Читаем без скачивания Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
22 января 1949
В Москве свистопляска с «физическим совещанием»[383]. ‹…›
Потерял чувство самого себя. Автомат, да кроме того неуверенный в предстоящем часе. ‹…› Вчера на ленинском фильме промелькнула вся жизнь. Пресненские баррикады, фронт в 1914–1918 гг. Первые революционные годы до сегодняшнего дня. В потоке, водовороте, водопаде. Себя не видно. Да видели ли себя и другие?
23 января 1949
Хотелось бы в этой холодной вьюге заснуть. Ничего больше не знать, не видеть.
Морозное солнце. Не хочется уезжать [с дачи]. Как всегда, быстро врастаю в место. Становится частью «меня». Тишина, холод. Белый снег. Кругом старики накануне смерти.
6 февраля 1949
Своей жизни почти нет. Автоматический аппарат в сложной академической машине. Перед глазами калейдоскоп. Кино из кадров совсем не связанных. Все время требуются решения. ‹…› А я – аппарат, а не человек, думаю даже, как машина.
11 февраля 1949
…в памяти остался маленький деревянный дом и сад с огромным деревом. Раскрывался мир. Все казалось прочным, вековечным, маленькие домики, лавка Чернова, Лапшина, парикмахер Александер – лысый, булочник-«столовер». Сады, зелень, тишина, воскресные пьяницы. Но вот скоро 58 лет. Вихрь, усталость от жизни.
19 февраля 1949
…опять в голове почти ничего, тупость, бесчувственность. Какой-то сплошной павловский условный рефлекс.
Питер кажется рассыпающимся и ненужным, полным анахронизмом со своей стариной и классической стройностью.
Дома растет маленький Сережа. Но душа? Книги на пыльных полках, застывшие старые мысли.
Как хорошо бы незаметно заснуть навсегда.
20 февраля 1949
С радостью отсчитываю каждый прожитый день, с радостью старею.
27 февраля 1949
Солнце. Небольшой мороз. Заячьи следы на ступенях нашей террасы. По дороге [М. Б.] Митин с видом Канта на прогулке. В душе опустошение, и каждую минуту готов без возражений уйти в небытие. ‹…› Странную штуку выдумала природа с жизнью.
20 марта 1949
…по-прежнему существование автоматического телефона по 12 часов ежедневно. Дома: в одурелом, полуспящем состоянии. Могу только слушать радио или читать детективные романы.
23 марта 1949
В 11 ч. вечера вызван на заседание П[олит]Б[юро]. Утверждение Сталинских премий. Сталин в веселом настроении.
24 марта 1949
Сегодня Олюшкино и мое рождение. Ездил вечером по комиссионным магазинам за подарками. Сколько еще осталось жизни прежних питерских магнатов, продаваемых за копейки. Madonna della Saggiolla (понятно, копия) в роскошной резной раме. Хрусталь. Фарфор. Миниатюры. Долго светит солнце.
27 марта 1949
На полчаса остановился и оглядываюсь на самого себя, внутрь самого себя. Опустошение. 59-й год. Нет «большой идеи», случайность малого (это о творческой работе). А уходя из жизни, хотел бы что-то оставить. В этом единственный смысл. Остальное пешка, «двуногий без перьев», которого могут с успехом заменить миллионы других. Кончать жизнь, ничего не понимая, грустно.
Чувствую, что уходят силы, а хотелось бы к концу творческого подъема и вспышки. А я заметил, что я совсем иной, на других не похожий и с точки зрения «замыслов природы» не следовало бы уходить, не оставляя следа.
3 апреля 1949
Солнце через окна на светлых стенах финского домика. Весенний тающий снег. Возвращающиеся птицы. Заячьи следы.
Приехали с Олюшкой вчера вечером. Вчера – именины (20 марта [по старому стилю]). Конспективно вспоминается вся жизнь. Детская кровать с сетками. Мама. Солнце. Ранняя обедня с молебном, подарки. По вечерам гости (еще в прошлом веке). Дамские рукава-шары. Апельсины. Ломберные столы, карты. Груда тортов. Потом смерть Илюши во время именин. Гроб с гиацинтами. Помню, как покупал для него по докторскому приказу шампанское у Чернова на Большой Пресне. Другого послать нельзя было. Именины на фронте (Шахновщина) после революции. 1938 – смерть мамы. 1939 – смерть Александры Ивановны. Именины все затухают, о них уже почти никто не знает, даже Олюшка забыла.
Мысли и чувства странные и малоприятные. Никчемность, случайность, эфемерность собственной жизни (готов с нею кончить каждую минуту). Это – на основе неискоренимого исконного материализма. Но он очевидно – упрощение. А что же иначе. Не знаю. Агностицизм. Уже одно это – доказательство никчемности.
И в то же время внутренние силы, побуждающие к работе, строительству на пользу людей, народа, страны. Несомненный фактор в истории общества, в котором живу. Все неясно, путанно.
А смерть? По Н. А. Морозову: сон без сновидений. Совсем не плохо, потому что сновидения ‹…›[384]
10 апреля 1949
Весенний день. Снег почти сошел, по Москве-реке лед идет. Разлив ничтожный. Солнце. Воскрешающая жизнь. ‹…›
Светлые, пустые, финляндские стены со стульями-модерн (на которые неприятно смотреть) наполнены светом. Радио, соната apassionata. Временный отрыв от московского вулкана, с космополитами, академическими большими и малыми делами… ‹…› Каждый день непрерывных 12–14 часов, после чего больная голова и только чтение одними глазами.
‹…› Уровни сознания: сначала «сон без сновидений», потом воображаемые миры, внушаемые, воспитываемые родителями, няньками, книгами, всей средой, мир с Богом, ангелами, чертями, детский отчетливый, твердый игрушечный мир. Сменяется миром гимназическим, миром первых популярных книжек, à la Бюхнер, затем мир ученого, тоже полный внушений, традиций, влияний. Существует ли, возможен ли мир сознания свободный, независимый от внушений, «sub specie aeternitatis»[385]?
По-видимому, невозможен потому, что сознание явление биологическое, возникающее под влиянием среды и для среды. Опять Мюнхгаузен, не могущий прыгнуть выше себя самого.
17 апреля 1949
Вербное воскресенье. Весна холодная. Вербы еще зяблые. Река осела, оставив на берегу белые мерзлые льдины. Вчера снилось, хожу по базару, ларькам и лавкам со всякими безделушками. Во сне думаю, что это похоже на старый вербный базар. Как это странно. Не думал о вербе, о старом, а откуда-то из <нрзб> подсознательного это вдруг воскресло.
Прошлое лежит про запас. Как это понять? Естествознанию еще очень далеко до понимания психики.
1 мая 1949
…отношение у меня ко всему совсем иное, чем прежде, существа, теряющего и сознательно, и бессознательно я и постепенно сливающегося со всем. Слабнет память, впечатления теряют остроту как на матовом стекле фотографической камеры, не все ли равно, что изобразилось. Роль самого себя становится все меньше и случайней…
2 мая 1949
Сам стал «телефоном-автоматом», но и другие люди такими же кажутся. С исчезновением богов и чертей из природы
