Читаем без скачивания «Юность». Избранное. X. 1955-1965 - Василий Аксенов

— Что руку разглядываешь? — спросил Димка. — Зуб-то железный, как ты ее совсем не разбил, удивительно.

— Золотой, он кричал, — возразила Иринка.

— Железный! — ответил Димка. — Я точно знаю. Я вообще этого Мишу знаю. Он когда-то здесь недалеко председателем колхоза был, да погорел за пьянку. И отсюда полетит, допрыгается, алкаш чертов. Интересно, были у него на самом деле шестерни или трепался?

— Черт его знает, — сказал я. — Есть, небось.

— Это я виновата, — сказала Иринка. — Не было бы меня, и он бы дал вам шестерни под пьяную лавочку…

— Или вообще не стал бы с нами разговаривать без тебя, — сказал Димка.

Я махнул рукой.

— Может, и к лучшему, что не взяли у него ничего. А то потом с таким типом не расхлебаешься за эти шестерни.

— Так-то так… А что мы теперь делать будем? — спросил Димка. — Возвращаться? Обидно, черт: столько перетерпеть — и вернуться не солоно хлебавши. Тут уж не только деда Якушенко, а и меня самого заело… — Он усмехнулся. — Я думал, поездочка скучная будет: езди, выпрашивай — какое веселье… А тут нашли приключений… Надо же…

— Готово, — сказала Иринка.

Бинты туго стягивали голову, и, казалось, боль утихла, ушла куда-то внутрь.

— Спасибо, — сказал я и поднялся. Опять на секунду все закружилось перед глазами, но тут же стало на место. — Времени-то сколько сейчас? — Посмотрел на часы. — Половина двенадцатого. Можно было бы до РТС в город смотаться, да я там не знаю никого. Если б днем, куда ни шло… А так можно зря прокататься.

— А в четвертое отделение? — спросил Димка и с сомнением добавил: — Далековато… Бензину хватит ли?..

— Что же делать, надо ехать, — сказал я. — Взялись за гуж… На обратную в бригаде же и заправимся.

Теперь я сидел у окна, стараясь прямее держать голову, в которой каждый толчок машины отдавался выстрелом в правый глаз и в висок. А Димка гнал машину, как сумасшедший.

«Да он же выпил полный стакан, — вспомнил я. — То-то он так разговорился сегодня».

Иринка дремала или думала о чем-то, закрыв глаза. А я не мог так же: невольно следил за дорогой, быстро несущейся из темноты навстречу, и нога сама шевелилась, выжимая воображаемый тормоз, когда попадали бугры или выбоины.

Я покосился на Димку. Лихо едет, черт, совсем отпускает руль после поворотов. Наскочит колесом на что-нибудь — и ищи нас в кювете. Да еще напевает что-то под нос… Под здорово распухший нос. Саданули, видно, крепко. И большой синячище темнел во всю скулу.

— А ты фары можешь выключить, — сказал я.

— Зачем?

— У тебя своя под глазом на всю степь светит.

Он потрогал скулу.

— Да, присветили… — И тряхнул головой, резко вывернув руль на повороте. — А как ты с бутылкой чокнулся, я подумал, что завалишься… Устоял… Так ведь и убить могли за здорово живешь. Не испугался? Я ее, каргу корявую, что-то побаиваться начал…

— А я, Димка, смерти не боюсь.

— Хм… Чего же ты тогда боишься?

— Я жить плохо боюсь.

— Ну, это от тебя зависит.

— Тоже верно… А ты, если смерти боишься, так на повороте руль не выпускай.

— Ерунда, — отмахнулся Димка. — Меня в машине бог бережет.

Вдали на дороге мелькнули встречные фары и скрылись за пригорком. Через некоторое время они показались опять и стали быстро приближаться. Когда до них оставалось метров двести, Димка переключил на малый свет, но другой водитель и не подумал ответить тем же.

— Вот хамье! — сказал Димка, притормаживая и заслоняя глаза рукой. — Зажег три штуки и радуется, подлюга… Эх, где же моя кепочка, а то б я ему показал. — И Димка тоже включил дальний свет. — Пусть поерзает.

Встречная машина вдруг остановилась на середине дороги. Из нее выскочил человек в синей шинели и пальцем указал себе под ноги: стойте, мол, здесь.

— ГАИ! — сказал Димка.

— Да… Влипли…

— Может, оторвемся?

— Нет. Стой.

Димка резко затормозил так, что я схватился за голову, а Иринка чуть не расквасила нос о приборный щиток. Прикорнула она все-таки.

К машине подошел старший сержант и, откозырнув, сказал:

— Патруль ГАИ. Предъявите документы.

Димка вздохнул: носит вас тут на нашу голову — и, достав из пиджака свои корочки, отдал сержанту. Тот развернул и, выпятив губу, долго и пристально рассматривал их внутренности.

