Читаем без скачивания Солнце Велеса - Елизавета Дворецкая

– Была? – спросила Лютава. – Умерла она?

– Этим летом только. После Купалы сразу. Да ей уж под семь десятков было, столько не живут. Жаль, вас не дождалась. Тебе бы, Вершиславна, любопытно с ней поговорить было бы. Про чудов-кудов там разных, все такое. – Мыслята покрутил в воздухе ладонью с растопыренными пальцами, намекая на нечто ему недоступное. – Такая лихая была бабка – куда там Семьюну! Она вон там жила. – Он взмахом руки указал на лес. – Теперь уж, видать, родич какой в ее избе на зиму обосновался. Ну такой, по матери… – Он приставил сложенные ковшичками ладони к голове, намекая на медвежьи уши. – Никто туда не ходит…

– А что – пошаливает бабка? – осторожно спросила Лютава. – Вы просто так ее избы боитесь или здесь неладно?

– Чего же ладного? – Мыслята пожал плечами. – Ведь она так и померла, а силу не передала никому.

– Это плохо, – серьезно согласился Лютомер. – Что же вы ей не подобрали никого?

– Да чудная бабка была. Мы уж ей предлагали, у нас бойкие девчонки были, особенно одна, брата моего Веретеня дочка. Да сбежала с парнем, аж на Серену-реку. А бабка учить никого и не хотела. Сама, говорит, опять у вас кудесить буду. Обождите, дескать, только. Все кудесники, известное дело, того… – Он снова покрутил рукой в воздухе, не желая обидеть гостей, но они и сами понимали, как обычные люди относятся к ходокам в Навь. – Но наша была пуще всех. Сама! Как это – сама, когда помирать пора? Ну, вот и померла. Похоронить-то мы ее похоронили, всю утварь ее в могилу собрали. А говорят, не лежится ей в могиле. Уж мы всякие жертвы ей приносили – без толку. Видно, сила непереданная ей и на том свете покоя не дает.

– Ходит?

– Ходит, похаживает. – Мыслята кивнул. – И здесь, и у нас в селище видели ее. И она ходит, и конь ходит черный, из пасти пламя пышет. А то и вовсе куда-чуда такая, что и говорить неохота. Жуть жуткая! Вы-то у нас оба кудесники. – Мыслята вопросительно оглядел Лютомера и Лютаву. – Может, успокоите ее как-нибудь?

Брат и сестра переглянулись.

– Сразу не скажу. – Лютомер покачал головой. – Поглядеть надо, что за бабка и что за куды от нее остались. Коли сумеем – поможем.

Из-за тяжелого груза двигались медленно, но пять поприщ до селища под названием Медвежий Бор одолели еще до сумерек. По дороге миновали две веси, из пяти и из восьми дворов. Мыслятино селище считалось главным. Именно сюда мужики собирались на сходки, а женщины на посиделки. Здесь была выстроена изба-беседа, пригодная и для размещения гостей. Как рассказал Мыслята, в последние годы торговые гости зачастили через Неручь на Болву, так что он уже подумывает поставить для них отдельную избу и брать плату за постой. Сами же гости и надоумили – говорят, во всех землях так делают.

Лодьи наконец спустили на воду Неручи, товар погрузили. Бойники устроили себе стан за околицей, но Лютомера с сестрой Мыслята пригласил к себе. Дом его вела сестра, круглолицая и бойкая девка, державшая в руках невестку, жену младшего Мыслятиного брата. Не со зла, но только от горячности нрава Овсяница, как ее звали, гоняла туда-сюда невестку, детей, которых тут насчитывалось шесть душ, и все восклицала:

– Ой, когда же уйду я от вас?! Ой, хоть бы кто-нибудь увез меня поскорее!

– Ох, Овсянка, накличешь беды! – посмеивался над ней Мыслята. – Здесь ты Дожиновну гоняешь, а в чужом доме свекровь да золовки тебя вот так же будут гонять. Наплачешься еще!

– Я свои слезы на дело поберегу!

