Читаем без скачивания Итальянская новелла Возрождения - Джиральди Чинтио

Алессандро, убитый горем, уже терял всякую надежду когда-нибудь стать мужем своей возлюбленной; ибо мессер Джери сумел до того напугать его, что он и сам не знал, как ему быть. Он мог только ожидать решения молодой девушки.

Но девушка не могла выйти из монастыря, ни послать кого бы то ни было, ни передать письмо своему возлюбленному. Она не знала, насколько твердым оказался Алессандро, и боялась, что он может отказаться от нее, — слишком хорошо было известно, как велико влияние и власть мессера Джери. И так она жила в постоянном беспокойстве, днем и ночью Думая, как ей быть, чтоб достигнуть желаемой цели, и тысяча планов и всевозможных замыслов возникали в ее воображении. Наконец один из них показался ей осуществимым, и она решилась попытать счастья. Для этого она отправилась к настоятельнице монастыря и доверилась ей, сказав, что она, движимая раскаянием, теперь же готова отказаться от того бедного Алессандро и, покорившись воде матери, дать согласие свое богачу Биндо. Она признала еще, что ныне убедилась в том, что единственным благом для нее является исполнение желания монны Лальдомины. Аббатиса, весьма обрадованная этим признанием, немедленно послала сообщить о нем матери, которая с превеликой радостью приехала в монастырь, нежно обняла, расцеловала свою дочку и в тот же вечер привезла ее обратно домой, предполагая на следующее утро послать за мессером Джери и с ним окончательно договориться о дне свадьбы, по возможности не откладывая ее.

Однако Лизабетта, спавшая в маленькой комнате рядом с опочивальней мадонны Лальдомины, согласно принятому ею решению, встала и вошла к своей матери, едва в окне забрезжилось утро. Лицо девушки выражало ужас, голос дрожал.

— Мать моя дорогая, мне приснился сон, и я от страха вся дрожу, как лист.

— Но чем же я могу помочь тебе? — отозвалась мать. — Постарайся забыть его, ты ведь знаешь поговорку: «Сны лгут, а мысли обманывают».

— Горе мне, — сказала Лизабетта, — вы не знаете, что мне приснилось; это и вас касается, потому-то я и хочу, чтобы мы с вами вместе о том потолковали.

— Что это еще ты там надумала? — спросила мадонна Лальдомина, которая хитростью дочери была приведена туда, куда та старалась ее довести. — Если желаешь, я приглашу фра Заккарио, нашего духовника, он почти святой и к тому же мудрый толкователь снов.

— Боже мой! — воскликнула Лизабетта. — Как мне благодарить вас, пошлите за ним, чтобы мне поскорее избавиться от этой муки!

Мадонна Лальдомина позвала служанку и приказала ей поспешить в монастырь Санта-Кроче и велела передать отцу Заккарио ее личную просьбу безотлагательно прибыть к ней по чрезвычайно важному делу.

Монах этот, известный благочестием своим, преисполненный человеколюбием более, чем книжной премудростью, был прост и набожен.

Выслушав посланную служанку, он тут же отправился в дом мадонны Лальдомины и застал ее вместе с дочерью. Они ждали его и встретили благоговейно, почтительно, предложили отдохнуть, а сами сели против него, затем провели его в залу, и мадонна Лальдомина начала так:

— Отец мой, не удивляйтесь, что я в такой ранний час послала за вами. Дело в том, что дочери моей Лизабетте приснился сон, который смутил ее. Зная вашу великую мудрость, я бы желала услышать от вас толкование этого сна.

— Сестра моя, — ответил монах, — я ради вашего облегчения, с помощью божиею, сделаю это; скажу, что мне откроется и что будет мне господом внушено. Но сначала хочу просить вас не обращать слишком большого внимания на сновидения, не верить им, ибо они в большинстве случаев обманчивы, хотя я и не могу сказать, что все они без исключения таковы, и отрицать полностью их значение, ибо иногда они справедливы, и это нам известно из библии: таковы многие места из Ветхого и Нового Завета, где говорится, например, про сон фараона о семи тощих и семи тучных коровах, а также о колосьях. А еще святой Лука пишет в евангелии, что Иосифу явился во сне ангел и приказал ему бежать в Египет, взяв Марию и Иисуса, ибо Ирод хотел убить младенца.

Затем монах, обратившись к девушке, велел ей рассказать ему свое видение.

