Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

— Попадет нам! Скажут — проворонили!

— Сто-ой!

— Сто-ой!

— Здорово они бегают! Маленькие, а такие шустрые! Жаль, что они в колдуны не понимают: запятнали бы одного, он замер, потом другого, третьего…

— Сто-ой!

— Сто-ой!

— Нин! Там еще одно стадо!

— Это Лашино с Ларуськой.

— Перемешаются!

— Девчонки, куда вы гоните?!

— Мы не гоним, мы догоняем! А вы чего?

— Ну и мы догоняем!

— Перемешались! Теперь их сам черт не разберет!

— Лаш, это ваше поле?

— Не-а, наше — вон там, за дорогой.

— Здорово вы рванули!

— Вы, можно подумать, меньше.

— Везет Ритке с Ларкой, их не заругают.

— Ага, «везет»: когда мы по дороге бежали, я видела, как они свое стадо из реки выуживали.

— Как, вплавь?

— Угу. Брюки засучили, разулись и гоняли.

— Чо я приду-умала! Давайте разделим телят поровну и погоним их на свои поля. Телята все одинаковые, кто заметит, что перемешанные.

— У тебя, Лаша, не голова, а Дом Советов.

— Эй! Эй! Ну же! Пошли!

— Эй! Идите же, черти!

— Пока, Лаш.

— Смотрите, никому не говорите.

Хорошо с Ниной! Она мне как лучик солнца в сырой день! Без нее я бы не знала даже, в какой стороне ферма. И не боится ничего, вон как уверенно стадо подгоняет, будто всю жизнь в деревне жила.

— Чо, намокли, пичужки? Соскучали, небось, по своим городским квартирам?

— Нет еще.

— Ой, девки, вы ж мне всех телят перепутали.

— Разве есть разница?

— А метки-то на ушах. Гляньте, энтот Надькин и энтот тоже…

— Мы нечаянно. Они лежали, лежали, а потом вдруг как кинутся в лес!

— Эх вы, горе пастухи. Гоните, по загонам пойло разольем. Потом Надьку кликнем. Ишь! Ишь! Пошли! Ишь!

— А после опять в поле? Сыро ведь, не простудятся они?

— Чего простудятся? У телят шкура потеплей вашего будет. Пускай жиров нагуливают — осенью на мясопоставку пойдут. Или вы про обед беспокоитесь? Рано ищщо. Во-он кады солнце за речкой будет, побегёте по очереди, покушаете.

Вот, значит, как! Мы здесь работаем для того, чтобы вот эти доверчивые ласковые мордочки превратились в красное мясо на прилавке?!

Что, бессовестное брюхо, только что мечтало о горячей котлете с картошкой?! Вот, любуйся теперь на тощие спины с торчащими хребтами и представляй себе, как с них сдирают шкуру и рубят мясо!

— Нин, как ты думаешь, что у нас сегодня на обед?

— Суп да каша — пища наша.

— Вот и хорошо. Я теперь на мясо смотреть не смогу. А ты?

— А я бы сейчас пару котлет рубанула. И борща горяченького со сметаной.

— Поаккуратнее девки с пойлом. Комбикормов нонче мало завезли.

— Угу.

— Дождь, кажись, перестал. Вы вот чо, девки: на Лыс-гору погоните, смотрите, чтоб телята в огороды не забрели. А то вас хозяева-то быстро кольями огреют. Не посмотрят, что городские. И в заовражье не пускайте, там бык пламенной пасется. Он, если с цепи сорвется, в клочья всех разорвет. И еще вот чего: с Надькинами больше не спутывайтесь, она баба языкастая и рукам волю любит давать.

— Нин, а огороды-то где?

— А где Заовражье?

— А Лаша с Ларуськой в какой стороне?

— Я и Лыс-Гору-то не найду.

— А ну пошли, окоянные!

— Нин, я ж говорила, нам теперь придется всю неделю, как овчаркам вокруг стада бегать и лаять.

— Ну, вот еще, буду я как овчарка! Я, может, пуделем хочу быть. Тяф -тяф — тяф!

— А я колли — АВ-ав-ав— АВ!!

День— ночь седьмой.

— Рок! Рок! Рок-н-ролл!

— Ритка, ты что взбесилась?

— Рок! Хлопайте! Рок!

— Нары сломаешь!

— Рок с букетом! Хлопайте! Рок!

— Ритка, уймись!

— Не уймусь! В меня Пшено втрескался! Рок! Рок!

— Удивила! Ты у него пятая по счету.

— Ну и наплевать! Видали, какой он мне веник подарил. Рок! Рок!

— Откуда ты, ненормальная?

— Рок! Хлопайте! С футбольного поля! Там наши с ашниками играют.

— Рванули, игру посмотрим!

— Позагораем заодно.

— После пяти уже ультрафиолетовых лучей нет.

— Это ты из ревности говоришь. Нам не лучи, а загар нужен. Пошли.

— Купа-альник на-адевай! В ритме рока с левой ноги начи-инай! Пара-ру-ра! Па-ра-ру-ра-ру-рару чуча!

«Из ревности», как Лариска быстро догадалась. По одним ультрафиолетовым лучам. А может, Ритка все наврала? Не похоже. Такой веник мог только мальчишка собрать.

— Нин, странный у этих цветов запах, да? Какой-то приторный, болотом отдает.

