Читаем без скачивания Дата Туташхиа - Чабуа Амирэджиби

— Отбросьте шкуры! — приказал Дата попам.

Они подняли шкуры одну за другой и швырнули их на пол.

Крупы оказалось двенадцать мешков.

— Несите мешки и засыпьте покойника!

Попы, кряхтя и спотыкаясь, еле доволокли один мешок до тонэ. Я вспорол его, и попы, едва подняв мешок, высыпали его на Кандури. Это была гречиха.

— Все мешки высыпайте. И двигайтесь поживее! Силенок вам не занимать! Быстрей, быстрей поворачивайтесь!

На восьмом мешке Дастуридзе вскочил-таки и прыгнул в тонэ. Шум, треск, хруст… и Дастуридзе заревел, как бычок, которого ведут на бойню:

— Нет, их… Нет колец!.. Бриллиант с абрикосовую косточку!.. Бриллиант с косточку сливы… А говорил, что большой бриллиант наместнику, а поменьше экзарху! Себе, подлец, забрал… Сам носил… Вы же видели, были перстни на пальцах. Нет их! Где они? Кто взял? Бриллиант с абрикосовую косточку… со сливу…

Попы пыхтели, таскали мешки, высыпали их в тонэ. А оттуда неслось дастуридзево «с абрикосовую косточку…*, «с косточку сливы…».

Кандури как упал в тонэ, так кольца с пальцев и стянул, и засунул их, видно, куда поглубже. Он же понимал, что Дастуридзе кинется за ним.

Попы высыпали последний мешок.

А мы за дверь и — в Квишхети.

Грешным делом, если б не Дата, я бы бриллиантики прихватил. «Укравший у вора — блажен», — не нами это придумано.

ГРАФ СЕГЕДИ

В списке Зарандиа, как я уже говорил, на одном из первых мест стояло имя Хаджи-Сеида. Зарандиа уверял, что казначеем панисламистов является именно Хаджи-Сеид, но документированного доказательства у него не было, как и вообще не было каких-либо убедительных доказательств. Зарандиа начал с того, что решил приглядеться к Искандер-эфенди Юнус-оглы. Скажу, что и мне, и моим помощникам именно Искандер-эфенди казался лицом наиболее подозрительным. И именно его решил использовать Зарандиа, чтобы проникнуть в тайну деятельности Хаджи-Сеида. Предстояло сблизиться с Искандером-эфенди и завербовать его. Зарандиа долго следил за ним, получил нужные сведения и в один прекрасный день подсел за его столик в чайной.

— Добрый день, Искандер-эфенди! Не припоминаете меня?

Сидевший внимательно оглядел подсевшего.

— Кажется, вы изволите служить провизором в аптеке Оттена… Да, да, в аптеке Оттена на Сололакской улице… Я не ошибаюсь, простите? Где-то я вас встречал, но чем вы занимаетесь, уверенно не припомню, нет…

Зарандиа протянул свою визитную карточку.

— Здесь, правда, не сказано, что я еще и руководитель политической разведки.

Тонкая улыбка блуждала по лицу отреченного грузина, пока он разглядывал визитную карточку.

Зарандиа попросил слушать его внимательно и сразу же объяснил, зачем пришел и что ему нужно от секретаря и кассира Хаджи-Сеида. Он не преминул сообщить также, что высшие чины тайной полиции убеждены, что Искандер-эфенди Юнус-оглы является резидентом турок, однако он, Зарандиа, считает это ошибкой, которую хочет опровергнуть, но сделать это может лишь с помощью его, Исканде-ра-эфенди.

— Я полагаю, Искандер-эфенди, — сказал Зарандиа, — что вашим призванием и долгом является служба, а не верность. Вы возсе не обязаны сохранять верность ни Хаджи-Сеиду, ни своим многочисленным бывшим и будущим патронам. Вы обязаны быть верны нам, потому что вашего нынешнего патрона мы все равно уличим в преступлении, и тогда вы неминуемо разделите его участь. Мы не потребуем ничего особенного — лишь небольшой помощи, однако медлить с ответом мы вам позволить не можем. Вот… — И он вынул из кармана и положил перед Искандером-эфенди заранее составленное обязательство и даже протянул ему химический карандаш. — Или вы подписываете это и действительно оказываете нам упоминаемую в расписке услугу, или отправляетесь отсюда в тюрьму, а мы обойдемся без вас, вам же останется уповать на аллаха!

— «Дулкернаин снова отправился в путь…»— произнес Искандер-эфенди, дочитав расписку.

— Что вы изволили сказать?

— Это из восемнадцатой суры Корана… Бейрут, Дамаск… Афины тоже прекрасный город, и я там не бывал, но все же Дамаск, говорят, лучше… Эй, Абдурахман, подай господину… — Зарандиа быстро скосил глаза, и имя собеседника застряло в горле Искандера-эфенди. — Подай господину чаю покрепче, Абдурахман!..

