радость, хотя тень глубокой печали все еще омрачала ее черты.

— Спасибо, Ханс. Я ждала вашего визита, — сказала девушка. — Садитесь, пожалуйста, сюда. Что нового в Робервале? Вы всё еще работаете в отеле?

— Да, но это не доставляет мне радости, потому что мой соловей не спешит украсить собой вечера. Многие клиенты сожалеют о том, что лишились удовольствия слышать вас, Эрмин. И директор тоже.

Девушка развела руками. Он поспешил добавить:

— Я говорю вам это только для того, чтобы вы знали: у вас уже есть своя публика и поклонники. Я знаю правду, ваша матушка мне все рассказала. Мне очень жаль этого молодого человека, сумевшего завоевать вашу любовь.

Эрмин покачала головой, но Ханс продолжал:

— Вы любили его, и эта потеря стала для вас большим горем. Но я все равно вас люблю. К чему отрицать очевидное? Настоящая любовь, Эрмин, способна на жертвы. Ради вашего счастья я бы радовался вместе со всеми на вашей свадьбе, если бы Тошан вернулся живым и невредимым. Скажите, почему вы никогда мне о нем не рассказывали?

— Я знала, что вы любите меня, и не хотела причинять вам боль. Прошу вас не произносить при мне его имя. Уже много дней я пытаюсь смириться с его смертью. Пожалуйста, говорите со мной об опере, о песнях, о музыке, о Франции, об Италии или о стране ваших предков, Дании! Я хочу жить, понимаете? Я вычеркнула из своего сознания тени прошлого — моего отца, который исчез неизвестно почему и как, и этого юношу, которого знала намного хуже, чем вас.

Она протянула ему холодную полупрозрачную руку. Ханс схватил ее и стал согревать своими пальцами.

— Моя дорогая маленькая фея, однажды вечером, возможно, по другую сторону Атлантического океана, мы будем гулять по античной террасе в Тоскане. Вокруг будут стрекотать цикады, вы откроете для себя прелесть пейзажа — рыжие холмы, растущие там и сям тисы и кипарисы, черные силуэты которых вырисовываются на фоне ярко-синего неба… Вы насладитесь нежностью сумерек, теплых и напоенных изысканными ароматами, какие бывают только в южных странах. А может, мы поедем в бельгийский городок Брюгге, древние дома и каналы которого вдохновляли многих художников…

Голос Ханса смягчал сердечную боль Эрмин. Она закрыла глаза и перенеслась мыслями к неизведанным землям.

— В Дании очень холодно, — продолжал пианист. — В этой стране жил писатель, автор прекрасных сказок, которые я обожаю.

— Ганс Христиан Андерсен, — отозвалась девушка. — Автор «Снежной королевы» и «Русалочки». Я читала эти сказки в детстве. Подружка по монастырской школе приносила мне книжку.

Более часа Эрмин рассказывала Хансу о себе, о своих воспоминаниях подкидыша, искренне любимого Элизабет Маруа и монахинями. Ханс не отпускал ее руки. Телесный контакт, даже такой невинный, глубоко взволновал его. Внезапно он сказал ласково:

— Мне кажется, будто в руке я держу хрупкую испуганную птичку. Я чувствую малейшее биение вашего сердца…

— Вы слишком романтичны, — ответила девушка, хотя его слова были ей приятны.

Лора прервала их уединение, постучав в дверь.

Ханс приехал и на следующий день. Потом стал приезжать почти каждый день, после полудня. Он с удовольствием рассказывал Эрмин о далеких странах, для большей наглядности используя книгу по географии.

Однажды вечером с наступлением сумерек пошел дождь. Ханс хотел включить лампу у изголовья кровати, но Эрмин остановила его.

— Ханс, обнимите меня, — шепотом попросила она. — Все заботятся обо мне, окружают меня лаской, но мне нужно, чтобы мужчина прижал меня к себе…

Ханс никак не ожидал услышать такое от юной девушки, сдержанной и хорошо воспитанной. Было видно, что он колеблется.

— Что будет, если войдет ваша матушка?

— Мы не делаем ничего плохого, — нетерпеливо возразила Эрмин.

Он пересел на край кровати и неловко ее обнял. Она положила голову ему на плечо. Ханс дрожал, поглаживая ее волосы.

— Мое счастье, мое дорогое сердечко, — нежно бормотал он.

