Читаем без скачивания Улица младшего сына - Лев Кассиль

Но однажды один из тех, кто передавал поклоны от комбата, пришел с пустыми руками и сказал, что надо пистолеты перенести в другое, более надежное место: квартира Дубининых стала уже небезопасной. Соседка Алевтина Марковна стала вести себя подозрительно. Она то исчезала на несколько дней, то появлялась снова с какими-то узлами и чемоданами. К ней захаживали темные люди, промышлявшие прежде в той части базара, которая звалась «барахолка». Оставлять оружие в таком доме было уже опасно. Надо было искать новое место. Подпольщики известили Дубининых, что тайным арсеналом станет дом № 25 по улице Свердлова.

Там все было приготовлено для приема и укрытия оружия. Но как было перенести его туда?

Вскоре соседи увидели, что Евдокия Тимофеевна и Валя обзавелись где-то большими новыми кастрюлями. С виду это были очень добротные, красиво сработанные, надежные кастрюли, но никто, кроме мамы и Вали, не знал, что у кастрюль этих двойное дно. В междудонное пространство закладывались пистолеты и патроны, извлеченные из перины, с чердака или из конуры Бобика. Сверху в кастрюли наливался суп, накладывались котлеты, коржики, вареная картошка. С кастрюлями Валентина или мать отправлялись на улицу Свердлова. Из кастрюль шел вкусный парок, и никто на улице не обращал внимания на истощенную, печальную женщину, медленно тащившую кастрюлю с похлебкой, или коренастую девушку, несшую кому-то в большой кастрюле картофельные котлеты. Промышляют, дескать, мамаша с дочкой домашними обедами в разнос… Но как-то патруль остановил Евдокию Тимофеевну. Один из солдат приказал поднять крышку кастрюли, увидел в ней соблазнительно выглядевшие поджаренные котлеты, причмокнул, схватил одну, отправил себе в рот, рявкнул: «Шмект гут!» Одобрив котлеты, солдат угостил своих подручных и захлопнул кастрюлю. Потом внимательно оглядел Евдокию Тимофеевну, сдернул с ее головы белый пуховый платок и коротко толкнул ладонью в плечо, разрешая следовать дальше. И пошла Евдокия Тимофеевна, простоволосая, с большой кастрюлей, на дне которой под картофельными котлетами лежали два немецких пистолета «вальтер» и несколько обойм с патронами к ним.

Мог ли думать Володя, что, когда он увидел через окошко в домике Гриценко мать, она только что вернулась из Керчи после того, как отнесла на улицу Свердлова в дом № 25 очередную порцию «супа»!..

Ваня, поджидавший своего командира за сарайчиком на задворках поселка, очень тревожился: ему казалось, что по времени Володе уже давно пора было бы вернуться. Он закоченел, его начинал трясти озноб, а Володи все не было.

На самом же деле не больше двадцати минут понадобилось Володе, чтобы сбегать к домику Гриценко и вернуться назад. И Ване сразу стало жарко от радости, когда он увидел в сгустившихся сумерках маленькую фигурку Володи, вынырнувшую из-за угла ограды одного из окраинных дворов.

— Ну как, видел? — шепотом спросил его Ваня.

— Видел, видел, — коротко и хмуро проговорил Володя. — После расскажу, как внизу будем. Пошли.

Но едва мальчики оказались на окраине того шахтерского поселка, который носил название Краснопартизанского, как до них донесся резкий и повелительный окрик:

— Стоять на месте! Куда ходить? Цурюк! Идти назад!

Они не сразу разобрали в обступившем сумраке раннего зимнего вечера, что произошло. Чьи-то руки уже тащили их за шиворот, в спину жестко и больно тыкались приклады немецких винтовок. Потом мальчики почувствовали, что их стискивают со всех сторон сбившиеся в кучу, смятенно и бестолково шагающие куда-то люди, множество людей. Они, тяжело дыша, молча двигались все в одном направлении, и движение этих людей, безвольное, молчаливое, увлекало за собой обоих разведчиков.

Немножко осмотревшись в этой толпе, Володя разглядел рядом с собой худую, растрепанную женщину, с лицом, которое показалось ему очень знакомым.

— Тетя, — тихонько обратился он к ней, — это куда нас гонят?

— Чего спрашиваешь? Не знаешь, что ли! — не взглянув на него, глухо отвечала женщина. — В барак гонят, на ночевку, где в прошлый раз были.

— А зачем?

— Ты что? — Женщина нагнулась на ходу, чтобы в темноте разглядеть мальчика. — Ты что, в первый раз, что ли? Утром опять нас на огороды погонят мерзлую картошку собирать. По трудовой повинности…

И голос у нее был какой-то очень знакомый. Где-то Володя встречался с нею. Он тронул незаметно Ваню за локоть:

— Ваня… вон эта тетка, что сбоку идет… откуда я ее знаю?

Ваня протолкался вперед, обошел Володю и заглянул в лицо женщины. Она легонько отпрянула.

— Ты что?..

