Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

— А много там лошадей?

— Увидишь.

Вот напала болтливость. Как икота. Зуб на зуб не попадает, а рот не могу закрыть.

— А кого там больше: самцов или самок?

Ржут. Дураки. Я и сама знаю, что они мерин и кобыла называются, но некрасиво звучит.

— Постой здесь. Сейчас пригоним. И не жуй хлеб, ничего и так уже не осталось.

Все. Взяла себя в руки. Прекратила дрожать. Стиснула зубы. И сосредоточилась на одном: не дам, не дам себя сбросить! Руками-ногами вцеплюсь — не посмеет!

— Чего ты в забор вцепилась? Иди сюда. Мы тебя во-он на того старпера посадим. Он не шибко резвый.

— Мишка! Давай ее на Гнедка подкинем.

— Гнедко, Гнедко, хороший! На хлебушка!

— Мишка, давай на раз-два!

— Раз-два-ап!

— Ну, чего ты на живот улеглась?! Ногу-то перекидывай!

— Давай, Мишка, еще раз!

— Знаешь, Богдан, я не нанимался всяких дур на лошадь затаскивать! Она мне своим сапогом в глаз заехала! Вон и Гнедко от нее пердит с натуги.

— Да брось ты, человек никогда лошади не видел. Давай последний раз, ну!

— Раз-два-ап!

— Села? Уздечку держи. Да не вцепляйся ты, рот коню раздерешь!

— Ну, пошел! Пошел! Но-о!

До чего жутко сидеть на живом существе. Кажется, я сползаю на бок. Или это лошадь боком идет? Нет, лошадь стоит. Ее ничуть не беспокоит, что все уехали. Дорогу-то она хоть знает?

— Но-о, слышишь, лошадушка, но-о!

Ай! Так не честно! Нужно было предупредить! Я же не знала, что лошадь может так резко голову опустить! Теперь осталось только пол-лошади! Я на пол-лошадях ездить не умею!

— Гнедко хороший. Хороший. Подними головку, а?

— Ты куда запропастилась?

— Он ехать не хочет.

— Ладно, садись позади меня и держись. Мишка с Вадькой уже за мостом.

Знала бы лошадь, что я дочь циркового артиста, заржала бы. А чего ржать? Во всех кино спина у лошади ровная, как диванный валик. А на самом деле сядешь — не обрадуешься. Спасибо, хоть Богданов не смеется.

— Вы всю смену конюхами будете?

— Угу. Больше никто с лошадьми не умеет.

— И что вы делаете?

— В ночное ходим. На кухню и на ферму воду с реки возим. Вчера поливщиков на капустном поле водой снабжали.

— А когда бараки строили, кто хуже всех работал?

— Тебе-то что?

— Та-ак.

— Все нормально работали.

Не хочет говорить. Но все-таки с Пшеничным у них что-то произошло. Я же чувствую. Надо будет потом еще раз осторожненько подкатиться.

— Сто-ой! Приехали. Спрыгивай, я подержу.

Какой нереальный лес! Как в черно-белом кино. И туман клубится над чертовым варевом. Звуки подкрадываются со всех сторон. Ближе, ближе! Трава высокая, мокрая, ноги вязнут!

— Гнедок, можно я около тебя постою? Пожалуйста, не кусай меня. На, Гнедок, корочку. Спасибо, что у тебя губы живые, теплые.

— Ты чего тут стоишь? Наши вон костер развели, картошку пекут. Оставь коня, пошли.

Хорошо как у костра. Даже мальчишки злиться на меня перестали. Неужели они целую ночь у костра так сидят? Вряд ли. Скорее всего они скоро уснут. Тогда можно будет расспросить у Богданова, что же тут произошло в мае.

— Вкусная картошка?

— Угу. Только я вся в саже перепачкалась.

— Идем на реку, покажу, где вымыться.

Если бы Пшеничный действительно в колхозе что-то натворил, стал бы он так развязно держаться? Стал бы претворяться, что старожил, и все тут знает?… И шуточки скользкие отпускать: «Мы в женских туалетах дырок навертели для удобства обозрения»?

Но если он ничего не натворил, то почему так старательно избегает меня? Почему так демонстративно увивается за Риткой?

— Слушай, ты Алку очень не любишь?

— Я?! Я ничего… Это она, по-моему, меня не очень…

— Да я и сам вижу, что она всего-навсего глупенькая девчонка. С ней и говорить-то не о чем. А вот представляешь — не могу. Не могу послать ее подальше. Чего она только своим скудным умишком не придумывала — а вот не могу и все. Дурак, да?

— А что тут Пшеничный натворил?

— Этот-то? Ничего. Делать ничего не умеет и не хочет. Пришлось в город турнуть.

— Туман опускается. Красивое небо, да?

— Угу. Пошли к нашим. Пора коней гнать обратно.

Странные у меня получаются два города. Город счастливчиков, в котором живут те, кого любят, — это город недобрых людей. Зато в другом — живут хоть и несчастные, но зато добрые.

— Девчонки! Каша, кажись, пригорает!

— А ты мешай сильнее.

— Палка не достает до дна! Убавьте огонь!

— Это тебе газ, что ли?

— Не убавляйте! Наоборот, подбросьте дров, вода для кофе не закипает!

