Читаем без скачивания Диссиденты - Александр Подрабинек

Во дворе на снегу было полно следов. Натоптали и даже не подумали замести. Я осторожно прошел в дом и убедился, что контрольная ниточка на двери сорвана. Гэбэшники, как и положено, ее не заметили. Значит, у нас дома были «гости». Стало понятно, почему следы машины оборвались прямо у нашей калитки. Никто никуда не улетал – это были следы обратного пути. Вечером, когда нас с Женей везли в милицию, снега не было. Утром тоже. Снег шел ночью. Следы были только в одну сторону. Значит, КГБ приехал к нам до того, как выпал снег, а уехал – после. Похоже, они были у нас всю ночь.

Следующие несколько часов я, забаррикадировавшись изнутри, лихорадочно перебирал все наши вещи. Я не боялся, что у нас что-то заберут. Я боялся, что нам что-нибудь подкинут. Но ничего не было. Значит, они просто воспользовались случаем посмотреть, что есть в доме запрещенного. Удачный случай: Алка в роддоме, я в милиции. А может, всё не так уж и случайно? Что это Женя скандал-то устроил вчера на ровном месте? А может, я слишком мнителен? Опять все тот же вопрос: кем все-таки лучше быть – дураком или параноиком?

Ладно, хватит копаться в подсознании, решил я на сей раз довольно быстро. Надо быть готовым к обыску.

Они пришли 29 января, когда Марку было полтора месяца. Целый день несколько человек в штатском под руководством заместителя прокурора Якутской АССР Демина копались в наших вещах в поисках антисоветской литературы. Их добычей за день были: пишущая машинка, двенадцать номеров «Информационного бюллетеня» Рабочей комиссии, пять выпусков «Хроники текущих событий», роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», материалы Московской группы «Хельсинки», вырезки из иностранных газет, часть личной переписки. В уборной содрали фотографии членов Политбюро. Долго разглядывали и в конце концов забрали подаренные мне Островскими их партийный и профсоюзный билеты. Обыск проводился по нескончаемому делу «Хроники» № 46012/18. Верховодил всем капитан КГБ Зырянов, командовавший и прокурорскими, и чекистами.

Мы с Алкой учредили параллельную реальность – занимались своими делами, будто никакого обыска нет. Алка кормила Марка, готовила обед, а я в какой-то момент закинул в стиральную машину грязные пеленки с подгузниками и принялся стирать. Чекисты и прокурорские выражали неудовольствие тем, что мы так несерьезно относимся к обыску, но мы просто не обращали на них внимания. Зырянов смотрел на все снисходительно и понимающе.

Года через два он меня допрашивал в тюрьме по чьему-то делу и рассказал, что он-то понял тогда, почему я решил заняться стиркой: «У вас в стиральной машине была запрятана ваша книга. Я догадался, но не стал вам мешать. Решил, что в другой раз заберем». Я не стал его переубеждать и тем более рассказывать, что на самом деле единственный экземпляр «Карательной медицины» мы успели запрятать в запеленатого Марка, пока они ломились к нам в дом.

Забавная получилась перекличка поколений. Когда-то моя бабушка рассказывала, как ее муж Абрам Алтерович Подрабинек, известный в Бессарабии коммунист-подпольщик, прятал от румынской сигуранцы большевистские прокламации в запеленатого моего отца. Сменилось всего два поколения, и детские пеленки нового Подрабинека послужили уже антикоммунистическим целям!

Улов чекистов был невелик, на новое дело явно не хватало. Но настроены они были серьезно, особенно старались выслужиться работники прокуратуры. В какой-то момент заместителю прокурора республики Демину показалось, что его звездный час настал. Он обнаружил в нашем доме непонятную систему, которую поначалу принял за что-то террористическое. Подняв в одной из комнат крышку подпола, они увидели электрические провода, лампочки, контакты – и решили, что это адская машина. Я объяснять предназначение устройства не стал и самостоятельно демонтировать его тоже отказался. Не обязан. Они решили, что поймали меня по-крупному. Демин сам полез в подпол разбираться, дабы никто не оспорил его лавры героя. В погребе между тем стояла вода, пахло плесенью и было довольно мерзко.

Система моя была самая незамысловатая. Дело в том, что временами, особенно поздней весной, когда тает снег, и летом, когда слегка оттаивает земля, в подполе повышался уровень воды. Мерзлота подтаивает, воде уходить некуда, она поднимается и начинает заливать полы. Мы, как и все соседи, хватались за ведра или насосы и начинали откачивать воду на улицу. Я придумал систему раннего оповещения из поплавка, контактов, батарейки, проводов и электрической лампочки. Использовался тот же принцип, что и в бачке унитаза: уровень воды повышается, поплавок из пластикового детского кубика поднимается, контакты замыкаются, и лампочка на стене комнаты загорается. Значит, пора включать насос и откачивать воду, пока она не залила пол. Система работала исправно, пока ее не порушил прокурор Демин. Он долго возился в тесном погребе, соскальзывая с мокрых ступенек лестницы в затхлую воду, все трогал руками, проверял контакты, отсоединял провода, вероятно, думая, что рискует жизнью, пока наконец до него не дошло, что ничего взрывоопасного здесь нет. Вылез он из погреба промокший, грязный, злой, покрытый плесенью, весь какой-то жалкий и очень недовольный.

Когда обыск закончился, мне велели собираться и ехать с ними. Зачем, не пояснили. Стало тоскливо, как никогда раньше. Одно дело – идти в тюрьму налегке, когда один и беззаботен. Совсем другое – когда есть семья и только что родился сын. Но подавать виду было нельзя. Я взял свой вещмешок со всем для тюрьмы необходимым, поцеловал Алку, маленького Марка и уехал.

Меня привезли в прокуратуру. Для допроса. Следователь Сорокин, человек простой и незатейливый, на мой вопрос, почему в нарушение закона они не оставили мне копию протокола обыска, ответил прямо и откровенно: «Мы не хотим, чтобы это оказалось на Западе». Вопросы его касались изъятых на обыске материалов. Я, разумеется, отвечать отказался. Ничего не добившись, они меня выпустили. Я побежал домой. Даже не побежал, а полетел.

Алка провела этот час или два, сидя в полном оцепенении. Когда я появился на пороге, она упала в обморок. Вот ведь, не когда я ушел, а когда вернулся! Впрочем, это было объяснимо: в мое отсутствие она расслабиться не могла. Ей и потом, когда меня рядом уже не было, приходилось выстаивать в окружающей жизни за нас обоих. А в тот вечер у нее пропало молоко, и Марк некоторое время получал искусственное питание.

Зима на полюсе холода – отдельная песня. Это даже не зима в нашем обычном понимании, а некий изощренный природный эксперимент на выживание. Господь, когда творил землю, забыл, наверное, добавить в Якутию тепла, а когда спохватился, было уже поздно, и в порядке компенсации он посыпал якутскую землю алмазами и добавил золота. Правда, получилось так, что на бриллиантах и золоте наживаются одни, а от холода страдают совсем другие.