Читаем без скачивания Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

Еще 30 мая 1922 года, получив из ГПУ полупустую папку с доносами, комиссия открыла свое независимое «дело № 301» по обвинению комбата А. П. Голикова в превышении полномочий.

Заседания, то есть перекрестные допросы по несколько часов без перерыва, проходили четыре дня. На разбирательстве поочередно председательствовали Какоулин и его заместитель Кусин.

Штаб ЧОН скрыл от ГПУ, что Голиков уже находится в Красноярске. Комиссия в первую очередь желала знать, что правда, а что нет в доносах, которые поступали в столицу Енисейской губернии, в том числе и от Кудрявцева.

Ответы и разъяснения Голикова комиссию в значительном мере успокоили.

Комиссия объявила Голикову, что он остается на свободе, но поступает в распоряжение ГПУ. Это означало, что командование на его стороне, что Какоулин от него не отказался. На время дальнейшего следствия Аркадию Петровичу дали комнату в командирском общежитии. Там же он мог питаться. А. П. Голикову оставили его личное оружие: маузер за номером 5056, купленный еще на рынке в Арзамасе, и кавалерийскую шашку золингеровской стали. А также комбатское жалование. Голиков теперь числился командиром батальона в резерве.

Протоколы заседаний следственной комиссии были строго засекречены.

Но Какоулин понимал, сколь опасна игра с ГПУ. Чтобы его самого не обвинили в сообщничестве, командующий позднее составил (на всякий случай!) личное, как бы частное заключение

«Тов. Голиков… Мое впечатление: Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений… Владимир Какоулин».

О каких конкретных преступлениях шла речь, Какоулин уточнять не стал, хотя ему точно было известно: ничего, подпадающего под Уголовный кодекс, за комбатом не значилось.

Однако официальный запрос на арест Голикова существовал. Пережимать в этой ситуации тоже было опасно. И Какоулии распорядился: «…все дело о нем (Голикове. — Б. К.) передать в ГПУ».

Однако из штаба ЧОН на Почтовую, 4 не было отправлено ни одной бумажки. Резолюция «о передаче дела» в реальности означала: губернское Государственное политическое управление получало официальное разрешение приглашать А. П. Голикова для бесед. Больше ни для чего. Комбат оставался на свободе. Это непривычно для чекистов меняло статус подследственного. Аркадий Петрович мог отвечать или не отвечать на вопросы следователя, но Голикова нельзя было подвергнуть аресту или даже задержанию хотя бы на час. Единственная мера пресечения, которую Щербак все-таки вытребовал для Голикова, — подписка о невыезде.

Когда Аркадий Петрович покинул стены следственной комиссии штаба ЧОН, его тут же затребовали к себе:

• следственный отдел ГПУ;

• прокуратура 5-й армии;

• секретарь Енисейского губкома партии;

• председатель контрольной! комиссии при Енисейском губкоме партии.

В каждой инстанции Аркадий Петрович давал объяснения. По много часов, переходя и переезжая из кабинета в кабинет, он отвечал на вопросы — письменно и устно. Все беседы тщательно протоколировались. В результате на Голикова завели не одно, а целых четыре дела. Но главным признавалось «дело № 274», открытое Енисейским губернским Государственным политическим управлением РСФСР. Так после завершения Гражданской войны именовалась ЧК.

По линии ГПУ допросы вел следователь по особо важным делам Коновалов. Его имя и отчество остались неизвестны.

Коновалов очутился в небывалой ситуации.

Подследственный приходил и уходил без конвоиров. Держался независимо и уверенно. Носил полную командирскую форму, включая шашку и пистолет. Ночевал в командирском общежитии, вход в которое охраняли часовые. Арестовать его ночью тайком было невозможно.

В два часа дня Голиков приносил извинения товарищу Коновалову, забирал свой пропуск и отправлялся обедать в командирскую столовую, которая закрывалась в три. Думаю, следователь испытывал от всего этого легкую оторопь. Он впервые встречал человека, который здесь, на Почтовой, держался независимо, не проявлял ни малейшей робости, не говоря уже о страхе.

По поводу некоторых вопросов, которые задавал Коновалов, Голиков заявлял, что устно отвечать на них не будет, а даст письменные показания. После этого уходил в общежитие и на другой день приносил несколько страниц.