Димка присвистнул и прошептал, повернувшись ко мне:

— Я ж ему свой кисель отдал!

— Вот черт…

Сержант поднял голову и, подозрительно взглянув на нас, позвал:

— Круглов! Поди-ка сюда!

Из милицейского «бобика» вылез еще один гаишник и подошел к нашей машине, поправив на ходу кобуру пистолета.

— Глянь-ка, — протянул сержант подошедшему Димкины размокшие документы и обратился к нам: — Чья это машина?

— Моя! — сказал я.

— Вы выйдите из машины, — приказал сержант. — Выходите, выходите. Все! — добавил он строго, заметив, что Иринка не собирается оставлять кабину. — У-у! Откуда же это вы такие красивые? Куда? Ну-ка дыхните!.. Ладно, не нужно: и без того видно, что пьяные. Ну и компания, а, Круглов?

— Н-да, — покачал головой второй милиционер. — Где же документы на машину?

Я отдал ему.

— Так. — Он обошел машину, сверяя номера с отметками в техталоне, и сказал, снова вернувшись к нам: — А путевого листа, конечно, нет?

— Нет, — ответил я.

— Интересная история получается, — удовлетворенно сказал сержант. — Откуда вы?

— Из «Победы», — ответил я.

— Из «Победы»? Что-то я там не знаю таких… А ты, Круглов?

— Да и я не припомню.

— Зато я тебя помню, — сказал я.

— Откуда это?

— В прошлом году весной на техосмотре к тормозам придирался. Вот этого самого «газика».

— А… Нет, не помню что-то. Из «Победы», говорите? — Он заглянул в документы. — Верно. А где же это вас так разукрасили?

— Сами себя, — сказал Димка.

— Ага… Ну что ж, в отделении расскажете подробней. Вот так. Придется вас задержать, друзья.

— Товарищ милиционер! Никак нельзя нас задерживать, — с волнением сказала Иринка. — Дело у нас, поймите! Мы сейчас вам все расскажем…

— Вот в отделении и расскажете, — перебил ее сержант.

— Так нельзя нам!..

— Спокойно, девушка, спокойно! Можно в отделение, почему нельзя? Всем можно, и вам тоже. В общем, пройдемте, как говорится.

— Да как же?

— Все! — Сержант поднял руку, будто сдерживая ладонью готовый прорваться поток Иринкиных слов.

— Бесполезно, Иринка, — сказал я. — Ничего не поделаешь…

— Вот именно, — подтвердил сержант. — Круглов, садись в грузовик, возьми с собой… — Он еще раз оглядел нас, как бы оценивая, кто из нас посильнее. — Вот этого, с синяком. А перевязанный и девушка со мной в «бобике» останутся. Поехали.

— Да! — вздохнул Димка. — Не повезет — так и не уедешь… Ну, пока, может, свидимся еще. Привет деду Якушенко. — И он полез в кабину моего «газика».

— Пойдем, Иринка, — сказал я, обняв ее за плечи. — Нас теперь, как большое начальство, дальше в легковушке повезут.

— Неужто ничего нельзя сделать? — не сдавалась она.

— Нет. Ничего, — сказал я.

Милиционеры еще посовещались о чем-то и разошлись по машинам.

— Только смирно, без фокусов, — предупредил сержант, усаживаясь за руль.

Он несколько раз привставал, расправляя под собой полы шинели, потом завел мотор и развернул «бобик».

Мы с Иринкой сидели сзади на мягкой подушке. В «бобике» ехать было лучше: не так трясло и меньше болела голова. Иринка все вздыхала, прижавшись ко мне.

— Как получилось-то нехорошо, Лешка, — сказала она. — Может, и правда эта примета, что баба в пути приносит несчастье?

— Глупая ты у меня все-таки, — сказал я и поцеловал ее. — Нет такой приметы. А если есть, то она к морякам относится, а нас, шоферов, не касается.

Иринка улыбнулась:

— Ага, я знаю, так бывает. Я в поезде с одним казахом ехала. У него тринадцатое место было. Я говорю: не повезло вам, несчастливое число вам попалось. А он говорит: это русских касается, а меня не касается. Обыкновенное число. У нас, казахов, другое несчастливое. И называет какое-то, я уже забыла, какое. Двадцать семь, кажется.

— Ну вот, видишь, — сказал я и снова поцеловал Иринку.

— Ведите себя приличней, — сказал сержант. (Он подсматривал за нами в зеркальце). — Забыли, где находитесь? Не в саду на скамеечке.

Иринка смутилась и отпрянула от меня в другой угол. Но я опять привлек ее к себе и сказал:

— А ты веди машину, сержант, и не лезь не в свое дело. Ты ГАИ, понял, а не милиционер в скверике у скамеечек.

— Ну ладно, в отделении заговоришь по-другому, — пообещал сержант.

— Зачем ты нарываешься? — прошептала Иринка. — Наговорит еще по злобе три короба в отделении.