Читаем без скачивания Сто полей - Юлия Латaынина

– Граф алчен и суеверен. Граф думал, что я подделываю серебро. А серебром и медью расплачиваются простолюдины, серебро называют «перьями пестрой дрофы». Это – металл ночи, женщины и торговли. Золото же приносит не прибыль, а удачу. Это металл солнца и сокровище вождей. Его зарывают в землю и раздают дружине. Граф не позволил бы мне подделывать золото, как не позволил бы спать со своей женой, прибыльно ли это или нет.

– Граф, – добавил Даттам, – возмутился святотатством, а не правонарушением.

– В теперь?

– Золото – не свобода. Попробовал – не отвыкнешь.

Даттам усмехнулся, вспомнив, как кричал и бился вчера граф. Кончилось все кубками, выпитыми рука в руку, и еще граф потребовал от храма сундучок с фальшивой монетой, расплачиваться с недругами.

– А чиновники империи, – спросил Бредшо, – тоже, в случае чего, обидятся лишь за оскорбленное мироздание?

Даттам постоял, усмехаясь.

– Или ты не понял, Сайлас, что в империи правят не чиновники, а мы? Видел, что было с чернью, которая на нас напала? С законом, который нас не устроил? Ты ехал сквозь земли королевства, – и половина из них принадлежит храму. Ты думаешь, в империи по-другому? Император стар и слаб, а наследник престола, экзарх Варнарайна, – про него в народе говорят, что его душа в хрустальном кувшине, а кувшин в храме Шакуника. Нам ведомы духи разрушения и духи созидания, мы знаем имена звезд, неизвестных никому в империи, и знание превращает наше золото в новое знание. Что с тобой? Тебе плохо?

Бредшо и в самом деле побледнел, запрокинул голову.

– Ничего, – сказал Бредшо.

Он глядел на Даттама с ужасом. Он вдруг понял, почему химическое оружие – есть, а огнестрельного – нет. Потому что выстрелившая пушка – это оружие, а взорванная гора – это чудо.

Он подумал: «Науки в империи все-таки нет. Как звать оксиды – мертвыми металлами или еще как – это неважно. Важно, что служители храма действуют не как ученые, а как колдуны. Не публикуют результаты экспериментов, а морочат головы. У них одна область применения открытий – шарлатанство. Все, что не является общедоступным – есть магия, на какие бы принципы оно ни опиралось. Бедняжка Белый Ключник был прав: какое же это колдовство, если оно известно всем? Стало быть, динамитом распоряжается не империя, а один лишь храм. Чиновники – любители справедливости, и монахи – любители чудес. И кто из них и на что употребит упавший с неба корабль?»

– Это красивые слова для фальшивомонетчика, – сказал Бредшо. – Но я не думаю, что души чиновников империи сидят у вас в стеклянных кувшинах. Во всяком случае, господина Арфарру вам вряд ли удастся посадить в кувшин… И неужели вы не боитесь, что я расскажу в империи о глупом серебре?

– Но это же ваше серебро, Бредшо, а не мое. Расскажете – так не получите за него ни гроша.

Бредшо – уже в который раз – представил себе реакцию Ванвейлена на его покупку.

– Однако слова о всемогуществе храма несколько противоречат принятым вами предосторожностям.

Даттам усмехнулся и встал.

– У храма есть враги и есть завистники, но я вам не советую, Бредшо, становиться на их сторону. Для них вы останетесь человеком храма, а для нас станете предателем. К тому же они ненавидят чужеземцев. Вам придется во всем слушаться меня, Бредшо, иначе вы вообще не попадете в империю, для чего бы вам ни было нужно туда попасть, – заморский торговец!

И с этими словами Даттам повернулся и исчез в двери.

Бредшо встал и выглянул в окно: там, во дворе, перешучивались с бабами двое вчерашних гонцов из империи.

«Для чего бы вам ни было нужно туда попасть…» Что привезли эти гонцы? Известия о врагах храма? Известия о скорой смуте? Или известия о том, что, да, шлепнулся с неба стальной бочонок без людей, и не видели ли вы, господин Даттам, странных людей, которые отчего-либо хотят в империю?

Ибо много замечательного есть в этом бочонке, и всего нашим инженерам и алхимикам не понять, но вот если заполучить его экипаж и подвесить к потолочной балке, то, может статься, нашего ума как раз достанет разобраться в бочонке. И тогда мы станем такими колдунами, такими колдунами, что куда вам шуточки с динамитом или отравляющим газом! Звезды посадим в хрустальный кувшин, всю империю поставим на колени, из государственного социализма сделаем государственную теократию!

Вы ведь это умеете, господин Даттам, подвесить людей к балке.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,

о том, как Лосси Розовое Личико торговал в лавке чудесную рыбу, и о том, как королевна Айлиль влюбилась в портрет

Минуло три недели с тех пор, как в Ламассу пришло первое письмо от Бредшо, и неделя с тех пор, как явился он сам.

Ранним утром накануне Весеннего Совета королевский советник Клайд Ванвейлен навестил свой городской дом.

Ванвейлен никогда теперь не носил с собой комма, а дни и ночи проводил во дворце. Земляне узнали о том, что советник проехал через городские ворота, от толпы просителей, внезапно заполонивших двор. По распоряжению советника ворота всегда держали открытыми, а на кухне двое поварят варили каши и похлебки.

Ванвейлен соскочил с лошади, собрал прошения, положил их в переметную суму, каждого посетителя утешил, суму отнес в свою горницу. Потом спустился в залу, где собрались остальные шестеро землян, швырнул на лавку шитый плащ королевского советника и попросил какой-нибудь еды:

– А то с вечера было недосуг поесть. Арфарра, – прибавил он со смешком, – по-моему, только медузий отвар пьет. Здоровому человеку рядом с ним невозможно.

Бредшо спросил:

– Ты где был вчера?

– На дамбе, – ответил Ванвейлен.

– Неправда, – ответил Бредшо. – Я там был с Даттамом, тебя на дамбе не было.

Ванвейлен молча уминал молочного поросенка с серебряной тарелки о трех ножках. Поросенка вчера прислали с королевского стола. Серебро поднесла депутация из Семиречья.

Бредшо внимательно оглядел одежду Ванвейлена, особенно юфтяные сапожки, и решил, что одежда слишком чистая для человека с таким утренним аппетитом. Он покинул залу, прошел в горницу, развернул переметную суму. Там лежало шерстяное платье и грубые кожаные сапоги, перепачканные зеленоватой, в каолиновых прожилках глиной. Бредшо давно исходил окрестности Ламассы и знал, что возле дамбы такой глины нет: есть ближе к городу, там, где обнажилось старое русло. Бредшо решил не скандалить, спустился вниз.

Ванвейлен внизу объел поросенка, съел целую тарелку лапши, запил красным чаем, вытер губы и сказал:

– После Весеннего Совета я еду королевским посланцем в Кадум, а оттуда – на Север.