Отвечал Голиков на вопросы четко, напористо, не обвиняя ни в чем других и без тени сомнения в правоте своих действий. Почерк его показаний был крупным, уверенным, но в манере письма присутствовала усталость. То ли от надоевшего Соловьева. То ли от еще сильнее надоевшего красноярского начальства из всех ведомств одновременно.

…Начал же товарищ Коновалов свое расследование как бы издалека.

Обвинение № 1. Беззакония в отношении местного населения. По какому праву Голиков их творил?

Беззакония, которые обнаружил Коновалов, заключались не в том, что Голиков будто бы кого-то утопил в озере или побросал в колодцы. Таких фактов у Коновалова и его начальства в 1922 году не было. Никаких намеков на это не содержали и тогдашние, тщательно собранные доносы. Обвинения в преступлениях подобного рода появились ровно через 70 лет.

Коновалов же, ссылаясь на заявления глубоко обиженных хакасов, потребовал ответа: брал ли Голиков у местного населения овец, и если брал, то почему не заплатил?

Голиков ответил. Действительно, по доброму согласию он взял у хакасов в общей сложности 9 баранов для прокорма бойцов. Платил мукой. Поскольку возить много муки с собой он не мог, то за трех баранов расплатился на месте. За шесть баранов выдал расписки. Хакасы-продавцы должны были прийти в штаб и там получить свою муку. Ни один не явился.

Но оказалось, что товарищу Коновалову известны и другие странные факты…

Обвинение № 2. Подозрительно неправильное использование средств, отпущенных для оплаты секретных агентов

Читатель, конечно, догадался, о чем должен был пойти разговор. Губернский штаб ЧОН выделил Голикову мануфактуру, дефицитные (в тайге!) рыболовные снасти, дробь для ружей, нитки, швейные иглы, пуговицы и т. п. в целях создания здоровой материальной заинтересованности у завербованной агентуры.

Опытному следователю Коновалову хорошо было известно, что остается на складах, если их доверить простому русскому человеку. В лучшем случае — голые стены. А то бывает, дотла сжигают и стены, чтобы скрыть растрату.

У комбата же Голикова опять все получилось не как у людей. На складе начальника боевого района при передаче дел было обнаружено изрядное количество нерозданной мануфактуры, швейная машинка, много всякой полезной в хозяйстве мелочи. Это показалось Коновалову еще подозрительнее, чем ожидаемая растрата.

Следователю пришла в голову блестящая мысль, что Голиков обкрадывал хакасские трудящиеся массы в лице двойных агентов, что комбат нарочно копил все это богатство, надеясь потом воспользоваться им в сугубо личных, то есть классово-кулацких целях.

На что подозреваемый дал следующее пояснение.

Он, Аркадий Петрович Голиков, вместе с бойцами задерживал в большом количестве агентов Соловьева, по преимуществу хакасов, и предлагал им перевербовку. Вражеские агенты соглашались на это с великой радостью.

Он, Голиков, тут же делал штабу заказ, что прислать для расчетов с очередными двойниками по их индивидуальной просьбе. Штаб незамедлительно присылал. В этом вопросе у Голикова к своему начальству претензий не было.

Но мнимые «двойники» чаще всего обманывали — никаких сведений Голикову о Соловьеве не приносили и за платой, естественно, не являлись. Вот почему произошло частичное затоваривание спецсклада.

Из анкеты, заполненной А. П. Голиковым в ГПУ:

Вопрос. Имущественное состояние обвиняемого?

Ответ. Никакого.

Обвинение № 3. Прямое сотрудничество с атаманом Соловьевым

Коновалов сказал: «По сообщению красноармейца Мельникова, ныне находящегося под следствием, вы поддерживали странные, законспирированные отношения с атаманом Иваном Соловьевым.

Например, красноармеец Мельников рассказал, что вы взяли в плен одного хакаса, связанного с бандой. Скорее всего, это был лазутчик Соловьева. Вместо того чтобы отправить его в Ужур, вы отпустили его. Имели такие события место?»

— Я уже говорил, я брал в плен многих хакасов. Предлагал им перевербовку, выдавал особое удостоверение и отпускал. О ком идет речь?

— Мельников фамилии не называет. Далее он сообщил, что вы с этим хакасом долго шептались, а затем поручили красноармейцу Мельникову отконвоировать пленного в лес, там его отпустить и туг же поднять стрельбу, будто бы пленный самостоятельно убежал. Как вы можете объяснить такой подозрительный приказ?