Читаем без скачивания Garaf - Олег Верещагин

— Теперь спой ты мне, — неожиданно предложил эльф.

— Я? — Гарав от неожиданности опешил. — Я… не умею.

— Не умеешь петь? — эльф покачал головой. — Что ж… значит, не было в твоей жизни настоящего горя. И не любил ты, и не ненавидел. Выходит, ты солгал мне, Гарав–волчонок…

— Я не лгал! — ощетинился Гарав и вправду как волчонок, разгневанный тем, что кто–то осмеливается подвергать сомнению его страдания. Это до смешного оскорбило мальчишку.

Эльф чуть поднял одну бровь:

— Тогда спой мне. Хотя бы в благодарность — я знаю, что люди не обделены ею.

— Ну не у… — начал снова Гарав и вдруг ощутил себя какой–то ломающейся девчонкой. — Что спеть? — суховато спросил он.

— Что хочешь, — странно, эльф как будто сам же и потерял интерес к своей просьбе.

— Хорошо, — согласился мальчишка. Он знал много стихов, а в таких случаях, как правило, трудно выбрать… вот только выбирать не пришлось — первые строчки сами прыгнули на язык, а уж дальше оставалось просто идти следом, тут же перекладывая русский на адунайк и не особо беспокоясь о складе — тут это не было главным…

— Понимаешь, это больно, очень больно,Когда горят на берегу костры,Когда уходим снова добровольно,Когда сжигаем наши корабли…

Если бы Гарав внимательно смотрел на эльфа — он бы увидел, как тот дёрнулся — словно в него попала стрела. И даже сделал жест, какой делает смертельно раненый.

Но Гарав не смотрел. Он знал, что не умеет петь — и всё–таки пел…

— В руке зажат обрывок гика–шкота,Прищурен взгляд и холод по спине…Сегодня ты взрослее стал, чем кто–то–Так почему же слёзы на лице?Не знали мы, что яхтой станет меньше,Что мы её сожжём своей рукой,А после будем петь про это песниИ улыбаться раненой душой…Года прошли, и многое забылось,Не помним запах утра над рекой…Но мне сегодня почему–то вдруг приснилось,Что ветер стих и будто стал чужой.Выходит, все же что–то здесь нечестно,Но кто подскажет — где мы не правы?Ведь старой яхте — на море не место,К тому же — с почестями мы её сожгли…Стояли в ряд мальчишки, солнце плыло–И даже ветер потихоньку стих…Ах, вспомнил… — ведь у яхты ИМЯ было,А мы забыли вслух его произнести…Понимаешь, это больно, очень больно–Когда горят на берегу костры,Когда уходим снова добровольно,Когда сжигаем наши корабли… [82]

Гарав закончил петь — и поразился тому, как окаменело лицо эльфа. Стало чем–то похоже на маску — не страшную, не отчаянную — нет. Просто никакую. Мёртвую.

Что видел Мэглор, когда пел Гарав.

— Почему ты выбрал эту песню? — спросил Мэглор спокойно и негромко. Гарав пожал плечами. Поспешил добавить:

— Не знаю, лорд.

— Было время, когда я убил бы тебя на месте за намёк… — эльф вдруг мягко улыбнулся — как будто зажёгся в ночи фонарик. — Но ты даже не знаешь, что это намёк, ведь так, Гарав? Спасибо. Хорошая песня — и зря ты хулишь свой голос. Ведь важно, о чём петь, а не как петь.

— Так что, голос совсем не важен? — улыбнулся Гарав в ответ.

И тогда эльф взял его одной рукой за затылок — здоровой. И сжал — сильно, больно даже.

Странно — Гарав понимал, что эльф может свернуть ему шею, как цыплёнку. Более того — мальчишка видел, что эльф убил в своей жизни столько людей, что потерял им счёт, если и вёл когда. Но почему–то не боялся. Может быть, потому что глаза эльфа были спокойными и притягивающими, как…

…Гарав не успел придумать сравнения.

Сознание оставило мальчишку мягко и безболезненно — как приходит хороший сон. А с ним милосердно ушли все душевные муки и живая память о страхе и тоске…

…Эльф поднял человека на руки — вместе со всем доспехом и оружием — как добрый хозяин поднимает усталого щенка. И твёрдым ровным шагом пошёл по тропинке, напевая тихо:

— Белая лань безрогая, слышишь ли ты мой зов?Я превратился в гончую с рваной шерстью на тощих боках;Я был на Тропе Камней и в Чаще Длинных Шипов,Потому что кто–то вложил боль и ярость, желанье и страхВ ноги мои, чтоб я гнал тебя ночью и днём.Странник с ореховым посохом взглянул мне в глаза,Взмахнул рукой — и скрылся за тёмным стволом;И стал мой голос — хриплым лаем гончего пса.И время исчезло, как прежний мой образ исчез;Пускай Кабан Без Щетины с Заката придёт скорей,И выкорчует солнце и месяц и звёзды с небес,И уляжется спать, ворча, во мгле без теней. [83]

Ire queluva AnarinyaQuelienen u–navan minya.Imbe menque yeni, enyare,Carinava noire vinya,мre queluva Anarinya.мre tuluvan Mandos minna,Nava lomea lume sinaE ta lumba farnesse, yallo,Ente fairi meruvar linnaмre tuluvan Mandos minnaIre Namo faukava 'n antoYasse vanuvan, vinyacanta,Nu talunya caitavar — nande,Linyar vanime, tauri lande,Helma vayuva lauca vilya…Tare enkenuvanyel, milya.Tare nanuvan Valinore,Ar enkapuvan minna more;Omentava ni nwalca hwinya–Ar enqueluva Anarinya,мre queluva Anarinya… [84]

Шаг его был лёгок и твёрд. И далеко по лесу разносилась уже новая песня…

— В неоглядную даль гонит яростный ветер бессчётные серые волны…Боль, отчаянье, смерти — безбрежное море навеки в себе погребло…И лежат под водой белокрылые птицы из гавани Альквалонде!И седая волна, уходя в глубину, над обугленным плачет крылом…И лежат под водой белокрылые птицы из гавани Альквалонде…И седая волна, уходя в глубину, над обугленным плачет крылом!Корабли! Парусов ваших гордый размах до сих пор вас не видевшим снится…Стая огненных птиц — неотмщённым деянием Зла вы летите во мгле…И во мраке, окутавшем мир, есть и вашего пепла частица —Ибо равно бессмертны, к несчастью, и Зло и Добро на земле!И во мраке, окутавшем мир, есть и вашего пепла частица —Ибо равно бессмертны, к несчастью, и Зло и Добро на земле…В день конца своего всё прощу и забуду пустеющим сердцем холодным…Только гибели вашей — ни забыть, ни простить не дано…Как я плачу о вас, белокрылые лебеди гавани Альквалонде,Горький пепел смешав с погребальным мучительно–терпким вином…Как я плачу о вас, белокрылые лебеди гавани Альквалонде,Горький пепел смешав с погребальным мучительно–терпким вином! [85]

Солнце било в глаза.