Читаем без скачивания Атлантида - Герхарт Гауптман

В то утро Эразм чувствовал себя уже весьма окрепшим. Природа взяла свое за время глубокого, без сновидений сна. Впрочем, в жизни все устроено так, чтобы всякий человек отрабатывал свои барщину и оброк не без некоторых передышек. Такие передышки бывают всегда и повсюду. Одна из них — глубокий сон души и тела. Случаются они и в состоянии бодрствования. Любой аффект, дойдя до кульминации, неизменно сменяется покоем. Глубочайшая печаль время от времени перемежается состояниями бодрой беспамятливости. Прорванная пленка затягивается вновь и покрывает любую рану, например неразделенной любви или разлуки. Человек был бы не в силах снова и снова выносить борения чувств, если бы внешняя деятельная жизнь хоть ненадолго не успокаивала его.

И вот костюмы к спектаклю готовы и ждут в галерее замка, хотел было продолжить свои увещевания доктор Оллантаг. Но в этом уже не было нужды. Ибо театральные костюмы успели пленить воображение Эразма. И хотя тоска, горечь, досада и сожаление еще заунывно звучали где-то в глубине души, их перекрывал победный марш жизни.

По пути в замок им повстречался Сыровацки, сей, скажем так, потерпевший крах в притязаниях на престол принц Датский. С пугающей бледностью на отнюдь не лишенном благородства лице, он ответил на приветствие княжеского библиотекаря, но сделал вид, будто не замечает доктора Готтера.

— Может быть, догнать его? — спросил тот. — В сущности, мне его очень жаль.

— Вы полагаете, вероятно, что после того, как он по собственной же вине проглотил весьма горькую пилюлю, он лучше сыграет Гамлета? — улыбнулся Оллантаг, а потом добавил: — Впрочем, как известно, у медали две стороны. А сострадательных сердец на свете предостаточно. И тот, кто терпит поражение в одном деле, нередко самым неожиданным и поразительным образом берет реванш в другом. Возьмем, к примеру, нашего Гамлета: до недавнего времени он не имел ни малейшего успеха у вашей с ним Офелии. А сегодня утром их видели вдвоем, и более того, ходят слухи, будто вчера утром около пяти Сыровацки с Ириной Белль возвратились в город с загородной прогулки.

— Что вы говорите! — воскликнул, улыбаясь, Эразм.

Приятное мальчишеское лицо барона фон Крамма нередко озарялось почти беспричинной, безудержной веселостью. Эразм проникся к нему симпатией еще при первом разговоре об оформлении будущего спектакля. По натуре куда более художник, нежели аристократ, барон любил и ценил жизнь богемы и взирал на присущую ей некоторую распущенность и с юмором, и с великодушием.

— У малышки есть несомненные достоинства, черт побери! Не уверен, что я не отказался бы с радостью от роли Гамлета ради того, чем она одарила Сыровацки.

Все трое весело рассмеялись, хотя Эразма развеселило нечто совсем иное, нежели его спутников.

Блики солнца, проникая через витражи готических окон, плясали по коврам ручной работы в галерее замка, где на старинных сундуках и креслах были разложены костюмы и реквизит. Едва они принялись рассматривать их, как в конце галереи показалось кресло-коляска, из которого князь весело махал им рукой.

— Как хорошо, что вы уже здесь! — воскликнул он. — Ну что? Революцию покуда отменили? Да? И костюмы уже принесли? Доктор Готтер, расскажите же нам, что на самом деле сказала эта Рёслер? Как она говорит про обер-гофмейстера? Чуть-чуть нагловато, вам не кажется? И все же удивительно метко, верно, Оллантаг? А о профессоре? Ректор, упившийся в хлам? Великолепно! И очень смешно. В самом деле, сказано просто великолепно!

Князю показали костюм Гамлета.

— Ваша светлость, вы, кажется, удивлены тем, что он такой темный? Но позволю напомнить вам, что у Гамлета умер отец.

— А разве в те времена в знак траура носили не белое?

— Тогда пусть ваша светлость примет во внимание собственные слова Гамлета, — учтиво заметил Оллантаг. — Принц говорит матери: «Ни плащ мой темный, ни эти мрачные одежды…»

— Да, да, вы правы, как это я забыл! Но коли Сыровацки вышел из игры, то кто же будет у нас Гамлетом? Доктор Готтер, придется вам играть Гамлета!

Эразм меж тем разглядывал две старинные шпаги, лежавшие поверх костюма Гамлета. Шпаги, прекрасная галерея, присутствие князя и разговоры о Гамлете — все это целиком захватило его. Еще до высказанного князем предложения он ощутил себя в душе Гамлетом. Он словно вобрал в себя все содержание пьесы, весь поэтический текст, временная последовательность событий и их пространственный мир как бы стянулись в одну-единственную точку, все образы и события слились в одно живое единство, непосредственно присутствующее в настоящем.