И внезапно Володя вспомнил… Вспомнил он беленький домик, Ланкина и женщину, которая открыла им дверь в прошлый раз, когда они спросили у нее насчет овса. Да, это была она — Любовь Евграфовна Ланкина.

Володя протиснулся к ней поближе.

— Здравствуйте, тетя Люба, — шепотом произнес он, вытягиваясь, чтобы достать до уха женщины.

Та молча обернулась к нему, продолжая плестись вперед.

— А как у вас насчет овса, тетя? — еще тише спросил Володя.

Ланкина шарахнулась в сторону, огляделась, перепуганная, вцепилась пальцами в плечо Володи. Ее всю затрясло.

— Ты что? Какой овес?.. Ой, родные мои, ой, беда! А вы-то как попали? И вас заметили? Ой, милые, бегите… А то вызнают, кто вы такие, и конец вам, как Мише нашему.

Она охнула, схватила угол своего полушалка, прижала его ко рту.

Когда мальчиков вместе с другими жителями, согнанными гитлеровцами для сбора мерзлой картошки, втолкнули в пустой нетопленный барак на окраине Краснопартизанского поселка и велели располагаться на ночь, маленькие разведчики, заприметив, где расположилась Любовь Евграфовна, едва только люди улеглись, разыскали ее в темноте. Они подползли к ее нарам, и Любовь Евграфовна, свесившись к ним, заливаясь беззвучными слезами, рассказала пионерам о том, как погиб ее брат.

Его арестовали вместе с женой, Еленой Александровной. Любовь Евграфовна несколько раз носила им обоим в гестапо передачи. Два раза ей удалось встретить брата, когда того выводили вместе с другими арестованными. И в последний раз Ланкин успел шепнуть ей, когда она ему вручала передачу: «Меня предал Гришка Спано… знаешь, тот грек, что со спекулянтами таскался. Скажи всем, чтобы его остерегались. Он с Мироновым фашистам и про подземный отряд донес…»

Потом Ланкин сумел шепнуть сестре, что видел в тюрьме арестованного Москаленко. Гестаповцы зверски избивали старого партизана, но Москаленко ничего им не сказал, никого не выдал. Он даже и про себя ничего не сообщил и назвался Морозовым. Всю свою злобу, весь свой подленький страх перед подземными партизанами выместили гестаповцы на старом Москаленко.

А через несколько дней после свидания с Ланкиным Любовь Евграфовна увидела его на виселице рядом с Москаленко.

— Я теперь у мамы живу, к ней перебралась, — с придыханием шептала на ухо мальчикам Ланкина, свешиваясь с нар и роняя в темноте на их лица тяжелые катышки слез. — Мама два раза меня звала: «Пойдем, говорит, взглянем на нашего Мишу». Я не могу, а она ходит. Постоит под ним, поглядит, придет обратно, ляжет и молчит.

Вокруг тяжело дышали вповалку лежавшие на голых нарах наработавшиеся в неволе люди. Кто-то бормотал со сна, надсадно хрипя. Из дальнего угла слышалось судорожное, приглушенное рыдание, а Ланкина все шептала в темноте мальчикам:

— Вы, хлопчики, как до своих вернетесь, так скажите, чтобы они ни на что не поддавались. Будут к вам выродков засылать, которые с фашистами сторговались. Спано Гришку или старого Фирсова. Так скажите, чтоб их посулам не доверяли. Это продажные шкуры, губители проклятые! Фирсов — старый дьявол, а тоже с ними заодно. Дубинин Иван Ананьевич — дедушка твой двоюродный, Володя, — ему уж высказал, когда самого его, беднягу, в гестапо водили с Фирсовым на очную ставку. Его гестаповцы бьют, а он кричит Фирсову: «Ось погоди, старый чертяка, як вернутся наши, накрутят тебе хвоста!.. Свинья ты полудохлая! Був ты колысь Фирсов, а став Фрицов, собака». А Фирсов ему грозится: «Смотри, говорит, Дубинин, еще хуже тебе будет». А дедушка Дубинин ему говорит; «Не такие мы люди, Дубинины, чтобы перед подобными, как ты, молчать. Мы, говорит, плевать на вас, прихвостней, хотели». Вот до чего старик в себе твердый! — закончила свой рассказ Ланкина, и в усталой, всхлипывающем шепоте ее слышалось восхищение.

Мальчика поблагодарили Любовь Евграфовну за все, что она им сообщила, и осторожно проползли под нарами в другой угол барака. Надо было подумать о том, как до утра выбраться отсюда.

— Сказать тебе, Вовка? — проговорил на ухо Володе Ваня. — Так слушай. Я же этот барак вдоль и поперек знаю. Тут одно время ополченцы стояли, а я к ним в гости ходил. Тут у них печка-времянка была — ее, видно, разобрали. А вон дымоход в стенке одной фанеркой заделан. Ее чуть потяни — она и отстанет. Дырка хоть небольшая, а мы с тобой пропихнемся. А? Как считаешь?.. Решили? Тогда я стану на нары, а ты залезь мне на плечи да потяни фанерку тихонько и высунься на волю. Надо только посмотреть, нет ли с того боку часового.