Читаем без скачивания Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

Сжавшись в комок на кухне, дощатый пол которой был покрыт прошлогодними осенними листьями, девушка рыдала. Она убежала от настороженных взглядов Бетти, от смеха Шарлотты и от знакомого запаха, который всегда витал во дворе Маруа в конце лета, — смесь запахов соломы, перепаханной земли и чисто выстиранного, еще мокрого белья. Содержание письма уничтожило в душе Эрмин все чувства, которые зиждились на доверии и невинности. Она ощущала себя грязной, оскверненной, порочной.

«А ведь я так мечтала иметь семью, иметь мать и отца, как все другие дети! Наивная, глупая девчонка! По крайней мере, Элизабет и Жо были достойными родителями», — повторяла она про себя в гневе, который не находил выхода.

Без конца вспоминала она красивое лицо Лоры, ее ярко-розовую помаду, светлые волосы, тщательно подкрашиваемые раз в три месяца в одной из парикмахерских Роберваля. Вспомнилась ей и вызывающая округлость материнской груди, и тонкая талия, и чуть тяжеловатые бедра. И эта все еще очень соблазнительная женщина продавала свои прелести, когда ей было всего двадцать лет! Не имея опыта интимной жизни, Эрмин тем не менее знала о ней достаточно, чтобы представить себе сексуальный акт. Когда же она вообразила свою мать отдающейся многим мужчинам, ее затошнило.

Девушка встала и, пошатываясь, дошла до покрытой серыми пятнами раковины, в которую ее и вырвало. Прижавшись спиной к деревянной стене, устремив взгляд в пустоту, она сказала вслух:

— Я ненавижу тебя, мама. На этот раз я не прошу. Ты бросила меня, ты предала меня, ты мне врала. Всегда врала. Мне давно нужно было догадаться — сколько раз ты колебалась, не отвечала прямо на некоторые мои вопросы. Ты не позволяла мне писать Шарденам. Теперь я прекрасно понимаю почему.

Единственное, чего сейчас хотелось Эрмин, — это находиться как можно дальше от своей матери.

«Я не желаю ни видеть, ни слышать ее. Господи, а ведь она без конца меня целовала, иногда я спала с ней рядом… Как она мне противна! Как я стыжусь ее!»

Эрмин вышла на крыльцо и осмотрелась, потом спустилась по ступенькам и направилась к фабрике, рискуя встретиться по пути с Жозефом, который теперь в одиночку следил за порядком в фабричных помещениях и работой генератора тока. Бесшумно, как кошка на охоте, девушка обошла складские постройки.

Водопад Уиатшуан своим мощным ворчливым голосом перекрывал все остальные шумы. В это время года окрестности фабрики утопали в растительности. Железнодорожные пути заросли пожелтевшей травой. Возле погрузочной платформы, где не так давно рабочие грузили кипы бумажной массы в вагоны, выросли молодые деревца.

Небо было все таким же прозрачным и ярко-голубым. Эрмин с отчаянием смотрела на спадающие каскадом с высоты в двести тридцать шесть канадских футов серебристые струи воды. Наверху, обсаженная с обеих сторон высокими соснами, темнела плотина.

Повинуясь внезапному порыву, девушка обошла здание цеха корообдирщиков и стала подниматься вверх по склону. Сюда тоже постепенно возвращалась растительность: колючие кустарники, крапива и дикий овес. В коричневую землю впились корнями подросшие деревца. В свое время вдоль стока, по которому бревна спускались от плотины (а к плотине по реке их спускали от лесопилки на озере Малинь), рабочие проложили тропинку в виде ступеней. Тысячи людей прошли по ней, поэтому Эрмин стала бесстрашно карабкаться наверх, к плотине, не боясь заблудиться или сделать крюк.

Она поднималась, задыхаясь, почти слепая от слез. Она нуждалась в просторе, в одиночестве, она хотела как можно дальше уйти от Лоры.

— Что со мной теперь будет? — повторяла она.

На ногах у Эрмин были туфли-лодочки, поэтому она то и дело спотыкалась на крутом подъеме и, чтобы не упасть, хваталась за камни и ветви колючих кустов. Зацепившись за мертвую ветку, она порвала шелковый чулок. Эрмин быстро сняла с себя жакет и со злостью отшвырнула его в кусты. Ей казалось, будто на ней надет маскарадный костюм. Все эти вещи были подарены ей матерью…

Мокрая от пота, с раскрасневшимся от усилий лицом, девушка наконец поднялась к плотине. Сюда она стремилась, желая увидеть великолепный пейзаж, развернувшийся насколько хватало глаз, до самого горизонта. Она долго смотрела на голубую поверхность озера Сен-Жан. Вдалеке белый кораблик плыл по водам этого внутреннего моря, питаемого реками, которые вливались в его глубины, — Уиатшуан, Перибонкой, Мистассиби и Ашуапмушуан. Названия этих рек Эрмин узнала в школе, и они всегда казались ей необычными и звучными.

