Читаем без скачивания Новый Мир ( № 10 2007) - Новый Мир Новый Мир

“Я не могу сказать, что он [отец] был ловеласом. В его жизни были серьезные увлечения, что нашло отражение в его лирике. Это были редкие, но очень серьезные чувства. Может быть, в молодости это происходило чаще, но он был очень красив, и прежде всего дамы им увлекались. (Смеется.) Но если уж он влюблялся — то же самое, кстати, и с Андреем, — то это было какой-то катастрофой. Все было подчинено чувству. Безоглядному, делающему несчастными других людей. Уже во второй половине жизни несколько успокоилась его душа, и я видела его лицо, когда он разговаривал с мамой. Папа ощущал вину перед ней… Но было понятно, что склеить уже ничего невозможно”.

Сергей Цыркун. Код Гайдара: автопортрет в багровых тонах. — “Искусство кино”, 2007, № 1.

“В 1937 году alter ego Аркадия Гайдара появился на страницах „Судьбы барабанщика”: Автопортрет в повести присутствует неявно. Повествование ведется от имени подростка Сергея Щербачева (потом в фильме он стал Баташовым), не имеющего с автором никаких общих черт. Ибо тот хотел в этом произведении взглянуть на себя со стороны…”

И это, считает Сергей Цыркун, — таинственный дядя . Лжец, злодей, шпион. “<…> пожалуй, единственный случай в творчестве Гайдара, когда один из центральных персонажей остается безымянным”.

“Через 2-3 поколения нужно менять научную парадигму”. Беседу вел Александр Кобринский. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 3 июля <http://www.polit.ru/lectures>.

Говорит филолог Александр Долинин: “<…> конечно, основные достижения классической пушкинистики академического типа так или иначе были связаны как раз с изучением текстов в разных редакциях, подготовкой этих текстов для издания. Правда, с этим же были связаны и ее недостатки. Ею ставилась задача, на мой взгляд, утопическая и невыполнимая — вычленение из всего корпуса рукописей некоторого количества так называемых „дефинитивных текстов”. Это зачастую приводило к тому, что с помощью различных конъектур, домыслов и других манипуляций из черновых незавершенных текстов вычленялись вполне законченные и даже иногда очень хорошие стихотворения, которых тем не менее Пушкин никогда не писал, в голове не держал, а если бы прочитал, то во многих случаях мог бы просто удивиться”.

“Кроме петербургской пушкинистики есть еще и московская. Это слабая, идеологически окрашенная пушкинистика. Она пытается следовать традициям русских религиозных философов первой половины XX века, но мне, например, это совершенно не интересно. Я не разделяю идеологические установки этой школы, и поэтому то, что они пишут о Пушкине, кажется мне неубедительным”.

Игорь Шевелев. Проект “Пригов”. Памяти художника, поэта, теоретика современного авангарда. — “Московские новости”, 2007, № 28, 20 июля.

Говорит Дмитрий Пригов: “Современное искусство, в отличие от мнения большинства людей, это не работа с какими-то современными техниками, с медиа. Современное искусство — это преобладание художнического поведения. Они быстро становятся художественным промыслом, которым может промышлять кто угодно. Художник движется дальше, это заряд чистой художественной энергии. В современном искусстве он более визуален, чем вербален, он не может быть выражен словами. Придя на выставку, вы должны смотреть не на картины, а на то, что делает художник. <…> Да, проект „Дмитрий Александрович Пригов” — прежде всего поведенческий. Он отделен от всех родов моей деятельности. Например, рисунок относится к традиционному искусству, авторы contemporary art каждый день не рисуют как проклятые. Для меня же это нудное рисование — поведение традиционного художника. А в другой деятельности я работаю как художники contemporary art . <…> Да, люди, любящие традиционное искусство, принимают мою графику, но когда я ору или вою в sound -перформансе, воспринимают это как идиотизм. А люди авангардные и радикальные пожимают плечами, когда смотрят мои рисунки: зачем это делать? Но мой профессионализм в поле contemporary art — это четкое понимание, с кем ты в данный момент соотносишься и работаешь, определение границ и взаимоотношений. Осмысленное стояние на своем месте и есть профессиональное достоинство художника”.

Баян Ширянов. Землян готовят к встрече. — “Взгляд”, 2007, 26 июля <http://www.vz.ru>.

“<…> процесс привыкания к инопланетянам запущен уже очень давно и прекрасно претворяется в жизнь. Проводят его комиксы, компьютерные игры, мультики и фильмы. Ведь кто более всего восприимчив к информации, которая считается фантастической? Дети и подростки. Детям — мультики про покемонов, подросткам — фильмы про звездный десант. Но и тут не все так просто. На самом деле имеется словно бы несколько противоборствующих на инопланетно-пропагандистском поприще команд влияния”.

“…Я против тех, кто губит нашу страну”. Беседовала Елена Сапрыкина. — “Литературная газета”, 2007, № 27, 4 — 10 июля <http://www.lgz.ru>.

