Читаем без скачивания Банкир - Петр Катериничев

Получилось как в сказке: жить негде, не с кем и незачем…

— А отец — что?

— Ты знаешь, был спокоен. Я же не на наркоту подсел. Да и невестка ему не нравилась… Он просто ждал…

— Пока перебесишься?

— Наверное. Как-то встретил его совершенно случайно, на Тверской, я — гонцом за винцом бегу, он — не знаю, по каким делам вышел… Спросил просто:

«Ну что, тяжко?» Я улыбнулся залихватски: «Прорвемся!» А он сказал так очень серьезно:

«Прорывайся, Сережа. Все, что мог, я тебе дал. Характер. Им все и выправляй. Я дождусь. Только… Будь поосторожнее, пожалуйста. Храбрость не уживается с безрассудством». И — пошел. А я вдруг увидел, как он постарел. Я ведь был поздний ребенок, и отцу уже было под семьдесят… И пришла вдруг мысль: а вдруг не дождется?

Я в то время тусовался по каким-то арбатским квартиркам — там их великое множество было, ничьих, полупаленых… Деньги у меня от африканских заработков еще оставались, пусть и совсем небольшие, но в конце восьмидесятых на пять баксов можно было гульнуть, как сейчас — на сотню… Масштаб цен…

Вот это я понимал хорошо. Как раз тогда прогремел первый салют грядущему «черному переделу»: некий бизнесмен, продав в загранку какое-то вторсырье и купив там компьютеры «желтой сборки», наварил так, что заволновались все первые секретари… А парень тот заявился круто: пришел и принес в мешке девяносто тысяч рублей партвзносов! Это когда первый секретарь горкома получал триста рубликов в месяц! Чинуши, что посмекалистей, осознали: все их привилегии — ничьи, пора! Труба зовет!

Все черты «судьбоносного времечка» были налицо, и начали идти как положено, поэтапно: шумиха, неразбериха, поиск виновных, наказание невиновных, награждение непричастных… И-на второй круг!

Пить я бросил разом. И пахать начал так, как раньше квасил. Оставшихся баксов хватило, чтобы проплатить приличную однокомнатную на полгода и купить костюм. Как бы ни менялись времена, униформа важна и позволяет делить людей «на взгляд»: свой — чужой. А мне предстояло помотаться по кабинетам. Большим кабинетам.

Психологию чинов я знал. Вернее — «построение». Время пока менялось втихую, и нужно было представляться: от кого?

— А отец?

— Папа даже в узких кругах не был широко известен…

— Оборонка?

— Еще какая!.. Он как раз был крайне занят: «консервировал» предприятие…

— Закрыли?

— Да откуда я знаю?! Помнишь, у Жванецкого? «На следующий день груда опавших листьев, под которой урчали мощные моторы, переехала в тайгу», а еще днем спустя: «Вся тайга вместе со снегом переместилась в Каракумы»… Тогда средства на это еще находились. А начал я с посещения райкома комсомола.

— На романтику потянуло?

— Угу. «Не расстанусь с комсомолом — буду вечно молодым…» Просто в одном райкомчике секретарил мой приятель по универу: в финансах он смыслил как кошка в арифметике, зато языком работать умел за троих и во всяких смыслах: и болтать, и лизать, и марки наклеивать. С любимым генсеком на «аверсе»…

Довольно объемистой задницей он занимал в московской комсомольской иерархии не самый крайний стул и как раз ломал голову над двойной проблемой: как побыстрее выполнить руководящее указание «старшего брата»: «Молодежь — в кооперацию» — и притом своей выгоды не упустить.

Встретились. Распили. Обсудили. Парниша — Гера Мосин — помнил меня блестящим студентом, здорово «суробившим» в финансах, да и характеристика была блестящая: «воин-интернационалист»! Как раз то, что нужно.

Первым делом зарегистрировали кооператив под звучным названием: «Юнком», что «ихними» читалось как «Universal company», нашими — как «Юный комсомолец»!

Как говорится, и акт провели, и девственность не нарушили.

— И чем собирались заниматься?

— Не собирались, а собирался. Поседевшие в комсомоле «вечно молодые» были нужны и тогда и теперь деловым людям, как восемнадцать кнопок в заднице. Ну а я… Размышлял я недолго… Шкала цен внутри Союза и вне соотносилась как кентавр с жирафом… То есть да: средняя зарплата трудящегося была шесть-восемь баксов в месяц, или сто восемьдесят рублей, но на эти сто восемьдесят человек мог вполне прилично жить и даже очень многое себе позволить. Это первое.