Эрмин обняла его в ответ, желая ощутить хоть что-нибудь — желание, удовольствие, — что вернуло бы ее к жизни. Но тело ее не ответило. Удрученная этим обстоятельством, она нашла губами губы Ханса. Он ответил на прямое приглашение пылким поцелуем: губы его прижались к губам девушки, язык скользнул меж ее перламутровых зубок и вторгся в ее рот, твердый и энергичный, как мужской член.

В дверь постучали. Пианист поспешил пересесть на стул. Лицо его горело, очки сползли набок. Мирей заглянула в комнату.

— Мадам просит вас присоединиться к ней за ужином, месье Цале, — объявила она. — Неужели пора менять лампочку? Вы сидите в темноте…

— У меня мигрень, Мирей. Свет причиняет мне боль, — отозвалась Эрмин.

«Удобнее мигрени не сыскать болезни, — подумала экономка. — Мадам добьется, чего хочет. Эти двое все-таки поженятся».

У Лоры было множество планов, но свадьба в Валь-Жальбере в них не входила. Она снова и снова перечитывала письмо, полученное из Квебека и подписанное директором Капитолия. Друг директора, отдыхавший прошлым летом в «Château Roberval», рассказал ему о молодой певице, обладающей исключительным голосом.

«Эрмин предлагают приехать на прослушивание, — дрожа от гордости, повторяла про себя молодая женщина. — А ведь я ничего еще не сделала для ее карьеры. Мне бы хотелось, чтобы сначала она записала диск, к примеру, рождественских песен. Не ради денег, нет. Рождественские гимны дарят людям радость и надежду!»

В гостиную вошел Ханс. Он выглядел очень счастливым.

— Вы поужинаете со мной? — спросила у него Лора. — Мне нужно с вами поговорить.

— Да, и с большим удовольствием, — ответил музыкант. — Я принес вам хорошее известие: Эрмин одевается и спускается, чтобы поужинать вместе с нами. Она чувствует себя лучше.

— Вы сияете, Ханс. На то есть причины? — удивленно спросила Лора.

— В декабре мы с Эрмин объявим о помолвке. Я преподнесу ей кольцо, которое моя мать сохранила специально для этой церемонии, — аквамарин, оправленный в серебро.

— Господи, кто принял это решение?

— Я бы не осмелился. Эрмин сама выбрала дату. Как вы понимаете, я не хотел торопить события.

Недоумение было обоюдным. Скоро в гостиную спустилась Эрмин в темно-синем атласном халате. Девушка поспешила в объятия матери.

— Мне скучно одной наверху, — с улыбкой сказала она. — Завтра я встану с постели и пойду гулять с Шинуком и Шарлоттой. Лето коротко, и нужно успеть насладиться теплыми днями.

«Господи, Эрмин и вправду решила перевернуть страницу! — подумала Лора. — Она хочет забыть свое горе, свою подростковую любовь к Тошану. Но, может, это и к лучшему! Она вернется к жизни, забудет о нем, как я отказалась от мысли найти Жослина. Даже если бы мы с ним увиделись сейчас, спустя пятнадцать лет, мы были бы чужими друг другу…»

За столом они много и оживленно беседовали. Ханс с энтузиазмом встретил новость о том, что директор Капитолия приглашает Эрмин на прослушивание. Эрмин согласилась через десять дней отправиться в Квебек.

Накануне отъезда, пятого сентября, Эрмин зашла попрощаться с Бетти и детьми. Эдмон и Шарлотта лущили красную фасоль. Сидя за кухонным столом, они болтали и смеялись. Фасолины ручейками стекали в большую салатницу. Никто, глядя на девочку, не догадался бы, что она не видит: ее движения были столь же уверенными, как и движения Эдмона.

— Какая ты нарядная, Мимин! — воскликнула Элизабет. — Словно с обложки журнала! И даже подкрасилась!

На девушке был костюм цвета лаванды, состоявший из приталенного жакета и расклешенной юбки. Косы ее были уложены в красивый шиньон, поверх которого она надела изящную шляпку. Помада подчеркивала чувственный изгиб губ, тонкий слой рисовой пудры смягчил загар.

— Я уезжаю навстречу приключениям, Бетти! — отозвалась Эрмин. — Мне непременно нужно очаровать всех пассажиров корабля и всех жителей Квебека!