– Наплачешься! Муж еще нос будет воротить: каша не такая, пироги не такие, и медовуху матушка куда как лучше делает!

– А то я виновата! Вон, девки ни одна у печки не крутятся, знай приданое шьют, а стряпать свекровь научит! Я одна, горемычная, сама все делаю, через вас же, мучители мои!

Вечер Лютава провела с женщинами, которые рассказывали ей всякие басни про бабку Лесаву и медведей, а она им рассказывала про вятичей, про Молинку и Змея Летучего, так что скучать никому не приходилось.

…А ночью ей приснился сон, который вовсе не был сном. Она видела некое серое существо без лица, непонятно, мужчину или женщину. И это существо отправлялось в дальнюю дорогу. Оно долго собирало из прутьев что-то похожее на корзину или клетку, потом село в нее, и его понесли в клюве огромные серые птицы. Они летели под серым небом Нави куда-то очень далеко и остановились на границе. Граница была похожа на черту, отделяющую серый мир от другого, янтарно-желтого. Там серое существо вышло из корзины, развело костерок и село возле него в ожидании. Оно ждало для беседы кого-то, кто должен был прийти из желтого солнечного мира. И Лютаве было совершенно ясно, что ждет оно ее. И едва она это сообразила, как серое существо выпрямилось – лица у него по-прежнему не было – и утвердительно кивнуло, а потом показало на рядом стоящую летательную корзину: дескать, в этом и ты можешь сюда приехать.

Настолько ясный призыв оставить без внимания было никак нельзя. Лютава не могла знать, что за дух это был, но думала больше всего на Лесаву, местную ведунью. Не передав никому своих кудов, та не могла по-настоящему уйти и скиталась невнятной тенью возле своего прежнего жилья. Понятно, что она обрадовалась появлению двух волхвов. А Лютава к тому же, как всякая невеста, все эти дни шла по длинному-длинному Калинову мосту, и до нее Лесаве было легче всего достучаться. Кровные родичи и раньше видели ее, но не имели дара с ней говорить.

Ради такого дела Лютомер решил задержаться, и следующий день они провели в Медвежьем Бору. Ближе к вечеру Лютава попросила провожатого к избе Лесавы. Значительно кивнул, Мыслята отправил с ней сына Помогайлу. Они долго шли через ельник, через болото, где были проложены узкие гати из пары бревнышек, уже довольно трухлявых, и наконец вышли на полянку, где стояла покосившаяся, вросшая в землю тесная изба. Здесь Лютава отпустила Помогайлу восвояси; она могла и сама найти обратную дорогу, но парень твердо обещал прийти за нею завтра утром.

Когда он исчез за деревьями, Лютава приступила к двери и пожалела, что отпустила парня: дверь рассохлась, и пришлось навалиться изо всех сил, прежде чем та наконец подалась. Скрип старой двери был похож на вопль злобного беспокойного духа, и в сумраке чужого леса, где ничто, кроме этой избушки, не говорило о присутствии человека, леденил кровь.

Не торопясь заходить, Лютава постояла за порогом, прислушиваясь и принюхиваясь. У волхвов слух и обоняние развиты почти так же хорошо, как у слепых от рождения – им приходится бывать в мире, где они порой слепы. Ее нюх уловил сразу множество запахов: отсыревшего дерева, давно остывшей печи. От человеческих запахов остались едва уловимые следы. Это была скорее память о людях, сохраненная старым домом, вырастившим три поколения ведунов. Избушка помнила целую семью: старого знахаря… его молчаливую жену… Значит, басни это – будто Лесава родилась от медведицы, вот она тут, ее мать, обычная женщина, но совсем чужая здесь, безродная, потому и звалась Медведицей. Вот их дочь, тоже ведунья и могучая женщина, способная в одиночку взять на рогатину медведя. У нее был и сын; а вот никаких следов его отца тут не осталось – уж не родился ли он, в самом деле, от медведя? Ведунья Лесава пережила своего единственного ребенка. Она была последним человеком, жившим и умершим в этой избушке, которая с ее смертью осиротела.