Говорит Наталья Корниенко (член-корреспондент РАН, заведующая Отделом новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья ИМЛИ им. А. М. Горького, руководитель группы Собрания сочинений Андрея Платонова): “Сегодня опубликованы увесистые тома (10 книг) сводок ГПУ 1920-х годов, рассказывающие, что и как думал народ о политических реформах первого советского десятилетия. Говорю об уникальном издании „Совершенно секретно”, подготовленном институтами Российской академии наук. Я к ним постоянно обращаюсь в своей филологической работе. Особенно при комментировании текстов Платонова, чьи символические образы и сюжеты рождены реальной действительностью, которой мы зачастую просто не знаем, ибо привыкли оперировать общим политическим масштабом, а он писал массовую жизнь в ее мельчайших подробностях и деталях”.

Составитель Андрей Василевский.

“Арион”, “Бельские просторы”, “Библиофилы России”, “Вертикаль”,

“Вопросы истории”, “Вышгород”, “Гипертекст”, “Город”

Алексей Алехин. Простое сложное. — “Арион”, 2007, № 2 <http://www.arion.ru>.

О поэзии Владимира Салимона.

“Думаю, тут мы имеем дело с довольно редким не только в русской, но и вообще в поэзии явлением. С индивидуальной устойчивой поэтической формой.

Владимиру Салимону посчастливилось найти такую форму — емкую и абсолютно адекватную своему творческому я . Одновременно и жесткую, и гибкую, позволяющую и почти мгновенно отливать в нее поэтическое впечатление (с чего всегда начинается работа поэта), и варьировать, множить, не повторяясь, при решении конкретной поэтической задачи. Ближайшее приходящее на ум сопоставление — сонет (тоже форма весьма продуктивная!). Хотя, конечно, в нашем случае мы имеем дело с куда менее строго регламентированным в „арифметическом” смысле строением стихотворения — но почти столь же устойчивым по внутренней архитектонике. Принципиальное отличие в том, что этим изобретением вряд ли кто еще сумеет воспользоваться: в нем запечатлена не столько структура развертывания образа, сколько непосредственно тембр голоса, его интонация. Та самая, которая „в стихотворении” является „свидетельством душевной деятельности” (Бродский). В этой форме отразилась личная интонация Салимона. Она не подойдет другому”.

Инна Барыкина. Благотворительные премии Императорской Академии наук. — “Вопросы литературы”, 2007, № 7 <http://magazines.russ.ru/voplit>.

Демидовские, Уваровские, Аракчеевские премии. Весьма полезное чтение для тех, кто живо интересуется утверждением и развитием института премий (в частности, литературных) — в наше время.

Надежда Горлова. Впечатления. — “Вертикаль”, Нижний Новгород, 2007, вып. 19.

“Современная маргинальная литература — Баян Ширянов, Михаил Елизаров, молодые авторы ерофеевской антологии „Время рожать”, книжной серии „Дети Зебры” и пр. — являет прямое, хотя и рецессивное, продолжение темы „маленького человека”. Раньше он был „маленьким” из-за социального угнетения (буквописец Башмачкин), а теперь он таков из-за психических отклонений, из-за того, что извращенец и моральный урод, то есть из-за угнетения психики катящимся к концу миром. Прежний „маленький” был прежде унижен и оскорблен, а потом уже несколько недостаточен рассудком, а нынешний, может, и не унижен так наглядно, зато очевидно обезумел под лавиной поедающей мозги информации. Прежний маленький был прежде жалок, а потом смешон, а нынешний наоборот, поскольку кто ж — не он? А механизм самоиронии в общественном сознании запущен. Что не иронично, то не актуально, пафос отдыхает, учимся улыбаться в лицо врагу, понимая, что каждый сам себе враг. Этой ситуации нет там, где нравственное здоровье контролируется с помощью внешнего эталона, будь то Церковь или социализм. Когда же оно не контролируется никакими идеями, поддерживаемыми известным аппаратом насилия, включается механизм самосохранения, надевается бронежилет цинизма и появляется самоирония, что и произошло у нас в 90-е и отразилось в той российской прозе, которую чаще всего сопрягают со словом „постмодернизм”. Верующий не смеется над своими чувствами, поскольку они для него святы, над своей жизнью, поскольку она подчинена высшей цели. <…> А вот возвращающийся ныне реализм — „новый реализм” с его „новой искренностью” — это уже реакция. Защитная ирония так надоела, что появилась потребность с ней бороться, расклевать ее скорлупу изнутри и растоптать ее. В литературе это выразилось в появлении прозы от лица самого Башмачкина, — он заговорил. Исповедь убогого, распутника(цы), закомплексованного и прочих скорбных. Над ними „издевались” иронисты-постмодернисты, и вот они сами взялись за перо, чтобы написать о себе в масштабе „один к одному” и очень серьезно, очень искренно. Но рассчитывает исповедующийся Пьеро не на сочувствие и сострадание читателя, как мог бы Макар Девушкин, а на интерес к своему рассказу как рассказу „героическому”. <…> Нарциссизм как компенсация за унижение. На миру и позор красен. Таковы „маленькие люди” современной прозы. Рыжий и белый”.