Отвечая ему, девушка, опустив глаза, просила Заккарио и мать, чтоб они выслушали ее до конца и не прерывали ее речи… И дрожащим голосом она начала так:

— Вчера вечером я легла спать позднее обыкновенного. Меня беспокоили разные мысли, и я не могла сомкнуть глаз довольно продолжительное время. Наконец, наступил сон, и мне почудилось, будто я на берегу реки Арно за городскими воротами Сан-Фриано, кругом меня все цветет, и я сижу на траве среди молодой душистой зелени в приятной тени деревьев. Я любовалась рекой, такой чистой и прозрачной, текущей безмятежно у подножия холма, и чувствовала неописуемое наслаждение и успокоение, как вдруг подъехала и остановилась предо мной громадная колесница, с одной стороны светлая, как слоновая кость, а с другой — черная, как эбеновое дерево. Справа была впряжена в колесницу голубка белее снега, необыкновенной величины, а слева — черный ворон, тоже необыкновенной величины. Подобно коням или волам, они влачили эту колесницу. В середине ее находилось сиденье, белое с одной стороны и черное с другой, как и все, что было в этой странной повозке, столь чудесно построенной, которой я любовалась во сне. Не знаю, как очутилась я в ней, но не успела я сесть, как нежная голубка и свирепый ворон взвились в воздух быстрее ветра, и мне казалось, что, поднимаясь все выше и выше, я достигла неба… И вот после всех виденных мною чудес я вошла самым обыкновенным образом в просторный круглый зал, и меня подвели к середине его и поставили около громадного шара, вокруг которого стояли красивые юноши, одни — в зеленой одежде, другие — в белой, третьи — в красной. Удивленная и взволнованная, я не знала, за кем из них следовать, но в это время тот шар-великан, расколовшись, раскрылся, и показалось высокое кресло, объятое пламенем; на нем восседал юноша, облаченный в огненное одеяние. На голове его сверкал неописуемым блеском венец. Когда юноша обратился ко мне, глаза мои не могли вынести подобного света, казавшегося мне в тысячу раз ярче света солнца. Пораженная этим, я была принуждена склонить голову до самой земли и закрыть глаза. Но немного погодя, желая взглянуть на окружающее, я ничего не увидела больше, ибо меня ослепило невероятное сияние. Тогда раздался громоподобный голос, произнесший слово, никогда не слышанное и не произносившееся доселе никем, и я почувствовала, что несет меня неведомо кто, неведомо куда, и после долгого пути я была оставлена на земле и ощупью узнала, что нахожусь на лугу. И действительно, я услышала человеческий голос, который сказал; «Дитя, подожди, не сомневайся, зрение к тебе возвратится».

При звуке столь добрых речей ожила я, но ответ мой, выражавший волнение моей души, мой язык отказывался выговорить, и я поняла, что я не только ослепла, но и онемела. Страждущая, трепещущая, ожидала я, что далее мне предназначено. Тогда кто-то взял меня за правую руку и произнес: «Вытянись во всю длину своего тела!» Я повиновалась и ощутила на лбу свежую струю ручейка; тогда рукою я почерпнула из него священной воды, омыла себе глаза и все лицо, как мне было сказано, и в тот же миг — о, чудо! — вернулось мое зрение; и, осмотревшись вокруг, я настолько была поражена прелестью и красотой того места, где я находилась, что от радости, казалось мне, сердце мое вырвется из груди. Возле себя я узрела некоего старца, строгого отшельника с виду. Лицо его было бледно и худо, глаза выражали доброту сердца и мудрость. Борода закрывала его грудь, волосы ниспадали на плечи и казались тончайшими серебряными нитями, одет он был в длинную тунику из тонкой белой шерсти, опоясанную гибким жгутом из сплетенных водорослей. Голову старца украшал венок из миротворных нежных оливовых веток. Вид старца внушал чувство великого уважения. Луг, где я находилась, зеленел молодой травой и пестрел тысячами благоухающих цветов. Насколько взором возможно было охватить пространство, оно было все тем же расстилающимся лугом, вдали обрамленным деревьями. Небо над головой моей, удивительно прозрачное, сверкало без лучей; не видно было ни звезд, ни луны, ни солнца.

Святой старец восседал на высоком троне, который оказался обыкновенным камнем, обвитым плющом. У подножия протекал небольшой, но быстрый и прохладный ручей. Он не был величествен, не обрамлен искусною рукой человека ни мрамором, ни алебастром, — сама природа создала его и украсила. Вдоль берега цвели нежные лилии, окропленные росой. Другой источник, текущий в противоположную сторону, украшали бледно-фиолетовые и пурпурные фиалки. Вода первого источника казалась приятной на вкус, она больше всего походила на молоко; струя другого была черна, как чернила.

В то время как я размышляла о всем виденном, святой старец благословил меня, и ко мне тут же вернулась способность речи. Тогда я преклонила колени перед ним и, насколько умела, возблагодарила его, но он вдруг прервал меня, сказав: