Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем, мне открываются некие негуманоидные существа. Это две расы — шарики и пружинки, шарики угнетены, а пружинки — их угнетатели. При этом они существуют вместе, как единый организм. Шарики суть мозговое вещество, а пружинки тело, но ментально они разделены. Но, несмотря на антагонизм, живут они в странном симбиозе, и селятся в людей. Они живут в районе шейных позвонков. Если убить человека раньше, чем пришельцы, то они погибнут оба. Если нет — они убивают человека.
До смерти человек контролируется пришельцами.
Откуда ни возьмись, возникает моя родственница, тётка, о существовании которой я и не подозревал. Она ведёт себя странно, будто готовя меня к гибели.
Шарики открывают мне тайну — планета зачищается от людей. В последний момент, спасаясь от погони, мне удаётся с помощью шарика и обеспеченной им левитации выпрыгнуть в окно.
Шарикам нужна поддержка и они учат меня, как распознавать заражённых людей и как извлекать из них пружинки. Это действительно маленькие чёрные спирали, похожие на пружинки от шариковой ручки. Я становлюсь чем-то вроде предводителя санитаров, зачищающих поверхность планеты.
Но жизнь в стране и мире разрушена — уцелевшие люди живут общинами, возделывают землю. Появляются новые вожди, затмевающие меня, пользующиеся большим авторитетом.
Я общаюсь с шариками как философ"…
16 декабря 2002
История про сны Березина № 47
"Приснился мне сон, будто я попал в гости к молодым людям, изготавливающим самопальные порнографические компакт-диски.
— Откуда фотографии, — спрашиваю.
— Из журнальчика, — отвечают.
Я раскрываю журнальчик, и вижу, что этот журнал напечатал мой рассказ. Думаю, попросить денег или судиться — во сне у меня настроение воинственное".
17 декабря 2002
Важная история про сны Березина № 48
"Я попадаю в воюющую среднеазиатскую республику. И там я — одиночный боец, путешественник с автоматом Калашникова.
Меня подбрасывают на военном "КамАЗе". Воет мотор машины, и я еду в неизвестность.
Так случается, что я начинаю не то чтобы сотрудничать, а скорее помогать правительственным войскам. Впрочем, правительства нет, то есть, нет единой власти, есть лишь желания одних людей, вступающие в противоречия с желаниями других. Это вполне бергсоновское пространство, вновь вернувшееся в средневековую простоту желаний. У меня появляется напарник — молодой парень-таджик. У него есть забавная привычка — он, сложив особым образом пальцы и поднеся их ко рту, умеет даже не свистеть, а курлыкать. Он удивляется всему, что я рассказываю о Большом мире, удивляется моим светящимся командирским часам, удивляется людям, которых мы встречаем на дорогах. За чем, во исполнение какого задания послали нас в путешествие, я не знаю.
Вдвоём мы идём по горной дороге, как новые Сухов и Саид, возвращённые в жизнь из кинематографа. Даже имена в этом сне начинаются на одну букву. И вот мы попадаем в дом, где живут три сестры. Это не собственно аллюзия на чеховских персонажей, а история трёх женщин, что создали странный оазис среди войны. Одна сестра — совсем старуха, прожившая жизнь, Помнящая разные власти и разные уклады жизни. Она мудра особой, скорбной женской мудростью, скорбной и одинокой. Младшая сестра — совсем девочка, выходящая в степь собирать буйно цветущие алые маки. Средней мы пытаемся понравиться вместе с таджиком. Однако, эти ухаживания вполне платонические, это, скорее, игра, в которую включены все пятеро.
Странные звуки, которые таджик извлекает из комбинации пальцев очень нравятся всем трём женщинам, они сочетаются со звуками ветра, моющейся посуды и криком осла на улице.
Сёстры, кажется, хранительницы музея, забытого всеми и заброшенного. В пыльных и пустых комнатах сложены портреты передовиков и картины в рамах. Стоит в углу невесть откуда взявшийся бюст туркмен-баши Сапармурада Ниязова. Кипит в углу в углу вечный электрический чайник — тогда, когда в этом мире есть электричество. В этом доме хранится давний уклад, и мы с молодым таджиком пьём чай не из пиал, а из стаканов, живущих в металлических подстаканниках. Два наших абсолютно одинаковых автомата спят стоя, как лошади, в соседней комнате — дожидаясь своего часа.
Наши хозяйки — русские, но в пространстве сна национальность имеет лишь назывное значение. Однако, их нужно спасти, и, может, именно в этом цель нашего путешествия.
В поселение приходит оппозиция, но, как уже было сказано, оппозиция и правительство мешаются, как картошка и лавровый лист в супе. С шелестом опадает стекло в музее, оконное мешается с битым стеклом картин. Таджик стреляет через пустой проём окна. Я отстреливаюсь через проём двери. Пули, пролетая через комнату, пластами осыпают штукатурку стен. Обоев нет, и комната наполняется сырой пылью. Нападающие не видны, их нет, есть лишь опасность. Бой кончается ничем. Понятно лишь, что три сестры — это высшая ценность, значение которой ясно и мне и молодому таджику. Мы обязаны спасти их — надо уходить, и мы снова идём по горной дороге — три женщины, впереди молодой таджик, а позади — я. На привалах таджик курлыкает, сложив пальцы, и младшая девочка пытается вторить ему. На пустынной железнодорожной станции мы сажаем сестёр в случайный, будто заблудившийся поезд. Сёстры машут нам, младшая плачет, но вот поезд исчезает, будто бы его и не было.
Надо прощаться, наша миссия выполнена. Я снимаю с руки свои командирские часы и кладу их в протянутую ладонь своего спутника. Он делает шаг ко мне и вдруг складывает мои пальцы необычным образом. Таджик говорит: "Смотри, делай так. Делай так и вот так". Он учит меня курлыкать. Не свист, не стон, разносится над пустынной местностью. Протяжное и грустное курлыканье слышим мы оба — со второй попытки у меня получилось.
Звук несётся над горами и степью, и счастье не покидает меня вплоть до пробуждения.
18 декабря 2002
История про сны Березина № 50
"Я сижу в ресторане, на приёме или юбилее. Может это юбилей какой-то фирмы может знакомых, может просто вечер встреч. Однако на этом вечере каждый платит за себя — почему-то расценки заведения указываются во французских франках. Всё кончается, я уже переговорил с теми людьми, с которыми должен был переговорить, и теперь сижу один за столиком. Эстетическая интонация этих минут хорошо описывается фразой "Мы,