— Так бросать или не бросать?

— Не надо! Давайте кастрюлищи поменяем местами.

— Ага, попробуй их сдвинь.

— Горн слыхали, сейчас после зарядки как рванут в столовую — живьем ведь сожрут.

— Лаш, беги скорее ложки-миски раскладывай!

— Какая все-таки англичанка — отмерила продукты и пошла досыпать. Даже не поинтересовалась, умеем ли мы чертову кашу котлами варить. Ник. Мих. бы так никогда не сделал.

— Она только и знает со своим «ашниками» возиться.

— Нин, а если из кофейной кастрюли долить кипятку в кашу?

— На кофе не хватит.

— Рит, по-моему, так кофе вообще не варят. Нужно было сразу смешать воду с молоком, а когда закипит, ухнуть туда пачку.

— Вот и вари сама, раз такая умная.

— Девчата, не ссорьтесь, попробуйте лучше кто-нибудь кашу, может, она готова?

— Я не могу, у нас дома такую не варят.

— Подумаешь, не варят, а прошлую неделю ты ее ела?

— Ну-ка? Вроде, не готова. Вы ее солили?

— Ларка солила.

— Может, тогда молока добавить?

— А на кофе?

— Да черт с ней, с кашей, вчера у второй бригады не лучше было.

— Лаш, ты чего жуешь?

— Я не жую, я хлеб маслом намазываю.

— Лар, иди ты помешай, у меня уже от палки мозоль на пальце.

— Ого! Как ко дну пристала! Теперь ее зубами не отдерешь.

— Девчата! По местам: англичанка идет!

— Что-то тут у вас горелым пахнет?

— Да каша вот…

— Ничего, крышкой закройте, дойдет.

— И кофе не закипает…

— Сыпьте так, зарядка кончается. Масло разделили?

— Нет, мы решили бутербродами.

— Дайте-ка попробовать… Прекрасно, через пять минут запускаем первую смену.

— Лаш, ты опять жуешь?

— А чего, англичанка ест, а я рыжая?

— Не, Лаш, ты не рыжая, ты серо-буро-малиновая, в крапинку.

— Девчата! По местам! в столовую прут!

— Кто кашу разносит?

— Мы с Ниной.

— Кто кофе?

— Ритка с Ларкой.

— Ладно, мы с Лашей наливаем и накладываем.

Зря мы с Ниной кашу вызвались разносить, сейчас «вэшники» как попробуют, так и начнут выпендриваться!… Будто они сами лучше приготовят.

— Ну, чего «вэшники» говорят?

— Ничего. Наряды обсуждают. Их на веники сегодня.

— Пронесло. Свои ругать не будут.

— Ку-ухонные, поторапливайтесь, все уже пожрали, а мы сидим.

— Да мы и так рысью.

— Пристроились тут у печки. Живей!

Что Алка на меня так уставилась? Кто-нибудь, наверно, проболтался ей про «ночное». Ну и дураки. На лошадях как будто покататься нельзя.

— Эй, кухонные, вы чего это трудящихся помоями кормите? Сами-то, небось, такое жрать не будете! Мы сейчас на кукурузу, а вы себе картошки нажарите и трескать будете!

Что это Алка — с ума сошла? Какая картошка? Она хочет, чтобы все взбунтовались и не ели? Вон, многие уже ложки опустили.

— Неправда, мы старались.

— Ах, старались?! Вот взять бы эту кашу и размазать по вашим поганым харям!

Куда делась вся бригада? Хоть бы они ей сказали… И вообще, почему весь класс молчат? Она же не права!

— Заткнись. Не позорься.

— А-а-а, заступничек нашелся? Ночь прошлялся, потом выдрыхаешься и к их картошке пристроишься!

— Я сказал — заткнись!

— Ну, лошадник, подойди только ко мне, при всех говорю: плюну в твою поганую рожу!

— Горн! Пошли, робя, по нарядам.

Какие все-таки девчонки… Спрятались на кухне. Бросили меня одну на растерзание толпе. Только Богданов заступился. Ему еще за это влетит.

— Во напачкали! Прямо как свиньи.

— Да-а, тут мыть не перемыть.

— Думаешь, после нас меньше оставалось?

— Миски-то еще что, вот бак из-под подгоревшей каши — чистить не перечистить.

Почему девчонки только о посуде говорят? Или они Алку не слышали? Вряд ли, она так кричала, что до самых бараков слышно было.

— Девочки, давайте я кастрюлищу из-под каши отдраю. Я ее залью водой, а когда отмокнет — поскоблю ножом.

— Чего лезешь? Твоя, что ль, кастрюля?

— Ты что, Лаша, при чем тут «моя»? Она же самая грязная.

— Я ее первая застолбила.

— Да тебя тут даже не было. Девочки, скажите ей!

Молчат. Смотрят на кастрюли и молчат. Будто не знают, что Лаша в жизни ничего не отчистила.

— Ну, хорошо, Лаша, я тогда из-под кофе возьму. У нее дно тоже черное.

— Я тебе не Лаша. Думаешь, очень умная, а сама — побирушка. Нинкин купальник напялила и носишь.

— Она же мне сама отдала. Он ей мал…