Читаем без скачивания Атлантида - Герхарт Гауптман

Прошло не менее четверти часа, прежде чем она вернулась. То был не Жетро.

— А кто же? — не удержался Эразм.

Не суть важно, отмахнулась она. Эразм повторил свой вопрос, но она упрямо стояла на своем.

И тогда Эразм догадался, кто это был. И понял, что вдова смотрителя видит его насквозь.

Она чуть-чуть замешкалась в дверях.

— Вы сможете заснуть, господин доктор? — спросила она, а когда он раздраженно и непонимающе уставился на нее, спокойно добавила: — Паулина отправилась за Жетро. А я накрыла стол в беседке. Мне думается, вам будет приятнее поболтать с другом за чашечкой кофе, нежели ворочаться в постели, пытаясь уснуть.

«Как все это странно, — размышлял Эразм, сидя в беседке, — она читает в моей душе, точно в открытой книге. Я постоянно окружен ее неусыпной заботой. Словно она вознамерилась вопреки всем помехам даровать мне тот целительный покой и выздоровление, ради которых я и искал прибежища в ее доме. Можно не сомневаться, что никто на свете, даже сам князь, не сумел бы сегодня проникнуть сюда без моего на то согласия — столь бдительно они с Паулиной охраняют доступ в садоводство».

Пока Эразм, полузабывшись и ни о чем не думая, отдыхал в беседке, ему представилась возможность убедиться в том, что фрау Хербст распространила свое строжайшее распоряжение не тревожить его даже на собственного сына. Вальтер хотел повидать квартиранта матери, чтобы поболтать с ним, а может быть, и с тайным намерением еще раз проиграть ту самую кладбищенскую сцену из «Гамлета». Но мать со всей решительностью отослала его прочь из садоводства.

Когда Жетро через полчаса появился в беседке, ему было что порассказать другу. Эразм, еще не оправившийся от сильного потрясения, пережитого им за последние сутки, и, соответственно, полагавший, будто оно должно волновать всех прочих так же, как и его самого, вдруг ощутил себя свободным от этого нелепого заблуждения и снова втянутым в привычную, бодрящую, повседневную сферу жизни. Похоже, что никто ничего не пронюхал про его ночное приключение или по крайней мере оно не стало поводом для сплетен. Бытовая, обычная жизнь шла своим чередом, ей было недосуг задерживаться на мелочах. Освежающее дуновение банальной повседневности разом развеяло все проблемы и смягчило конфликты Эразма с собственной персоной.

Жетро с веселым юмором поведал ему о том, что старик — имелся в виду директор Георги — затеял в театре жутчайшую ссору с Сыровацки. Ни самому старику, ни Сыровацки еще никогда не случалось разыгрывать столь захватывающей сцены. Ярость, гнев, оскорбленное тщеславие преобразили их в великих актеров. Старик вопил: «Вам следует оставить сцену, покинуть мой театр! Я требую этого!» На что Сыровацки: «Покинуть ваш жалкий балаган — не велика потеря! Но вы не тот человек, кто вправе указывать мне на дверь!» — «Как раз именно тот!» — бросает ему старик. «Нет, не тот! Я купил у вас роль Гамлета! Я заплатил за нее триста марок! Да еще вы выудили у меня задаток в двести марок за роль Карла Моора! Итого пятьсот марок!» — «Вы получите назад свой презренный металл! Но в том, что вы не будете играть Гамлета, моей вины нет. Это ваша собственная вина, ибо вы просто бездарны! Для меня же заменять исполнителей — дело довольно накладное». — «Я слишком бездарен для роли Гамлета?! Что за ахинея! Вы просто хотите прикарманить мои денежки, уж на это-то вы действительно вполне способны! Именно так и поступают все плуты и мошенники! Или, быть может, вы еще пребываете в приятном заблуждении, наивно полагая, что вы не мошенник?» — «А зато вы — глупый повеса, которому не мешало бы надавать увесистых оплеух!» — «Занятно было бы получить их!» — «Ах, вам это занятно? Вы уже получили их столько, что прозвучи они все одновременно, они перекрыли бы овации переполненного зрителями зала!» — «Вы просто негодяй! Я буду жаловаться прокурору!» — «А вы самый заоплеушенный дурак, каких мне только случалось видывать в жизни!»

И тут уже началось такое, чего не передать никакими словами. Директор театра и Сыровацки с блеском исполнили ту сцену, когда Гамлет бросается на Лаэрта в могиле Офелии, а может, Лаэрт на Гамлета. Разодрав один другому воротники, они вцепились друг другу в волосы.

— А дальше, господин доктор, последовало нечто столь неожиданное, что поначалу я не поверил собственным ушам. Сыровацки и впрямь вошел в роль Гамлета и с невыразимым пафосом принялся декламировать: «Плоха твоя молитва. Прошу тебя, освободи мне горло; хоть я не желчен и не опрометчив, но нечто есть опасное во мне, чего мудрей стеречься. Руки прочь!»

