Читаем без скачивания Мечников - Семен Резник

На борьбу с преждевременной старостью Мечников вышел преждевременно. Но кто-то должен был начать этот поход. И он начал.

Что ж, в его вкусе было закладывать фундаменты.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Пастеровский институт. Работы по сифилису

В те дни, когда «Этюды о природе человека» быстро раскупались во Франции и России, мир облетела новая весть.

28 июля 1903 года Мечников продемонстрировал на заседании Медицинской академии в Париже двухлетнюю обезьянку-шимпанзе по кличке Ядвига.

Обезьянка была больна. И не туберкулезом, не воспалением легких (от которых обычно погибали шимпанзе в европейском климате), а той болезнью, которую, как иронизировал Мечников, «не принято называть в обществе»; в России ее именовали «французской», а во Франции (с легкой руки драматурга Бриё) — «аварией»; по мнению некоторых специалистов, она описана в библии и других древних книгах, а по мнению других, ее завезли в Европу заодно с картофелем, табаком и другими заморскими чудесами храбрые сподвижники Христофора Колумба…

Прежде чем отважиться на доклад в академии, Мечников пригласил в лабораторию видных сифилидологов, в том числе крупнейшего специалиста профессора Фурнье. Фурнье был потрясен.

«К огромному моему удивлению, — говорил он, — так как впервые мне дано было видеть то, что я увидел в этот день, я констатировал на животном поражение, которое представилось мне в виде абсолютного, великолепного, неопровержимого сифилитического шанкра».

С тех пор как после возвращения Колумба в Европе разразилась эпидемия сифилиса, медики тщетно искали средства против него.

Долгое время, правда, сифилис считали вполне безобидным. Что он вызывает? Маленькую язвочку, которая через некоторое время исчезает… Потом сыпь, которая тоже то исчезает, то появляется вновь… В последние десятилетия прошлого века, однако, выяснилось, что хотя сифилис сам по себе не смертелен, но он приводит к таким тяжелым болезням, как прогрессивный паралич, сухотка спинного мозга, тяжелейшие поражения сосудов; сифилис, иными словами, ведет к атрофии «благородных» тканей, а значит, к преждевременной смерти. Уже только поэтому Мечников должен был схватиться с ним.

Ученого мучило бессилие науки, глубоко возмущала ханжеская позиция иных моралистов, готовых видеть в тяжелой болезни божью кару за чрезмерное «любострастие».

К тому же «французская» болезнь нередко поражала и тех, на кого богу вроде бы гневаться было не за что. От больных родителей она по наследству переходит к детям; здоровые дети заражались, питаясь молоком больной матери или кормилицы; сифилис передавался через поцелуи, соприкосновения, через общую посуду и вещи. Там, где царили скученность, невежество и антисанитария, как это было, например, в некоторых районах России, особенно же на ее окраинах, однажды занесенная, болезнь поражала целые селения. В конце прошлого века в Ташкенте по масштабу причиняемых им бедствий сифилис занимал второе место после малярии. Да и в «цивилизованных» странах Запада положение было ненамного лучше. По данным одной германской страховой компании, смертность среди ее клиентов на 25 процентов зависела от туберкулеза; на 15 процентов — от сифилиса…

И не было никакой возможности одолеть страшную болезнь. Потому что, чтобы одолеть, надо исследовать. Надо пробовать. Но пробовать на людях нельзя, а животных «авария» игнорировала. Она обосновалась на самой верхней ступеньке эволюционной лестницы, на той, где обитает Homo sapiens, человек разумный — единственное существо, наделенное сознанием и волей.

Многие ученые пытались заразить сифилисом макак, мартышек и других узконосых обезьян. Сам Фурнье тоже немало потрудился на этом поприще, но не получил надежных результатов.

Читать и перечитывать краткое выступление Фурнье по докладу Мечникова необычайно интересно. Видно, какое смятение владеет душой маститого ученого:

«Я счел себя вправе ответить Ру и Мечникову: да, поражение, которое вызвала ваша инокуляция у животного, о котором идет речь, есть великолепное воспроизведение сифилитического шанкра, такого, как мы знаем у человека.

Сказав это, можем ли мы пойти дальше и утверждать, что с сегодняшнего дня разрешен большой вопрос — о возможности прививки сифилиса животным? Что касается меня, мне бы этого очень хотелось, я готов сегодня же сжечь мои корабли, настолько я чувствую себя уверенным в диагнозе, который только что объявил. Однако осторожность советует нам ждать. Тем более что мы имеем критерий, который вскоре разрешит вопрос в последней инстанции. Если в самом деле поражение, возникшее у шимпанзе Ру и Мечникова, действительно сифилитический шанкр, не пройдет и четырех недель (предполагая по крайней мере, что развитие сифилиса у животных подчиняется тем же законам, что и сифилис человека), как у шимпанзе возникнет то, что называют вторичными признаками <…>. И тогда свет будет зажжен, вопрос будет решен окончательно».

Но другие специалисты не хотели ждать четыре недели. Они опасались, что обезьянка за это время может погибнуть от какой-либо посторонней причины. Дю Кастель, Галлопо, Бюро в один голос заявили, что свет надо считать уже зажженным.

И при всем этом ученые не могли отделаться от впечатления, что им демонстрируют какое-то чудо.

«Аналогичные прививки многократно производились на обезьянах и всегда до сих пор сопровождались неуспехом. Не скажет ли нам Мечников, не были ли замечательные результаты, которые ему удалось получить, следствием специальных мер предосторожности?» — спрашивал один из участников заседания, Марк Се.

«Ни в коей степени, — ответил Мечников. — Прививка была сделана самым простым и самым обычным образом. Если она дала результаты, отличные от наблюдавшихся до сих пор, это наверняка относится к различию между животными, которые, будучи человекообразными, более приближаются к человеку, чем обычная обезьяна».

Итак, осуществилась его давняя идея. Мировоззрение эволюциониста подсказывало ему, что с помощью ближайших родичей человека удастся расширить границы экспериментальной медицины, распространить ее если не на все, то, по крайней мере, на некоторые болезни, считающиеся сугубо «человеческими».

После смерти Пастера Илья Ильич пытался внушить эту мысль Дюкло, но новый директор так же, как и прежний, не захотел рисковать скудными средствами, которыми располагал институт. Как-никак человекообразные обезьяны стоили от одной до двух тысяч франков каждая и к тому же быстро погибали в парижском климате.

И вот в апреле 1902 года четырнадцатый медицинский конгресс в Мадриде присудил Мечникову премию. Сумма премии была небольшой — всего пять тысяч франков, цена двух-трех шимпанзе. Ни о каких серьезных исследованиях при этом нельзя было и думать. Но пару опытов для ориентировки провести было можно. Словом, Мечников решил попробовать. И конечно, с жаром рассказывал окружающим о задуманных экспериментах. Некоторых увлекли его планы, причем среди них оказался Эмиль Ру.