Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

Ау! Где я?!

Что такое «школа»?

Задача. Нужно решить.

Дано: десять лет подряд (нет, теперь одиннадцать) человек ходит в одно и то же здание, поднимается по одним и тем же лестницам, толкается в одну и ту же дверь.

Вопрос: является ли школа вечной и незыблемой, то есть константой?

Для упрощения разделим задачу на три более мелких. Для этого впишем школу в три концентрические окружности. Окружность наименьшего радиуса опишет мою парту, следующая охватит класс, и последняя — учителей и школу в целом.

Рассмотрим первый круг. Для этого повернем голову на 90 градусов. Что мы видим? Аккуратная, волосок к волоску, прическа а ла «Бабетта идет на войну», веснушки на лбу с сухой кожей, прямой носик — Нина. Спроектируем на этот профиль другой, прошлогодний. Такие же светлые волосы заплетены в косу. Коса перекинута через плечо а ла «Летите голуби». Нос сильно вздернут — Ларуся. Наложим чертеж еще на одно лицо — Боярков. Где он сейчас? Все еще работает на «Русском дизеле»? Играет на баяне? Во всяком случае его крысиная мордочка иногда мелькает за нашими сараями. До Бояркова здесь был профиль Аси. Аси, сидевшей за партой, как запертый в клетке зверек. Где та свобода, на которую она вырвалась? В ювелирном магазине? Да, чуть было Сусика не забыла. Сусик была первой, кто подошел ко мне в этой школе и позвал к себе за парту. Куда она сгинула? Один только раз ее безжизненно-белый выпуклый лоб в дымке кудряшек мелькнул в трамвае. И растворился.

… Сусик, Ася, Боярков, Ларуся — всех унесло ветром взрослой жизни. Правда, Ларуся еще в классе. Но у нее такой отрешенный вид, будто она присела на минуту и вот-вот исчезнет. Такое ощущение, что я пережила несколько поколений людей за этой партой.

Промежуточный вопрос. Почему я одна торчу в этой окружности, а все остальные перешли в другую? Ася была умнее меня, Сусик — аккуратнее, Ларуська — целеустремленнее, и даже Боярков — усидчивее, в том смысле, что мог сколько угодно сидеть на одном месте.

Первый промежуточный вывод: все объекты, вписанные в окружность парты, состоят из одной константы и одной переменной величены. Причем свойства переменных величин более четкие, чем свойства константы.

Рассмотрим теперь вторую окружность — наш класс. Собственно, начать нужно с определения? Что значит — «наш» класс? Я, Рита, Нина, Алка, Лаша, Лариса — все это жалкие остатки некогда существовавшего 5 «д». В нас уже трижды вливались чужие классы. Теперь мы добрались (доползли? докатились?) до 8 «б». Еще немного — и соединимся с «ашниками», и англичанка станет нашим классным руководителем.

Вот где пойдет настоящее воспитание: «Я насквозь вижу вашу аполитичность!» «Рыба гниет с головы», «Поиграли в демократию — теперь расхлебывайте!» Придется нам, бедолагам, перескочить через букву «а» и оказаться в каком-нибудь десятом нулевом или одиннадцатом «минус первом».

Но, допустим, буквы, которые цепляют к нашему классу, не имеют значения. Мы — это мы, а буква — это буква? Допущение неверно. Каждый раз, когда в наш класс вливались «новенькие», «старенькие» блекли, выцветали, становились приглушеннее. «Новенькие» приносили свои словечки, песни, моду и забивали «стареньких».

Вот взять Витю Волкова, который как Ломоносов чуть ли не пешком притопал из какой-то глухой деревни и обосновался на последней парте. Ну, «старенькие» поглазели день-два на чудо-юдо, отпустили пару ехидных замечаний, которые он по простоте души не понял, и успокоились. Потом через месяц — два спохватились: с чего это Ник. Мих. ставит этому «пастуху» «четыре в кружочке», когда наша высшая оценка «три в квадратике»? Еще недельку покопались: где же это в таком простом, как мычание, «Ване» гениальность зарыта? И опять впали в спячку.

«Новенькие» не такие. Для них «Ваня» — бесплатное развлечение, которое школа обязана им предоставить наряду с физкультурой, литературой и танцами по праздникам.

— Ва-ань, а Вань, ты меня когда в филармонию пригласишь?

— Не, Вань, не приглашай ее, лучше своди меня на оркестр балалаечников.

— Ой, Вань, какая у тебя рубашечка голубенькая — подстать твоим фиалковым глазкам…

Нет, треп хорошее дело. Мы же его и придумали. Но у нас было и другое выражение — «окромя трепа». И тогда все начиналось «на полном серьезе».

Промежуточный вывод: объекты, вписанные в окружность класса, тоже можно разделить на четкие и нечеткие. «Новенькие» — более четкие, их легче описывать.

