Читаем без скачивания Комедианты - Юзеф Крашевский

Один был порок у этого счастливца и везде оценяемого человека: он был неудержимый волокита, но никогда, ни глазом, ни желанием не забирался выше деревенской Горпынки, жидовочки в заездных домах и горничных, бывающих с визитом у «барина» в Бузове. И в этом, однако же, он был крайне осторожен и заглядывал вперед; все его похождения совершались вне дома; он посещал своих возлюбленных, но к себе не пускал. Старуха ключница и молодой мальчишка из пастухов составляли всю его дворню. В минуту нашего знакомства с ним, пан Слодкевич, перевалясь уже за третий десяток, остепенялся понемногу и позволял приятелям убеждать себя, что, имея тысячу душ, он должен подумать о своей судьбе.

Этой судьбой, легко догадаться, была жена, но пан Слодкевич, сколько прежде был скромен в своих желаниях, столько же со времени приобретения звания судьи, казалось, стал целить высоко. На него нежно посматривали не только шляхтянки, за которыми он охотно волочился (но напрасно, потому что жениться не хотел), но даже и дочери соседних помещиков, даже пани Галина, вдовушка, за которой начинал теперь ухаживать Фарурей. Слодкевич и не глядел на подступы, и невозможно было угадать, куда он ударит, хотя все предвидели, что он скоро пустится в сватовство. Он приторговал было даже четырех темно-серых лошадей у Ицки, в городке, поговаривал о колясочке, которую смотрел на фабрике, и торговал серое сукно на ливреи.

Искреннейшие его приятели, Моренговский и Смолинский, оба соседи, оба под пару ему по характеру и привычкам, именно понемножку и подтрунивали над женихом.

— А что, пан судья, — восклицал Смолинский, мигнув Моренговскому, — нечто вам надо кланяться и долго торговаться. Куда ударите, так вас примут, целуя ваши ручки!

— Надеюсь, надеюсь, — ответил Слодкевич, — тысяча душ! Знаешь, сударь, что такое тысяча душ на Волыни? Это миллион, несколько сот тысяч, почтеннейший! Это богатство! Ге! А кто здесь похвастает, чтобы у него не было ни гроша долгу? Да еще тысчонка, другая в запасе! Ну, к тому же я не так стар и не так некрасив.

— Сурка, сердце! — подхватил Моренговский, обращаясь к евреечке, стоящей у печки. — Что скажешь об этом барине? Не правда ли, славный молодец?

Та, зарумянившись, отворотилась.

— А мне какое дело?

— Ну, да кто же лучше тебя знает об этом, когда вот уже два года судья заезжает в этот дом?

Смолинский засмеялся.

Жидок скрылся за ширму и зажал себе рот, а сам пан Слодкевич обратился к Суре:

— Ну, Сура, решай, как тебе кажется?

— И, оставьте меня, господа! — сказала она с некоторою обидчивостью, доказывавшею, что дело было не без греха.

— Ты что-то в дурном расположении, — сказал Моренговский. — Видно, виноват пан судья. Но — возвращаюсь к женитьбе… Ведь, право, пора.

— Я это сам вижу, что пора, — сказал Слодкевич. — Что ж, коли ничего мне не попадается.

— Как ничего? А вдовушка — пани Галина?

— Что мне вдовушка! Знаете пословицу: у вдовы хлеб готовый, да не каждому здоровый. А ей, кажется, захотелось быть маршалковой, и она опутывает старого Фарурея! С Богом!

— Да ведь Фарурей обручен с дочерью графа? — отозвался Смолинский.

— Уж разошлись.

— В самом деле?

— Как честный человек. Он женится на Галине. Вдовы для таких стариков самая лучшая дичь.

Слодкевич рассмеялся.

— А вы, видно, высоко метите? — сказал Моренговский. — Потому что барышень у нас множество… Есть из чего выбрать.

— Да разве я не имею права выбирать? — ответил Слодкевич. — Ну, что думаете? Тут у меня в соседстве партии нет! Вот что я вам скажу.

— О, вот как! — воскликнул Смолинский. — Уж это не слишком ли?

— Да ведь должна же мне что-нибудь принести? Я хочу хорошенькую и из порядочной фамилии. Покажите мне хоть одну такую!..

Товарищи задумались, но в голове у них ничего не нашлось на ответ.

— Так вот, коли Фарурей переменил намерение, — сказал тут Смолинский, — так графиня Дендера как раз на руку… Барышня хорошенькая, да-таки и графиня, да и кое-какая копейка за ней, хоть граф и порастратился ради графства.

— А что ж ты, сударь, думаешь? — сказал Слодкевич, оскорбленный шутливым тоном Смолинского. — Нечего подбивать, не задумаюсь!

— Ой-ли? — покрутив головой, перебил его бывший управляющий. — Разве не знаете вы Дендеров? Им нужны титул, барство и деньги, а на остальное, пожалуй, и не посмотрят.

