Читаем без скачивания Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев

‹…› Влияние психического на физическое? Обратное несомненно, почему же не бывать и прямому? Все похоже на Лейбница.

Эти отрывки мысли не отвязываются нигде. На машине, когда еду мимо разваливающихся особняков у Собачьей площадки, бездарных современных домов, плохих ученических, тупоумных надстроек, на заседаниях. Вчера на юбилее Тр[офима] Денисовича [Лысенко]. Тут по законам диалектики наука превращалась в свою противоположность. ‹…›

Снова приходится повторить – почва выбита из-под ног и чувствую себя мухой, которая может прилипнуть к листу или еще как-нибудь исчезнуть каждую минуту.

‹…› Слышен из радио Моцарт. На стене Кранах, Рейтерн на синем фоне, уютная бронзовая чернильница, но мир пуст. Вспоминаю первые проблески сознания. Мир полный приманок, с несомненным хозяином – богом, такой прочный, незыблемый. Сейчас мираж, туман, из которого можно уйти каждую минуту. Смерти кругом кажутся такими простыми и само собой разумеющимися.

10 октября 1948

Вчера ночью [шел] по Дворцовой набережной тихой, пустынной, чистой с дворцовыми громадами, с суровой Невой и петропавловским шпилем, с Летним садом. Город оторвался от людей и живет своей собственной трансцендентной жизнью. В Москве совсем не то. Там все органически срослось в весьма неприятное целое.

31 октября 1948

Усталость, а главное – такая ясность во взгляде на себя как на скверную машину. ‹…›

На улице мокрый снег.

В душе полная неустойчивость и неуверенность в завтрашнем дне. Был в Художественном театре и вспоминал, как 47 лет назад сидел с мамой на «Слепых» и «Юлии Цезаре». Все ушло. Все пустяки. Но и сегодняшний день скоро станет пустяками. Пыльный вихрь.

5 ноября 1948

Все больше убеждаюсь, что не похож на остальных. Оторвался от жизненных, земных нитей, самолюбия, собственничества и пр. Какой-то чисто созерцательный дух. Вижу, с ясностью вижу то, чего другие не замечают. Самое важное – обман сознания и такое ясное чувство, что все философия. Мюнхгаузен, извлекающий себя за косу из болота.

21 ноября 1948

Сон: Николай в гробу, просыпающийся, протирающий глаза и в ужасе вскрикивающий.

28 ноября 1948

Прошлое, свое, покойники так же просто, как засохшая трава, скелеты Иван-чая и чертополоха. ‹…› Безнадежность, безразличие, апатичность, готовность умереть каждую минуту. И кажется, что это у всех.

5 декабря 1948

Кругом ни одного человека, осталась одна Олюшка. Прошлое совсем ушло и как будто бы никогда не существовало. Матушка, Николай, Старая Пресня. Даже начальный Ленинград.

Практический, глубоко внедрившийся материализм в каждой мысли. Полная ясность временности, случайное сочетание человека с его философией и психологией.

19 декабря 1948

Вытягивается жизненная трагическая линия с очевидным концом (кругом сколько угодно таких концов). Неприятное неотвязчивое чувство, что все кругом «гробы повапленные». Люди, картины, книги, мысли.

‹…› Каждый день 10–12 часов непрерывной работы. ‹…› Для творчества, науки, мысли почти ничего не остается. Пытаюсь думать о таких хороших вещах, засыпая, но ничего не выходит. Усталость берет свое.

Запутываюсь все больше. Назначили главным редактором Большой энциклопедии. Неужели не ясно, что это невозможно и что я выбиваюсь из последних сил.

22 декабря 1948

Самый темный день этого високосного года. В душе очень мрачно. Все неотвязчивее мысль о том, как просто уйти в небытие, прервать навсегда «свое» сознание.

‹…› Днем часами льются и в институте, и в Академии, и прямо, через бумагу и телефон неприятные вещи. ‹…› Предстоящая физическая сессия и «историческая» сессия в Ленинграде. ‹…› Хочется последний раз найти самого себя. Но за исключением сна остается 4 часа. В это время надо есть и пить, отдыхать и сидеть в окаменелом состоянии.

26 декабря 1948

Душно и мрачно. Давно так не было. Валятся на голову какие-то нелепые эпизоды. ‹…›

Из себя должен выдавливать «доклады» о физике, об истории науки. Хочется тишины, сосредоточенности, чтобы последние годы жизни оправдать существование на земле. В этом единственный смысл.

Но – один. Олюшка в Питере. Усталость, нервы, и кажется так просто сразу, без раздумываний покончить жизнь.

Небольшой мороз. Следы снега. Один. На стене Лютер, Ньютон, перед глазами бронзовая чернильница с глобусом и небесной сферой. В радио – рождественские песни и музыка. Так это все далеко от меня.

Вырваться из эпохи Ньютонов, Пушкина, Леонардо, родных – взглянуть совсем из другого мира. Нельзя. Опять Мюнхгаузен. А если так, не лучше ли заснуть и не просыпаться. Страшная вещь сознание.

28 декабря 1948

10 часов, но сумерки. Мерцают золотые рамы на синей стене, и снова хочется незаметно исчезнуть.

31 декабря 1948

Кончаю год с тяжелой головой, растерянностью и стопроцентным материализмом. Порвались почти все нити, удерживающие в жизни. В Академии все больше чувствую себя тем ребенком в карете, дергающим за ленточки и воображающим, что он управляет каретой, о котором говорит Толстой в «В[ойне] и М[ире]».

‹…› Никакого творческого подъема. Тупо и безразлично. А люди? Каждый сделал или готов к какой-то гадости. Кажется, за всю жизнь не кончил года так печально и безнадежно.

1949

1 января 1949

Печальный Новый год. Тревожно в душе, смутно и неизвестно и в отношении Академии и себя и своих. Раньше всегда начинал с надеждой. Сейчас неуверенность, слабость, опускаются руки. ‹…›

Сегодня с Олюшкой три часа были в Эрмитаже, показывал И. А. Орбели и М. А. Гуковский. Словно путешествие в четвертое измерение. Ушли люди, осталась одна красота, мысль и строгость (архитектурная). «Благовещение» Филиппино Липпи, «Сан Доменико» Боттичелли, мадонна Литта, мадонна Бенуа, Джорджоне. Гобелены. Тронный сияющий зал. Люминесцентные лампы в Эрмитаже. Солнце в сумерках. Конечно, декорация, конечно, эти художники были несчастные люди, по картинам можно создать неправильное представление о людях. Но там хорошо, хотя бы и три часа. Такими часами начал год. В окна: Нева с Биржей и Кунсткамерой, Главный штаб и Александровская колонна. Это щепотка счастья. От людей что-то надолго остается хорошее, большое, понятное для других.

5 января 1949

Вспомнилась поездка в Питер 42 года назад с И. Е. Евсеевым с мальчишками-одноклассниками. Настоящие, живые, искренние люди и разговоры.

9 января 1949

Обратился в автомат, заседающий перманентно, говорящий речи, подающий реплики, а внутренне совсем опустошившийся, усталый и измученный.

‹…› Погода самая страшная: все время почти дождь и мрак. Вчера вечером окно, как хороший сон. «Спящая красавица» в Мариинском. Люди научились создавать себе в сказках, балетах, Эрмитажах такой опиум (в самом