— Угу. Белый цвет — дружба, красный — любовь, желтый — измена, синий — разлука.

Значит, мой цветок колокольчик? Или василек, фиалка, незабудка…

— Девчонки, давайте здесь одеяло расстелим: и поле видно, и на солнышке.

… анютины глазки, цикорий, что там еще бывает синее?

— Здорово наши играют.

— Го-ол!!!

— Кто забил?

— Олежка!

— Нин, тебе Олегов нравится?

— Тише ты!

— Я и так шепотом. По-моему, он тебе нравится.

— Открытие сделала. Про это весь класс знает.

— А ты ему?

— Не-а. Ему Ритка нравится.

— Значит, и твой цветок колокольчик?

— Угу.

— И василек?

— Угу.

— И цикорий?

— Я цикорий никогда не видела.

— Я тоже.

Как хорошо, что Нина мне товарищ по несчастью. Вот бы счастливых в любви собрать в один город, а несчастливых — в другой. Тогда несчастливым легче бы жилось.

— Го-ол! Ура!!!

— Что ты орешь, это же в наши ворота.

— Да? Все равно ура!

— А что, старухи, айда к речке! Наберем цветов и подарим нашим победителям.

— Айда! Ты чего не двигаешься?

— Не хочется.

— Она здесь будет дожидаться. Вдруг Пшеничный и ей тоже веник преподнесет. А чо, ему травы не жалко.

Ну что Ларка цепляется? Что я ей сделала?

— Ой-ой! Ты что, Богданов, брызгаешься?

— Это не я. Это дождичек с неба. Можно на твоем одеяле пристроиться?

— А ты, часом, одеяло не перепутал? Ее — во-он на той стороне поля.

— Да ладно тебе, видел я ее… Девчонки на речку побежали?

— Угу. Цветов нарвать победителям.

— Зря. Продуем.

— Почему?

— Играем только мы с Олежкой. А у меня с ночного голова тяжелая. На вот, хочешь?

— Ой! Лилии! Живые! Мне? Ой, разве можно рвать такую красоту? Ты только посмотри, они же в тысячу раз царственнее, чем мы, дворняжки.

— Хочешь, пойдем со мной в ночное, я тебе покажу целые заросли этих цветов.

— Я? Одна?

— Почему одна? Мишка в ночное ходит, Вадька. Вся наша бригада.

— На лошади, наверно, трудно сидеть?

— Научишься.

— А когда?

— Сегодня ночью. Твоя где постель?

— Прямо напротив третьей двери. Только наша бригада завтра по кухне дежурит.

— Ну и что? Мы как раз к побудке кухонных приезжаем и везем им бочку с водой.

— Ты, наверно, хотел, чтоб я лилии Алке передала?

— Обойдется. Я ей их столько перетаскал. Значит, к двенадцати подойду к третьей двери. А ты смотри, спи одетая.

Подумаешь, позвали на лошадях покататься — так от радости в зобу дыханье сперло! Нет того, чтобы сказать: а как же Нина? Без Нины не поеду. Нет, про подругу даже не вспомнила. Ой, вон девчонки с вениками идут, как же я скажу про ночное? И про лилии? Белый цвет — дружба. Может, Алке не нужна дружба Богданова?

— Эй, «ашники»! Какой счет?

— Три — два! Ваши продули! Ха-ха, зря за цветочками бегали!

— Да ладно, это мы вам фору даем.

— Слушай, откуда у тебя такие лилии?

— Богданов принес.

— Ну, теперь берегись — тебе Алка все глаза выцарапает.

— Белый — цвет дружбы.

— Она тебе и за дружбу, и за ревность, и за любовь — за все покажет.

— Пошли спать, старухи, нам завтра в полшестого на кухню.

— Во сачковая неделя будет! Отожремся…

— Да уж, это не телят за хвосты из чужих огородов вытаскивать.

— И не навоз босоножками на ферме месить.

— И не парным молоком давиться, бр-р-р.

Как же я не подумала, что на лошадь залезать придется? Лошадь ведь — она огромная: спереди кусается, сзади лягается, а посередине толстая, как бочка. Если б, скажем, в конюшне стул был, тогда можно было бы его приставить к лошади и залезть. А так — повиснешь сосиской поперек спины, а она голову повернет и куснет за ноги.

— Ты чего не раздеваешься?

— Холодно.

— Спи, завтра знаешь, сколько посуды придется перемыть.

Хорошенькое дело «спи», если завтра узнают, что я одна с мальчишками по ночам шляюсь, та-акие сплетни пойдут! Может, даже и к лучшему, если лошадь меня со спины сбросит или копытом долбанет, про больного человека не станут болтать.

— Эй, ты спишь?

— Не-а.

— Выходи, уже пора. Куртку надень — холодина тут.

— Ой, что это за пар?

— Туман. Не видела, что ли?

— Такого — нет. Прямо как в парилке. В ледяной парилке.

Вадька с Мишкой уставились, глаза по плошке. Будто никогда девчонку не видели. Дураки.

— На хлеб… Да не ешь ты его, это для лошади.

Тоже дура. Лошадиный хлеб начала жевать.

— Далеко до конюшни?

— Увидишь.

Как отрезал. Правильно. Взяли — не лезь.

— А много там лошадей?