Второе: предприятия готовы были платить громадные деньги за оргтехнику — компьютеры, телевизоры, видики… Первыми в «пучину» частного бизнеса ринулись «челноки» и теневые «цеховики». Передо мною же стал вопрос обретения начального капитала.

Вот здесь и нужны были комсомольцы! Уже не знаю, чем там они мотивировали получение кредита, скорее всего — как и все… Если один из нынешних миллиардеров оперировал идеей создания «народного автомобиля», то мы были люди попроще — «пошьем народные джинсы к семьдесят пятой годовщине Великого Октября»! В восемьдесят девятом году еще смутно можно было себе представить, что через три года ни «ареопага» на мавзолее уже не будет, ни ликующих завод-чан — от каждого района, согласно разнарядке…

Выделили нам двести тысяч рублей. На «приобретение оборудования». Вот тут на комсомольцев пришлось накатить взятками.

— А бандитов что, не было?

— В теперешних масштабах — нет. Да и заняты они были водочкой, а в основном… Обороты там были настолько аховые… Чистая прибыль по отношению к себестоимости исчислялась тысячами процентов! Ну а с комсомольцами пришлось помучиться: просто дать им по «Жигулям»? Не отвязались бы… Пришлось подсуетиться, сунуть «в зубы» каждому по видеосалону — рублики ох как побежали, словно на счетчике в такси…

— И кем теперь эти «комсомольцы»?

— Большинство — никем. Они умели только заседать и речи говорить. Впрочем, некоторые стали. Политиками, банкирами… Но таких — немного.

— А ты как с деньгами обошелся?

— Первым делом нужно было рубли обернуть в «зелень», да еще — с «подъемом». Вот и закупился на все — шерстяных пальто.

— Фабрики «Большевик»? Их же носить было нельзя!

— Во-во. Длинные, натуральные, шинельного типа. И всю партию — в реформирующийся Китай! Тогда его «челноки» только-только осваивать стали, да и то — дальневосточники. Чистошерстяные пальто самых неходовых у нас размеров китайцам в самый раз пришлись! Обратно — пуховики, на них тогда самый бум был, и кожаные куртки. После первого оборота пароходик чуть живой купил — как раз до Находки товар доставлять…

— Значит, ты и был первым «оптовым челноком»?

— Первым — это вряд ли, но — одним из…

— А дальше?

— Сначала — вернул партии должок. Чтобы не нарушать отчетности. А вообще… Быстро понял рисковость бизнеса, каким занялся. Все — только через взятки, товар гонять — практически через всю страну, а значит — и деньги немеряные и чиновникам, и братве — за обеспечение… Нужно было искать незаметный и надежный путь зарабатывания валюты. Капитал был еще слишком мал, уязвим, можно было потерять все вместе с головой на одной только «челноковой» ходке, если какой-нибудь «демократический губернатор», милицейский или таможенный генерал или братан с беспредельным настроем решит меня кинуть… На любом участке следования «эшелона», скажем, из Находки в Москву… Плюс — аренда складов, плюс — налоговая инспекция… Морока.

— И ты нашел выход?

— Совместно с китайскими товарищами. Но и наших, и китайцев нужно было убедить, что все надежно, как «железный занавес»!

— Убедил?

— А как же! Берешь дружественного нам китайца без возраста — они все без возраста, сразу из юности переходят в старость, им это удается, восточные люди, — и ведешь в хороший такой кабинет на Старой площади… А что он там видит в девяностом году? Неулыбчивая, но предупредительная «девятка» при дверях, ковровые дорожки «тех еще времен», кабинеты, оформленные панелями темного мореного дуба, портрет генсека на стене, огромный стол, за столом монументально восседает седовласый партиец, который никуда особенно не спешит, перед китайцем не лебезит, хорошо помнит «нерушимую советско-китайскую дружбу» сталинских времен… И китаец — тот тоже помнит… И лет ему — немногим меньше, чем партийцу, и сам он — член КПК и учился в свое время по разнарядке где-то в Красноярске на инженера… Смотрит он на эту внутреннюю крепость, на этот несокрушимый покой, вспоминает родину и понимает — улыбчивый Горби — это на время, а вот этот вот кабинет — навсегда! А значит — можно и нужно сотрудничать! И когда партбосс ставит свою закорючку — «согласен», которая на самом деле ни для кого ничего уже не означает в нашей стране — дело сделано! А партиец тот думает в этот момент лишь о том, как бы выкупить собственную госдачку по символической, по сравнению с ее настоящей стоимостью, цене, тысяч за двадцать пять рублей, но и таких денег у него нет, потому что жил все время честно, на государственные, а от дачки отказываться — ни желания, ни резона, и деньги эти он уже получил от меня, и на душе у него именно потому покой несокрушимый царствует…