Берем третью окружность. С приходом нового директора «старые» учителя стали катастрофически рассасываться. Разреженное пространство начало заполняться такими учителями, что «духориться» над ними могут только «новенькие»:

— Ах, Валентина Васильевна, расскажите нам, пожалуйста, что-нибудь из своего голодного детства.

— Но ведь сейчас урок.

— Ну и что, а вы нам спойте. У вас так хорошо получаются чувствительные песни, мы прямо плачем.

Кстати вопрос: почему «новенькие» так дерзки и безжалостны? Наверно, потому, что школа для них не главное. Их основная жизнь идет помимо школы. И им все равно — хороший учитель или плохой. Если плохой — даже лучше, можно «побалдеть».

А для меня плохой учитель — это разрушение всего предмета, то есть куска здания, который составляет мой дом, мою жизнь. Я сама по себе еще слишком слаба, чтобы из развалин что-то строить. Мне необходим учитель.

Что же такое учитель ДЛЯ МЕНЯ? Это тот, кто берет меня в подмастерья: подхватывает бесформенные комья моих рассуждений, лепит из них ровные кирпичики и вместе со мной возводит НОВЫЙ ДОМ для всего человечества. Не слишком ли нагло звучит? Не важно. Важно, что МОЙ учитель ВМЕСТЕ со мной, используя свой предмет в качестве строительного материала, создает БУДУЩЕЕ.

Придется ввести еще одну координату — время. Время распадается на три больших составляющих: прошлое, сейчасошнее и будущее. «Старенькие» учителя ведут в будущее время, которое, если на него упорно работать, станет моим. «Новенькие» — говорят, что стоят в сейчасошнем, а сами тащат меня в прошлое.

Я упираюсь, но мне одной не справиться. Людмила Николаевна защищала меня от прошлого литературой. Историчка — непомерными требованиями к моей честности. Ник. Мих. всем своим телом. Как тогда, когда англичанка пришла нами руководить, или Ларуськина мать на нас накляузничала — он весь бледнел, щека дергалась, а зрачки становились огромными под стеклами очков.

Третий промежуточный вывод: учитель для меня это тот, чей вектор вместе со мной направлен в будущее.

«Со мной»… неужели так много зависит от какого-то предлога? Нина идет ЗА мной, Пшеничный ОТ меня, Алка — ПРОТИВ меня, класс — ВНЕ меня. А те учителя, кто СО мной, тают просто на глазах.

ЗА, ПЕРЕД, НАД, ПРОТИВ — всего лишь воздушные шарики, а оказывается, с их помощью можно приподняться над школой и увидеть график движения.

Окончательный вывод. Одиннадцать лет человек поднимается по одним и тем же ступеням, открывает одну и ту же дверь… и оказывается каждый раз в другой школе. В один прекрасный день может так получиться, что лестница и стены останутся, а школы уже не будет. Это случится тогда, когда не будет ни одного учителя, кто вместе со мной защищается от старого времени и строит новое.

Теперь предстоит проверка.

Что нужно человеку для счастья?

По всем литературным источникам — ЛЮБОВЬ. Она у тебя есть? Угу. Маленькая, сморщенная и горько-кислая, как яблоко-дичок. Хочешь другую? Легкую, как мотылек? Угу. Пожалуйста — вот подходит к тебе Пшеничный:

— Привет.

— Привет.

— Прошвырнемся в кино?

— С удовольствием.

Нет. Такую не хочу. Значит, предпочитаешь остаться с оскоминой от яблочка-дичка? Нет. Так тоже не могу. Где же выход?

Действительно, где выход из дурацкого Выборгского сада? Я уже битый час по нему плутаю. И как только я позволила ногам меня сюда привести! Не хватало еще натолкнуться на него! Представляю себе сценку:

— Привет.

— Привет.

— Ты не меня ищешь?

— Тебя.

И кривая ухмылочка.

…В ушах звенит. Как во сне, не могу выбраться из лабиринта дорожек. Доплутала! ОН! Может, не заметит? Заметил. Нарочно не приподнимается со скамейки, чтобы я, как собака, к нему подошла. Споткнулась, идиотка! Не хватало еще перед ним грохнуться в грязь!

Ну же, глупые ноги, вы идете к любви, а не на эшафот!

— Что ты на меня так смотришь?

— Непривычно, на загорелом лице глаза кажутся слишком светлыми и яркими.

— Черноморский загар. Не то, что у вас тут — колхозно-городское пожелтение кожи.

— Ларка тоже на юге отдыхала. Ты ее там не встретил?

— Черное море, между прочим, большое.

— Да? А на карте — совсем маленькое: на одном конце пляжа вытянешься, на другом головой до Болгарии достанешь.

— Местные на пляжах не валяются. Только такие, как твоя Ларка: приедут, разлягутся грудями — животами кверху, ноги растопырят и лежа-ат целый день.