Читаем без скачивания Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

Казаки уже в седлах, я распорядился. И если варвары попытаются уцепиться за косу, пускай хорошенько ударят по их рукам. Не помогут сабли — пошлем мушкетеров.

Огонь крепостной артиллерии вынудил шебеки отойти. И хотя они время от времени постреливали в сторону Кинбурна, ядра падали вводу, поднимая фонтаны брызг.

С косы по морскому берегу на запаленном коне прискакал казак. От Саева. Там уже вспыхивал бой. Турки, которые высаживались на берег, увидев конников, сгоряча начали кидаться назад, в воду. Но с лодок, которые подплывали и подплывали, повели огонь из ружей. Узкая коса не давала возможности казачьей сотне развернуться. Придя в себя, турки снова побежали вперед. Теперь их на берегу было уже несколько сот, хотя казаки и рубились отчаянно.

Выслушав гонца, генерал-майор Рек сам повел в бой мушкетерские роты.

Суворов не сомневался в поражении турецкого десанта. Он был уверен: Юсуф-паша не рискнет вывести ночью на косу крупные силы. И не ошибся. Янычаров было не более двух батальонов. Казаки, потом мушкетеры, подошедшие быстрым маршем, смяли и решительным ударом сбросили их в лиман. Отплыть назад в Очаков не удалось и половине.

Возбужденные первым ночным боем, солдаты возвращались в крепость. Несли раненых. Штаб-лекарь Ефим Белопольский лично направлял их в лазаретные шатры. Артельные старосты суетились возле кашеварных возков. Светало. И как только развиднелось, в лимане забелели паруса очаковской флотилии. К крепости приближались два линейных корабля, фрегат и пять канонерских лодок.

Суворов примчался на батареи, когда главный двухдечный корабль, развернувшись правым бортом к берегу, направил на Кинбурн стволы сорока двух пушек. Остальные суда вытягивались в линию следом за ним.

— Разгневался паша, занес над нами карающую десницу, — саркастично улыбнулся Суворов. — А Мордвинов все выжидает, держит своих на привязи.

Лицо генерал-майора Река, стоявшего рядом, напряглось, крылья широких бровей сошлись на переносице.

— Началось, ваше сиятельство, — сказал он вполголоса.

Над бортами переднего линейного корабля и фрегатов поднялись клубы седого дыма, будто десятки заядлых курильщиков одновременно пыхнули трубками. Воздух наполнился свистом, и сразу же на валу взлетели черные комья разрытой ядрами земли. Упал навзничь вестовой казак подполковника Маркова. Его конь напуганно вздыбился и, пошатнувшись на раненой ноге, чуть было не опрокинулся на спину. Земля содрогнулась от залпа крепостных пушек. Перед турецкими кораблями вмиг выросли пенистые султаны воды. На одной канонерке упала перебитая ядром мачта и вспыхнул парус.

— Молодцы, канониры! — воскликнул Суворов. — Громите их!

Поблизости глухо ударилось о землю небольшое ядро.

— Тут опасно, Александр Васильевич, — с тревогой в голосе сказал Рек. — Побереглись бы.

— Пусть варвары берегутся, потому что мы бить их будем, — кинул Суворов, не оборачиваясь, и снова к канонирам: — Цельтесь по главному, братцы! Дерево срубишь, сучки сами упадут.

Пушки снова ухнули, извергая огонь и пороховой дым. Когда он рассеялся, защитники крепости увидели, что две канонерские лодки — одна (с перебитой мачтой) на веслах, другая под парусом — вернулись в Очаков. Обстрел же Кинбурна продолжался. Ядром повредило лафет четвертой пушки, был тяжело ранен в грудь молодой фузилер[122].

— Цельтесь в корму линейного корабля, под ватерлинию, — велел Суворов сержанту артиллерийской команды, — попадите ему в крюйт-камеру — пороховой трюм.

Канониры зарядили пушки, поднесли зажженные фитили к пороховым трубкам. Дрожа, откатились чугунные стволы на тяжелых лафетах. И вдруг — страшный грохот сотряс воздух. Над лиманом, поднимаясь все выше и выше, клубился вперемешку с красным пламенем сизо-розовый дым. В воду падали обломки снесенных взрывом рей, мачт, палубных и бортовых досок, шпангоутов грозного еще несколько секунд назад турецкого линейного корабля. Уцелевшие матросы полутысячного экипажа цеплялись за них в воде и, пренебрегая пленом, старались добраться до ближайшего кинбурнского берега, но свежий низовой ветер пунент относил их все дальше и дальше в лиман. И уже даже в подзорную трубу трудно было заметить среди зеленоватых волн темные пятна их голов.

Канониры подносили к пушкам новые каркасы — артиллерийские заряды, но турецкая флотилия, потеряв один из самых мощных кораблей, удирала уже под всеми парусами к очаковским бастионам.

Солнце выкатилось из-за Волыжиного леса, когда генерал-аншеф вернулся в свой шатер. На столе так и лежали орлиное перо, написанное с вечера письмо Наташе. Суворов перечитал его и, сложив вчетверо, спрятал в нагрудный карман. Вынул из сундучка чистый лист бумаги: напишет сейчас Попову о ночных баталиях (они того заслуживали) и отправит оба письма вместе.

— Прошка, обед готов? — крикнул он денщику.

— Разве уже восемь часов? — удивленно спросил тот.

— А ты что, солнца не видишь? Поторопись, голубчик, я страшно проголодался.

Когда Прошка принес генерал-аншефу обед, тот уже дописывал последние строчки письма Попову: «Как взорвало турецкий корабль, вдруг из него показался в облаках прегордый паша, поклонился Кинбурну и упал стремглав назад».

— Что ж, фейерверк так фейерверк, — сказал озабоченному денщику. — Мы в долгу не остаемся.

IV

На галере «Десна» никто не спал. Ночная канонада под Кинбурном держала весь экипаж в напряжении. В темноте не видно было турецких кораблей, лишь короткие вспышки пушечных выстрелов давали приблизительное представление, сколько их подошло к крепости. Под утро стрельба прекратилась, но затишье продолжалось недолго. Еще не успел окончательно развеяться над лиманом смешанный с пороховым дымом туман, как напротив кинбурских валов снова прогремели залпы корабельной артиллерии.

Петро видел, как поднимаются водяные столбы у бортов турецких парусников, как на одном из них отлетела передняя мачта — и крепостные ядра причиняли вред флотилии. Но она еще больше усилила огонь. Пушечные порты линейных кораблей (даже с изрядного расстояния было заметно) все время окутывались дымом от выстрелов, и слух Петра, казалось, улавливал даже посвист турецких ядер.

На гребную палубу взбежал по крутому трапу командир галеры мичман Ломбардо. Его похудевшее, с темными от недосыпания кругами под глазами лицо было взволнованно.

— Видели, что там творится? — показал рукой в сторону Кинбурна. — А мы уцепились якорями за грунт... Какой срам!

— Может, рискнем?

— Мы готовы!

— Давно пора уже идти к крепости, — загудели матросы, которым надоело наблюдать за разбойничьими вылазками очаковской флотилии под кинбурнский берег.

— Пойдем! Непременно пойдем! — горячо ответил мичман. — Будьте на своих местах.

Он прошел в носовую часть галеры — прову, поговорил с гренадерами, которые тоже рвались в бой, осмотрел носовые и бортовые пушки и поднялся наверх. Бондаренко слышал его быстрые шаги на верхней палубе. Он понимал командира. На «Десне» не