— А наружности и денег, думаешь, не довольно? — вскричал Слодкевич, видимо уколотый. — Титул можно купить. А образованность? Кивнул головой, когда говорят, ввернул подчас monsiu, рассмеялся, когда другие смеются, — вот тебе и все. Не святые горшки лепят. Чего мне, спрашивается, уж очень-то недостает? Думаешь, я не знаю, в каком положении твой граф? Лучше тебя, батька. Поместье Сломницкое конфисковано у него, Черемова вышла замуж, племянничек немного подоил его, кредиторы пристают… Такой зять, как я, с кошельком, очень бы им пригодился. Вот что!

— Ну, так что же? Полость завернувши, и трогай! — крикнул Моренговский. — Ну, как удастся: пан Слодкевич женат на графине! Тут уже и не подступайся!

Судья надулся и задумался.

— Шутка шуткой, — сказал он, — а если б только захотел…

— Уж это без шутки, — перебил Смолинский, хорошо знавший Дендеров, — об этом нечего и думать.

— А почему же и не думать? — крикнул Слодкевич.

— Разве не знаете вы, что это за люди; ведь это другой свет. Сами бы не знали, на какую там стать ногу.

— Ой, ой, другой свет! Другие люди? — начал оскорбленный Слодкевич. — Вот знаток-то! Да что же такое? Что у них по два рта что ли? На четырех ногах что ли ходят? Или летают на крыльях? Разве я не бывал уже раза три на именинах в Дендерове? Или твой дрянной граф не бывал у меня с визитом, когда дело его было в моих руках? Кабы захотел, так женился бы на его дочери, как и всякий другой!

Смолинский только покачал головой, а Моренговский засмеялся над ним и из политики начал потакать Слодкевичу; в эту минуту хозяин дал знать, что лошади заложены, и приятели расстались; но Слодкевич всю дорогу до Бузова думал о графине.

Он не был до того ограничен, чтобы не видеть разницы между собою и графом; но для него деньги были всем, он думал, что ими можно засыпать величайшие неровности общественных положений. Гордость, пробужденная в нем службой и богатством, говорила все громче да громче; он чувствовал себя оскорбленным шуточками Смолинского и, приехав домой, так долго ходил и думал, в таких выгодных красках представил себе собственное положение, что наконец сказал потихоньку:

— Вот, назло же этому старому трутню попытаюсь… А как я захочу, так мне удастся, должно удаться!

Не откладывая, через два дня пан Слодкевич, принарядившись немного, отправился в Дендерово на рекогносцировку. Это случилось уже по приезде Сильвана с женой, а так как общество разошлось по случаю выезда Сильвана к соседям и болезни Цеси, граф принял гостя у себя во флигеле.

Он знал очень хорошо Слодкевича по его богатству и решился, как с капиталистом, быть предупредительным, ибо кто может знать: чьи деньги на что пригодятся? Дендера питал к деньгам глубокое, понятное уважение. С посетителем такого рода надо было разыграть полную комедию, и стоило барину только мигнуть — вся дворня надела ливреи, появилось напоказ серебро, церемониал был полный, как в торжественные дни.

Слодкевич, немного сконфуженный, сначала, принимая этот прием за доказательство уважения к нему, разнежился, сделался смелее и стал даже слишком развязен. Поочередно, однако же, то им овладевал страх, и ему хотелось Поклониться графу, то, припомнив, что было у него в кармане, он надувался и подымал нос. Последовательности и логики в обращении его с графом не было, но Дендера не давал заметить, что видит это, хоть в душе и смеялся над разжившимся выскочкой.

За завтраком, после водочки, пан Петр пустился уже в рассуждения, начал громко смеяться и становился все бесцеремоннее в отношении к графу; но так как они были без свидетелей, и граф уважал в нем деньги, то позволял все.

Приятно было Слодкевичу, развалясь, на графском диване и покуривая с графом трубку, толковать на ты; это льстило его гордости; однако же, ради поддержания себя в этом положении, он постоянно должен был повторять про себя: «Если б я захотел, разве у меня всего этого не было бы? Э? Ведь я такой же барин, как он, а, может быть, и получше? Конечно лучше!»

Граф говорил ему: мой Слодкевич, но судья, не понимая значения этой бесцеремонно-надменной фразы, нисколько не обижался. Дендере очень хотелось спросить его о причине посещения, он не допускал, чтобы такой господин приехал без дела, и не только не догадывался, но не мог подумать, что было в голове у Слодке-вича; на всякий случай, он льстил его гордости и уж пытался, не удастся ли вытянуть у него денег.

— Если б ты знал, мой любезнейший Слодкевич, — говорил граф судье, — сколько у меня беспокойства. По счастью, избавился от одного — от этого старикашки Фарурея, который прицепился было к дочери; едва-едва отделались мы от него. Но у меня женился сын, приходится принимать эту австрийскую знать.