Читаем без скачивания «Юность». Избранное. X. 1955-1965 - Василий Аксенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Погоди, — остановил я его. — Мы пить не будем.
Миша прищурил один глаз и склонил голову набок.
— Как так не будете? — негромко спросил он. — Брезгуете, значит, пить с нами? Так это надо понимать?
— Нет, не то. Мы по делу приехали, а не на гулянку, — сказал я.
Вокруг загалдели, замахали руками:
— Э-э, мало ли что…
— Никаких делов сегодня!
— Пейте!
Но Миша отставил бутылку и повел рукой, успокаивая своих.
— Тихо! Дело есть дело. Раз люди по делу приехали, — значит, надо… Садись! — Он сел сам, и все загремели стульями, занимая места за столом. Миша оперся щекой на руку и приготовился слушать. — Какое дело, выкладывай.
Димка подмигнул мне: видишь, дескать, все не так худо.
— Нам нужны шестерни для самоходки, — сказал я. — Штуки четыре. Выручайте, ребята.
Миша молчал, будто ожидая еще чего-то, потом спросил:
— Это всего, делов-то?
— Да.
— Чепуховина, — презрительно сказал Миша. — Это дело-то — раз плюнуть. Я тебе дам четыре штуки, даже не спрошу, для чего… А теперь выпьем. — И он стал наливать, расплескивая водку.
— Хорошо, — согласился я. — Только полстакана, больше нельзя. Нам еще назад ехать, да и устали мы.
— Э! — отмахнулся Миша. — Какой же ты, парень, шофер, если от двухсот граммов косеешь? Пей! И девушка выпьет с нами.
Мы с Димкой взяли стаканы. Миша разлил остатки водки на всех и пододвинул один из стаканов Иринке.
— Выпейте, пользительно.
— Нет, — сказала она.
Я знал, что Иринка никогда не пила белую.
— Оставь ее, — сказал я. — Она не будет.
— Будет, — спокойно ответил Миша.
Все выжидающе притихли с поднятыми стаканами в руках.
— Поехали, — сказал Миша и шумно выдохнул воздух. — Ххо!
Димка выпил. Ему нужно после купания, подумал я. А мне совсем ни к чему: устал здорово, Иринка не притронулась к своему стакану.
— Ну что ж, долго вас ожидать надо? — спросил Миша.
— Ладно. — Я отпил половину и зажевал чем пришлось: приторно-сладкой долькой из компота.
— Ну, девушка, смелее, — подмигнул Миша. — Как вас зовут-то?
— Что зря говорить? — раздраженно ответила Иринка и зло посмотрела на меня. — Не буду я! Хватит! — Она повернулась, чтобы уйти.
— «Ты постой, постой, красавица моя!..» — насмешливо пропел Миша и вдруг бросился следом за уходящей Иринкой, расталкивая людей, расшвыривая стулья. — У нас так не годится. Будешь пить!
Он успел схватить ее за руку прежде, чем я оказался рядом. На глазах Иринки выступили слезы, и она вопросительно глянула на меня: что же ты?
— Ну-ка, пусти ее, — сказал я, оттесняя Мишу плечом. — Насильно ничего не выйдет.
— А ты кто такой, сопляк? — пробасил Миша и по-бычьи склонил голову, будто собрался бодаться. — Никто твою бабу насиловать не собирается, успокойсь…
Вокруг пьяно загоготали.
Я ударил его левой в поддых и, когда он согнулся, схватившись за живот, поддел правой подбородок. Миша опрокинулся навзничь, грохнув поваленными стульями.
В два прыжка Димка был около меня.
Не оборачиваясь, я сказал через плечо Иринке:
— В машину, быстро! Двигатель включи! — Она замешкалась. — Уходи!
Я услышал за спиной ее медленные шаги и не спускал глаз с компании. На миг оглянулся: выход был свободен. Там, у открытых дверей, остановилась Иринка, не решаясь, видимо, оставить нас.
Они вначале растерялись. «Пьяные все, черти», — думал я, следя за каждым их движением. Только бы бутылки не похватали. Надо уходить, пока не очухался Миша.
Да, они еще стояли, как столбнячные, но повернуться к ним спиной я не решался. Наконец один догадался помочь Мише подняться.
Тот встал, качнулся, утер с разбитой губы кровь и все еще не взглянул в нашу сторону. Вдруг он снова присел на пол и стал шарить руками, отыскивая что-то. Видно, не нашел, резко выпрямился и выругался:
— …Золотой зуб вышиб, сука ты такая!..
«Мира не будет», — подумал я.
Так и случилось. Я не успел увернуться от неожиданно брошенной бутылки, и она попала мне в голову. Свет на мгновение померк, комната покосилась и потекла куда-то вправо по кругу…
И тут они набросились на нас.
«Только бы не упасть», — думал я, защищаясь от ударов и пятясь к выходу. Димка прикрывал, как мог, а они поняли, видно, что меня легче добить, тогда-то уж с одним Димкой справятся, и рвались еще достать меня.
