Читаем без скачивания Летняя королева - Элизабет Чедвик (США)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алиенора попыталась улыбнуться, но не смогла, так как знала, что сейчас начнется ее заточение. Ей уже стало трудно дышать.
Если зима была долгой и суровой, то раннее лето 1150 года стало таким жарким, что краска сошла со ставен и двери рассохлись, образовав трещины и щели в древесине. Даже в верхних покоях Большой башни, с открытыми ставнями и стенами из толстого прохладного камня, воздух был теплым и спертым. Алиенора, трудившаяся над рождением ребенка, наконец ощутила некоторое облегчение от жары, когда на ее теле высохли несколько слоев пота.
Повитухи говорили, что все хорошо и идет как надо, но часы все равно пролетали в муках и терзаниях, которые выпали на долю всех дочерей Евы. Она не могла не вспомнить мертворожденного ребенка по дороге из Антиохии, и это всколыхнуло в ней весь ужас, ярость и скорбь, испытанные в те дни. Те чувства никогда не покидали ее и тяжело давили на плечи теперь, когда она пыталась вытолкнуть ребенка из утробы и освободиться от бремени.
Наступили последние мгновения борьбы, последние усилия, и вот ребенок родился – розовый, влажный и живой – и сразу наполнил неподвижный воздух в комнате громким криком. Однако все собравшиеся у постели роженицы молчали, и радостное ожидание на их лицах рассеялось, уступив место безучастному выражению и косым взглядам.
Петронилла наклонилась над кроватью и взяла Алиенору за руку.
– Еще одна девочка, – сказала она. – У тебя еще одна прекрасная дочь.
Слова ничего не значили для Алиеноры. Ее разум был отрезан от чувств так же, как пуповина отрезала ее от новорожденного. В Тускуле у нее не было выбора, кроме как разделить ложе с Людовиком, и этот ребенок был делом папы и ее мужа. Она была лишь сосудом. Рождение девочки не поколебало ее оцепенения. Она ничего не могла с этим поделать, поэтому пришлось смириться. Алиенора повернула голову к окну, к слабому дуновению ветерка.
– Возможно, следующим будет мальчик, – сказала Петронилла. – У нашей матери было две дочери и сын, и у меня тоже.
Алиенора посмотрела на сестру.
– Это не имеет значения, – сказала она. – Что Бог решает, то Он и вершит.
Петронилла нежно погладила распущенные волосы Алиеноры. Потом поднялась и отошла в сторону, чтобы повитухи могли заняться послеродовыми схватками.
– Возможно, это к лучшему, – прошептала она. – Теперь ты можешь обрести свободу.
Людовик метался в ожидании новостей с тех пор, как узнал, что у Алиеноры начались роды. Как всегда, такие вещи казались вечностью. На этот раз он знал, что будет сын. Папа дал слово, и ребенок был зачат в папском дворце. Все, с кем он советовался, уверяли его, что ребенок будет мальчиком. Он позаботился о том, чтобы Алиеноре обеспечили наилучший уход и охрану на протяжении всей беременности. Наследника назвали Филиппом, и Людовик был готов отнести ребенка на крестины перед алтарем святого Петра в королевской часовне, как только его принесут из родильной комнаты. Он даже написал несколько документов на имя своего сына, обещая дары аббатствам, причем писал их сам, без писца, чтобы лично начертать чернильным пером имя «Филипп» и ощутить это удивительное чувство: династия продолжится.
Аббат Сугерий сидел рядом с королем. Ранее они вместе молились, а теперь занимались государственными делами. Сугерий постарел за суровую зиму прошлого года, исхудал и осунулся, его речь прерывалась постоянным сухим кашлем. Однако, несмотря на физическую слабость, он по-прежнему был политически активен и проницателен, обсуждая с королем беспокойных соседей.
– Было бы лучше заключить соглашение с Жоффруа Анжуйским и его сыном, а не вступать в войну против них, сир, – сказал Сугерий. – Поддержка анжуйцев была жизненно важна для меня в то время, когда я был регентом во время вашего долгого отсутствия.
– То есть теперь я должен игнорировать их дерзость? – Людовик поднялся. – Нужно показать им их место.
– Ваш брат напал на анжуйцев, когда вы еще были в паломничестве. Жоффруа Анжуйский – могущественный вассал. Вы признали его герцогом Нормандии, а теперь он передал этот титул своему сыну. Лучше пока держать их среди наших союзников.
– Жоффруа Анжуйский присвоил титул без моего разрешения, а этот молодой человек – выскочка, которого нужно привести в чувство, – огрызнулся Людовик. – Я не позволю всяким наглецам диктовать мне.
– Да, мессир. Но вы должны думать о будущем. Многие предпочитают, чтобы на троне Англии сидел наследник Анжуйского дома, а не сын Стефана.
Ноздри Людовика раздулись.
– Я не хочу, чтобы анжуйцы носили корону. Они уже захватили больше, чем им причитается.
Сугерий упорствовал, говоря твердо, но терпеливо.
– Необходимо оставить эти пути открытыми, – сказал он. – И не стоит рисковать собой на войне, пока у вас нет своих наследников. Страна все еще восстанавливается после суровой зимы и весны. Урожай едва поспел на полях. Пусть это время будет временем земледелия и отдыха.
Людовик посмотрел на своего наставника, пристально посмотрел, и заметил тени под его глазами и впадины на скулах. Сугерий уже давно постарел, но Людовик никогда не считал его хрупким или смертным. Конечно, ему не раз хотелось, чтобы аббат ушел на покой или меньше вмешивался в дела, но сейчас он вдруг увидел, что все, что было постоянным в его жизни, само собой разумеющимся, идет на убыль. Быть может, именно теперь, когда пришло время для отдыха и земледелия, и придется отпустить Сугерия на покой.
– Я подумаю об этом, – сказал он недрогнувшим голосом, хотя момент осознания его потряс.
– Это все, о чем я прошу сейчас, и надеюсь, что ваша мудрость подскажет вам верный шаг. – Сугерий бросил на Людовика проницательный взгляд. – В вас есть мудрость, сын мой, даже если она далась нелегким трудом и иногда пасует перед вашим упрямством и глупыми советами других людей.
«Однако старик не настолько слаб, чтобы забыть о нравоучениях». Беспокойство Людовика рассеялось.
В дверь постучал жезлом капеллан и объявил, что прибыли слуги из покоев королевы с известием о родах. Грудь Людовика вздымалась, когда он приказывал их впустить. Скоро он увидит своего сына.
Повитуха подошла к нему, держа на руках сверток. Ее глаза были опущены, а по лицу ничего нельзя было прочесть.
– Сир, – сказала она и, опустившись перед ним на колени, раскрыла одеяло, чтобы показать ему обнаженного младенца. Людовик