Зарандиа кивнул.

Принесли чай. Зарандиа отхлебнул и после долгого молчания спросил с искренним любопытством в голосе:

— Дамаск, говорите… А в Риме не приходилось вам бывать? Прекрасный город. И прелестные девочки, должен вам сказать. И что забавно, в Италии до сих пор нет закона против садизма. А там как раз нам человек нужен. Язык вы знаете хорошо. Ведь с сеньором Массари вы изъясняетесь на итальянском совершенно свободно… Как удачно все складывается!

— «Род уходит и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает, чтобы там опять взойти», — прочитал Искандер-эфенди, словно для себя одного.

— Что вы изволили сказать?

— Это из Библии. Екклесиаст. Не помню, господин Зарандиа, чтобы мое пребывание и служба в любом городе заканчивались как-нибудь иначе. — И Искандер-эфенди ткнул пальцем в расписку. — Хотел бы я знать, почему вы являетесь именно ко мне, и непременно — всюду. Я понимаю, если б я провинился в чем-то. Но ведь совсем ни в чем. Ни в чем совершенно! И никогда.

— В наше время это больше всего и вызывает подозрение.

— То именно, что я ни в чем и никогда не провинился?

— Да.

— Дамаск…

— Об этом, Искандер-эфенди, мы поговорим позже! — Зарандиа тоже коснулся пальцем расписки.

— Разумеется… Но расписки я ни в одном городе не давал. Чем еще могу служить?

— В каких городах и банках за пределами России есть текущие счета у Хаджи-Сеида?

— Только в Стамбуле. Банк Стиннеса, счет номер тысяча четырнадцать, — Искандер-эфенди ответил немедля, и с этого момента и здесь, в чайной, и позже говорил только правду.

Многим, вероятно, покажется, что смелый шаг Зарандиа есть оскорбление профессионализма и авантюризм. С точки зрения теоретической такая оценка вполне справедлива, однако практика подтверждает, что большинство вербовок во все времена и во всех государствах происходило именно так — нахрапом и откровенно. Вопреки взглядам некоторых профессионалов, большинство вербуемых остерегается осложнить отношения с тайной полицией и законом, и стоит вербующему достаточно твердо сказать о возможных осложнениях, как сомнения у вербуемого отпадают сами собой. В беседе Зарандиа с Искандером-эфенди Юнус-оглы не было ничего неожиданного, кроме тут же состряпанной версии о садизме. Таких сведений об Искандер-эфенди у Зарандиа не было, и ничего похожего мы не могли бы доказать, что Искандер-эфенди сообразил, что если он откажет Зарандиа, то тайной полиции ничего не будет стоить представить парочку проституток, которые подтвердят, что он садист. Он предпочел согласиться сам, чем быть втянутым другими, — случай самый обычный в аналогичных ситуациях.

Благодаря Искандеру-эфенди удалось установить, что стамбульский антиквар Чекурсо-бей четырежды в год вносит в банк Стиннеса на текущий счет Хаджи-Сеида суммы в турецких лирах. Каждый взнос равнялся двум тысячам русских рублей. По существующим правилам банк посылал своему клиенту уведомление о поступивших суммах, и таким путем Хаджи-Сеид узнавал, что деньги пришли. Искандер-эфенди не мог сказать нам, кому Хаджи-Сеид рассылал эти деньги, но назвал имя Кара-Исмаила, скупщика серебряной посуды в Дагестане от фирмы Хаджи-Сеида, который раз в три месяца получал из кассы двести червонцев золотом сверх той суммы, которая выдавалась ему для закупки товара. Кара-Исмаил жил в Темирханшуре. Идя по его следам, мы могли обнаружить резидентов, рассеянных в Дагестане.

Однажды, выступая перед высшими чинами полиции закавказских губерний, Зарандиа развернул следующую мысль. Во все времена и во всех государствах полиция или администрация, взявшая на себя ее функции, представляла всегда и по сю пору представляет собой структуру, предназначенную для того, чтобы правящие круги располагали возможно более полными сведениями об образе жизни, способе существования и взглядах каждого гражданина. Существует целая иерархия от министра внутренних дел до квартального, без которой невозможно было бы исполнять законы, и нет государства, которое могло бы без этой службы обойтись. Когда мы видим, что определенная государственная система твердо стоит на ногах и падение ей не угрожает, это означает, что большинство граждан довольно существующим порядком вещей, что оно на стороне действующих законов, а, стало быть, и своей полиции, и тогда можно быть уверенным, что необходимые сведения существуют в головах людей потенциально — надо только уметь их взять. Это положение звучит парадоксально, но в парадоксальности его сила: мыслящего человека парадокс толкает на анализ, а анализ приведет его к выводу, что перед ним вовсе не парадокс, а истина.