Совсем я пришел в себя только на улице. Димка еще на время сдерживал их в дверях. Этого хватило, чтобы добежать до машины. Мотор работал. Молодец, Иринка!
Они вывалились из дверей сразу, будто их вытолкнуло оттуда поршнем, и кинулись к нам. Но в руке у меня уже оказалась заводная ручка, а у Димки — тяжелый гаечный ключ, подсунутые вовремя Иринкой.
Заметив наше оружие, они остановились, окружив нас полукольцом у машины. Напротив меня стоял Миша и ругался, в бессильной ярости сжимая кулаки.
— Сволочь!.. Гад!.. Боксом, да?.. Боксом?.. — повторял он. — Ты мне триста рублей за этот зуб заплатишь? Гад! Выходи сюда! Что же вы удрали?..
К нему протиснулся Фищенко.
— Кончайте, ребята, — сказал он. — Ни к чему это.
— А зубы вышибать к чему? — злобно спросил Миша.
— Найдем твой зуб, куда он денется, — сказал Фищенко. — Свои же все ребята, зачем драться? Нехорошо выйти по пьянке может. Пусть они уедут — и все.
— Накапают еще, — сказал кто-то из них. — День рождения у нас сегодня, поняли? — объяснил он нам.
— Пусть они уезжают, — повторил Фищенко.
Я заметил, что ребята поостыли немного. Да и дело приняло какой-то дурацкий оборот: выходило, будто они за этот несчастный зуб дерутся.
— Пусть катятся, — сказал парень с заплывшим глазом, наверное, Димкина работа.
— Я еще с тобой посчитаюсь! — пообещал мне Миша. — Я с тобой еще встречусь на узенькой дорожке…
— Ладно, — сказал я и, не выпуская свою железку из рук, стал на подножку. — Поедем, Иринка!
Димка влез в кузов на всякий случай, чтобы они не подцепились к нам да нежданно не сотворили что-нибудь в степи.
Иринка рывком тронула машину. Все-таки она еще не умела как следует водить, а может, переволновалась просто.
Когда мы отъехали уже метров двадцать, на Мишу напал вдруг приступ злобной обиды. Миша закрутился на месте, подобрал обломок бута и швырнул нам вслед. Камень шлепнулся в лужу рядом с колесом. Миша еще долго, пока он был виден в слабом свете, падающем из окон дома, грозил кулаком и, наверное, ругался.
За поселком я попросил Иринку остановить машину.
Болела голова. Я потрогал больное место у правого виска, на пальцах остались темные полосы — кровь. Пробили голову, что ли?
Из кузова выпрыгнул Димка и подошел ко мне.
— Ну что? Здорово тебя?
— Не пойму…
— Дай-ка я посмотрю, — сказала Иринка сверху, из кабины. — Ну, отойди же, я дверцу открою. Пойдем под фары.
Я присел на корточки у крыла, а Иринка стала осторожно ощупывать рану.
— Больно? — спрашивала она, надавливая пальцами на кожу и все ближе подбираясь к самой дырке.
— Конечно, больно! Тише ты!
— А ты не кричи на меня, — сказала Иринка. — Не будешь больше орать на меня?
— Только за дело.
— Никак!
— А что тогда будет?
— Вот я тебе еще одну дырку в башке сделаю, тогда будешь знать, — сказала она и, склонившись к моему лицу, улыбнулась. — Я серьезно.
— Не буду, Иринка, орать больше. Не надо второй дырки. Эту законопать лучше чем-нибудь.
— Сейчас… Димка, ну-ка уйди отсюда пока, — приказала она.
Я услышал треск разрываемой ткани и поднял голову. Расстегнув воротник платья и спустив его с одного плеча, Иринка отрывала кусок от белой рубашки.
— Отвернись. Не смотри же, ну!..
— Должен же я знать, что ты мне в голову запихнешь.
— Вот дурак… — Иринка повернулась ко мне спиной.
На уровне своих глаз в ярком свете фар совсем близко я увидел стройные смуглые лодыжки ее ног. Я обнял их и прижался щекой. Ласковая прохлада ее кожи будто успокаивала боль в голове.
— Не балуй, Леша, — сказала она, но не шевельнулась.
— Я раненый, мне теперь все можно…
— Ну погоди… — Она легонько отстранила меня и присела рядом. — Давай дырку заделаем.
Широкие белые ленты с неровными краями чуть пахли чистым бельем и еще чем-то, еле уловимым, но очень знакомым, как травой после дождя.
— Я могу подойти? — крикнул Димка из темноты.
— Иди.
— Полевой лазарет, — усмехнулся Димка. — Тебе б, Иринка, ветеринаром стать надо. Здорово получается.
— Ну-ну. Ты полегче. На что намекаешь? — спросил я.
— Ни на что…
— То-то. Тебе придется вести машину, — сказал я, разглядывая свою правую руку. Она распухла у косточки, и было трудно шевельнуть пальцами. Видно, неудачно ударил.