— Кто сказал мне, что это слова из языка индейцев? Не помню…

Не сводя глаз с уменьшающегося силуэта корабля, девушка села на землю.

— Он идет в Альму, к истокам реки Сагеней… Я не поеду в Квебек. Я больше не буду петь, никогда.

Вид озера, похожего на огромный голубой камень на ладони невидимого гиганта, успокаивал душевную боль. Бесчисленное множество деревьев сливалось в палитру великолепных цветов, среди которых присутствовали все оттенки зеленого, желтого, оранжевого и пурпурного. Свежий северный ветер обдувал горящие щеки девушки, рядом ощущалось хрустальное дыхание водопада, который ни на мгновение не переставал ворчать, шептать и выть.

Эрмин глубоко дышала, пораженная красотой окружавшей ее природы. Теперь она пожалела, что никогда не поднималась к плотине в середине зимы, чтобы насладиться этим пейзажем в рамке из снега, сверкающего инея и ледяных сосулек. Ей казалось, что все потеряно, и она никогда больше не увидит ничего подобного.

«Что мне теперь делать?» — спрашивала себя девушка.

Она испытывала такую печаль и так стыдилась матери, что не представляла, как сможет вернуться в Валь-Жальбер и жить в доме управляющего, роскошном и удобном.

«Лора Шарлебуа, дама в черном, тратила деньги без счета, — думала она презрительно. — Теперь я лучше понимаю, почему она вышла замуж за очень богатого старика. Это еще одна форма проституции. Господи, прости меня, но я ненавижу ее, ненавижу мою мать!»

Девушка подняла к небу искаженное болью лицо. Ужасные картины проносились перед ее мысленным взором: обнаженные волосатые мужчины лежат на Лоре, на ее хрупком, перламутрово-белом теле…

«Сегодня я переночую у Бетти, а утром уеду, — решила она. — Я пошлю Армана с запиской к этой женщине, чтобы она дала мне денег, и поеду в Шикутими. Я легко найду работу. Или стану послушницей, как Алис Паже».

Найдя выход, она успокоилась. Приняв постриг, она снова окажется рядом с сестрой Викторианной и сестрой Элалией и сможет скрасить их старость.

— Я осквернила имя Шарденов! — крикнула девушка. — Я сама осквернена и порочна! Посвятив жизнь Господу, я смою с себя все грехи моей матери!

Эрмин встала. Чуть ниже плотины виднелся обрыв. При виде его у нее замерло сердце. Она представила, как летит вниз, в бездну.

— Так было бы лучше, — пробормотала она. — Тошан умер, мать меня предала, Ханс не в счет, ну, или почти не в счет. Бетти опечалится, но потом отдаст всю свою любовь Шарлотте, которой она так нужна.

Девушка подошла к обрыву, к тому месту, где в облаке белой пены река устремлялась вниз, превращаясь в водопад.

— Меня называют соловьем Валь-Жальбера! Если я птица, значит, смогу взлететь! — крикнула она стремительному речному потоку.

Вспомнилось выражение, прочитанное в каком-то журнале, — «падение ангела»…

— Ангел, — прошептала она. — Попав в рай, стану ли я ангелом? Если бы только знать наверняка, что после смерти встретишься с теми, кого любишь…

Эрмин думала о сестре Марии Магдалине, в миру Анжелике, — прекрасной Анжелике, которая в расцвете молодости пала жертвой испанского гриппа. И о погибшем в огне Тошане. Эрмин задохнулась в новом приступе рыданий, слезы застлали ей глаза. Она сделала еще один шаг к обрыву.

Лора сидела за столом в кухне дома семьи Маруа. Она плакала. Найти Эрмин не удалось. Арман с Селестеном больше двух часов бегали по улицам поселка, но безрезультатно. Элизабет с красными от слез глазами и выражением тревоги на лице бесконечно переходила от печи к буфету и обратно.

— Я схожу к каньону, — предложил мальчик. — Мимин любит там гулять.

— Нет, — резко сказала Элизабет. — Лучше сходи на фабрику и предупреди отца.

— Я уже там был, мам, — со вздохом отвечал Арман. — Папа не понимает, почему ты так волнуешься. Он говорит, Мимин вернется, когда захочет. Еще я спрашивал у хозяина отеля. Он ее не видел.

— Я все время спрашиваю себя, — сказала Элизабет, — что могли написать ей эти люди, Шардены, чтобы она так расстроилась и ваше путешествие полетело в тартарары! Она пришла такая элегантная, такая довольная… Это все я виновата!

Арман не понимал, при чем здесь это письмо. Шарлотта и Эдмон с беспокойством вслушивались в разговор старших, сидя на крыльце и не осмеливаясь ни шевельнуться, ни заговорить.