Эразма целиком поглотило то магическое таинство, что несет в себе театр.

А потому не потребовалось долгих уговоров, чтобы заставить его примерить костюм Гамлета. В соседнем кабинете его быстро экипировал барон-художник; блеск его лучившихся восторгом глаз выдавал и чуть злорадное ликование по поводу того, как легко им удалось заманить Эразма в ловушку. Появление Эразма в галерее было встречено с радостью.

Тем временем сюда подоспели еще несколько человек, среди которых были придворная дама и принцесса Дитта. Художник фон Крамм подошел к принцессе и столь же искусно изловчился уговорить ее примерить костюм Офелии. Теперь уже не трудно было угадать, что тут затевалось: все как бы невзначай подводилось к тому, чтобы сыграть какую-нибудь сцену из «Гамлета».

Князь вставил в правый глаз монокль и, вне себя от возбуждения и радостного волнения, быстро заговорил:

— Очень хорошо! Ну просто отлично! Принцесса выглядит великолепно, правда, Оллантаг? А этот молодой человек? Ну чем не принц Датский? Настоящий принц до кончиков ногтей, вылитый принц Датский! — повторял он, словно желая убедить в этом всех остальных.

На Эразме был парик, белокурые, ровно постриженные волосы спадали на плечи, как у молодых англичан на портретах раннего Гольбейна. Костюм и парик столь сильно преобразили самоощущение Эразма, что он без всяких возражений принял предложение Оллантага превратить старинную галерею в театральную площадку для хорошо всем известной сцены, где Гамлет и Офелия встречаются в галерее замка Эльсинор. Смущенно зардевшись, принцесса Дитта согласилась быть его партнершей.

Тотчас же освободили место для артистов. Эразм — Гамлет отошел в дальний конец галереи, а потом начал медленно-медленно приближаться к зрителям. Оллантаг взялся прочесть слова Полония, которые как бы предваряют этот отрывок:

Ты здесь гуляй, Офелия. — Пресветлый.

Мы скроемся.

(Офелии.)

Читай по этой книге,

Дабы таким занятием прикрасить

Уединенье. В этом все мы грешны. —

Доказано, что набожным лицом

И постным видом мы и черта можем

Обсахарить.

Его шаги; мой государь, идемте

прочь.

Судьба, думает Эразм, обрекла Гамлета на то, чтобы таить в душе некие весы, которые чутко реагируют на малейшее воздействие морального толка. Даже крошечные, не заметные глазу частички могут вывести их из равновесия. Но и эти незначительные отклонения причиняют ему страдание. Гамлет наделен удивительным даром ясновидения. Но когда он рассуждает о вещах, для него очевидных, окружающие не понимают, о чем идет речь. Мир принца иной, нежели тот, в котором живут остальные. Они взваливают на него невыносимо тяжкие грузы. И ему приходится сопротивляться, защищаясь горечью диалектики и всей стойкостью духа, чтобы не задохнуться в конвульсиях страха и судорогах брезгливости и отвращения. К чему выражать свои мысли ясно, если ясность всегда остается непонятой? Размышляя таким образом, Эразм — Гамлет медленно шагает взад и вперед по галерее, время от времени останавливаясь и глядя — хотя, по сути дела, он смотрит лишь в собственную душу — в форточку витражного окна. Он не замечает, как к нему подходит Офелия:

Мой принц,

Как поживали вы все эти дни?

По чистой случайности тон, которым Дитта произнесла эти слова, оказался как нельзя более верным и удивительно точно передавал состояние Офелии. Природная застенчивость принцессы, на золотистом затылке которой играли лучи солнца, сейчас воспринималась как угрызения совести в душе Офелии. Ведь знала же она, что ее направляют и злокозненно используют в борьбе, которая ведется против ее любимого. Правда, она лишь теперь до конца поняла, сколь дурна навязанная ей роль, от которой следовало отказаться, пусть даже отказ и навлек бы на нее неприятности.

Мой принц,

Как поживали вы все эти дни?

И Гамлет отвечает:

Благодарю вас; чудно, чудно, чудно.

Эразм — Гамлет долго молчал, разглядывая Офелию, прежде чем ответить ей; кровь отхлынула у него от лица, его бледность поразила даже ко всему на свете равнодушного обер-гофмейстера, который между тем вклинился в задние ряды зрителей. Вместе с ним появилась и Ирина Белль. Никто, конечно, не догадывался, что именно это и заставило Эразма так побледнеть. После того как он испуганно, недоверчиво и испытующе оглядел галерею и его взгляд, вернувшись к Офелии, словно просверлил ее насквозь, у зрителей уже не оставалось никаких сомнений, что принц разгадал задуманную игру. Однако последовавшие за тем слова Офелии на миг вывели его из равновесия.