Поневоле захваченный трагикомизмом ситуации, Эразм расхохотался.

Впрочем, ему было жаль Сыровацки. Пусть тот и затевал интриги, но в любви к театру, в некоем возвышенном идеализме ему нельзя было отказать.

— Будь это в моих силах, — заявил он, — я бы с удовольствием помирил их.

— О, об этом можете не тревожиться, дорогой доктор. Хотите верьте, хотите нет — Сыровацки пригласил старика сегодня вечером в «Журавль» на бутылку шампанского. Пока шла потасовка, оба полагали, что они одни в зале. Я же потихоньку выскользнул из партера уже после того, как они облобызались и принялись отряхивать друг друга от пыли.

— Что ж, это мне куда более по душе, — сказал Эразм и процитировал слова принца Датского: — «Чудак пусть мирно кончает свою роль; шут пусть смешит тех, у кого щекотливые легкие». Что до меня, то я вернусь к своей прежней роли безвестного литературного фантазера. Вопрос сей уже решен. Остается лишь решить, как именно это сделать.

— Ну, об этом мы еще успеем поговорить, — откликнулся Жетро, сразу же переходя к очередным новостям. — Вам, разумеется, хорошо известно, чью сторону я держу, когда дело касается вас и нашей маленькой Ирины. Я не упускаю ни единой возможности открыть вам глаза на эту шельму. На мой взгляд, я пичкаю вас лечебными пилюлями прямо-таки в лошадиных дозах. Мало того, я даже готов хладнокровно вонзить в вашу грудь целительный нож хирурга. Итак: сегодня в пять утра — да, да, ровно в пять, сегодня утром — Ирина вернулась домой с чрезвычайно пикантной загородной прогулки. А затем, чуть позже, в город возвратился и обер-гофмейстер, который вчера вечером в карете с занавешенными окнами отправился в охотничий замок «Олений выпас», чтобы под покровом ночи встретиться там с некоей дамой, чье лицо было скрыто под вуалью. Вот так-то. Готов присягнуть в том всеми святыми, а также любой нечистой силой.

Молодой режиссер выслушал эту потрясающую новость с сардонической улыбкой, не лишенной налета горделивого превосходства.

На следующее утро к нему довольно рано заявились Оллантаг и художник барон фон Крамм. Новые костюмы для спектакля, эскизы для которых сделал фон Крамм и которые были заказаны портным на деньги князя, были уже готовы и выставлены в галерее замка. Оллантаг, похоже, очень огорчился и встревожился, когда Эразм сообщил ему, что он, к величайшему его прискорбию, вынужден оставить всю эту интереснейшую затею.

— Дорогой барон, — обратился Оллантаг к художнику, — как вы посмотрите на то, чтобы сделать несколько зарисовок в саду, пока я немного побеседую с господином Готтером.

Оставшись один на один с Эразмом, он долго протирал очки в золотой оправе, прежде чем насадить их на нос. И лишь затем очень серьезно, рассудительно и даже несколько отчужденно призвал того поразмыслить над следующими соображениями:

— Подумайте хорошенько, может быть, вы все-таки вернетесь к работе над спектаклем? Постарайтесь припомнить, от кого именно исходила инициатива этой, как вы изволили выразиться, затеи? Кто дал ей исходный толчок? Тот самый молодой человек, который ныне вознамерился бросить все на произвол судьбы. И соблаговолите, пожалуйста, обратить внимание на свое поведение в отношении нашего достойнейшего князя, а также на то, с каким доверием и энтузиазмом он поддерживает вас! Как вы объясните ему свое отступничество?

— Это уж моя забота.

— Вы не можете не согласиться, что я тоже безоговорочно поддерживал и вас, и ваши идеи. Решение поставить «Гамлета» порождено тремя причинами. Во-первых, князь жаждет привнести хоть немного духовности в столь безотрадную обычно дворцовую жизнь. Ваш замысел спектакля, безусловно, заслуживает поощрения — вот вторая и самая, пожалуй, важная причина. А последняя причина — хотя отнюдь не по важности — это ваша персона, господин доктор.

А теперь вы намерены посадить меня в лужу?

Вы уедете и уже завтра, быть может, будете далеко отсюда. Если вы исчезнете, меня ждет нелегкое испытание. Моя безграничная вера в вас сулит приглашенным изысканное пиршество. Вся кухня отдана в ваше распоряжение. Ваша власть огромна, на расходы не скупятся. И вот, когда кушанья готовы лишь наполовину, но у гостей уже потекли слюнки в предвкушении яств, шеф-повар сбегает с кухни. Приглашенные съезжаются, намереваясь занять места за пиршественным столом, и на меня возложена обязанность, в высшей степени неблагодарная, известить их о случившемся. Господь свидетель, что, кроме вами же обещанного пира, я не жду никакой иной награды. Но вы ставите передо мной — перед тем, кто, как только мог, способствовал осуществлению вашего замысла, — задачу, решая которую я скорей всего сверну себе шею.