Читаем без скачивания Улица младшего сына - Лев Кассиль

Через полчаса, растертые докрасна мощными руками Акилины Яковлевны, щедро накормленные ею и дядей Яшей, оба юных разведчика явились к политруку Корнилову. По дороге им попалось несколько партизан. Каждый подходил к ним и говорил что-нибудь ласковое, уважительное, ободряющее, вроде: «Ну, мол, ходи веселей, ребятки! Гляньте там за нас, как птички летают…» Или: «Э-гей, хлопцы, счастливо вам! Ни пуха ни пера. Выручайте, дорогие!» — и так далее. Всем хотелось сказать на прощание мальчикам что-нибудь значительное и душевное, но застенчивы были в, таких делах грозные партизаны старокарантинского подземелья: не находили они нужных слов и только кряхтели, покашливая, да по-отечески трепали маленьких разведчиков по плечу. А политрук Георгий Иванович Корнилов, как всегда перед разведкой, велел мальчикам присесть и сам тоже сел возле них на тумбу, выпиленную из камня.

— Ну вот, сели напоследок, — проговорил он. — Давайте, ребятки, еще раз хорошенько все сообразим. Задание вы знаете. Повторять не буду. Хочу сказать только вот что: командование на вас крепко надеется, все партизаны на вас надеются. С нашим положением вы знакомы. Говорить много не приходится… Знаю, что задание выполните, потому что вы наши…

— …глаза и уши, — успел вставить Ваня Гриценко.

— Нет, ребятки, этого мало. Конечно, мы рассчитываем и на ваши глаза и на ваши уши. Но главная наша надежда на ваше сердце. Глаза без души слепы, уши без сердца глухи. А сердце у вас, ребята, верное, пионерское сердце. Оно не подведет. Вот на него мы — и надеемся. Ну, галстуки по военной необходимости вы тут оставите, а свое звание, свою честь пионерскую, долг свой перед народом вы берете с собой. Ясно я говорю?

— Ясно, — тихо отвечал Володя. Огромные глаза его золотисто блеснули в тусклом свете лампешки, висевшей под потолком, и он с суровой задумчивостью спросил у политрука: — Дядя Гора, у меня вопрос. Можно? Я считаю, что это ведь задание особое, да?

— Да, если хотите, особое, — сказал Корнилов.

— Это партийное задание, да? — допытывался Володя.

— А как ты думаешь? Все, что мы тут сейчас делаем, — это партийное задание.

— А если кто беспартийный, тогда как же? — спросил Ваня Гриценко.

— Ну и что ж, что беспартийный, — объяснил политрук. — Раз он тут с нами и честно, как подобает советскому нашему человеку, действует: из-под земли гансам грозит, партизанит как надо, выполняет задание партии, страну нашу защищает — значит, и он выполняет с нами долг коммуниста.

— Вот видишь, Ваня, и я тоже всегда так считаю, — заторопился Володя. — Вот, например, у нас, я считаю, вся семья партийная. Сестра Валентина комсомолка уже — значит, помощница партии. Я пионер — выходит, младший сын партии. Верно? Правда, вот мама еще у нас отчасти беспартийная осталась, но она давно живет под нашим влиянием. Все равно тоже такая, как и мы все…

И вспомнилась Володе мать. С каждым днем тревога за нее становилась острее. Он замолчал, задумался. Как ей живется там, наверху, в поселке, захваченном немцами? Хоть бы повидать ее одним глазком, хоть издали, хоть на секундочку!

Потом Корнилов поднес к лампешке свои карманные часы и сказал:

— Ну, младший сын партии, ну, ребятки, пора. Через час светать будет наверху. Вам надо выползти, а там, глядишь, и по поселку уже ходить можно будет. До девяти утра немцы-то не позволяют, а так поспеете в самый раз… — Он внимательно оглядел обоих разведчиков, смущенно нахмурился, поправил застежку на Володиной стеганке. — Пошли, Володя. Идем, Ваня. Любкин и Важенин уже готовы, ждут на «Киеве». Двинулись!

Немцы не знали этого далекого лаза. Он выходил в земляную щель под большой, низко нависший над ложбинкой камень. Мальчики благополучно выбрались на поверхность земли, хотя отверстие лазейки было таким узким, что более крупный Ваня Гриценко еле-еле протиснулся, зато маленький, юркий Володя свободно выскользнул из-под камня и помог выбраться товарищу. Потом они долго ползли, хоронясь за неровностями, камнями и небольшими взгорьями, жадно, всей изголодавшейся по вольному дыханию, отравленной копотью и чадом грудью вбирая в себя сладкий наземный воздух. Эх, что за воздух это был! Они сосали снег, и он тоже казался им слаще всякого мороженого.

Они проползли по дну небольшого овражка, где не было немецких часовых, вскарабкались наверх и спрятались в полуразрушенном сарайчике на краю поселка. Через щели его мальчики следили за тем, что делается на улицах. Вскоре рассвело. Разведчики видели, как сменились часовые, прошел по улицам поселка утренний патруль гитлеровцев. Здесь и там появились осторожно шагающие, старающиеся держаться сторонкой жители.

Мальчики решили, что им пора выходить. Но тут они поглядели друг на друга, и оба присели на корточки, зажимая ладонями рты, чтобы не расхохотаться: несмотря на все старания Акилины Яковлевны, отмыть их не удалось, только грязь развели. Жирные полосы копоти, пятна грязи испещряли лица обоих разведчиков.

— Зебра полосатая, ой, умру! Чистая зебра! — прыскал в ладонь Ваня Гриценко.

— А ты на себя погляди, — давился от смеха Володя. — Сам как есть гиена пятнистая, точная копия!.. Ну, и цыц! Хватит! — прикрикнул он неожиданно. — Ты все-таки имей себе представление, что я командир группы.

Они долго оттирались снегом за сараем, потом как ни в чем не бывало двинулись на окраину поселка.

Володя уже дважды бывал здесь во время своих разведок, но на этот раз поселок показался мальчикам еще более мрачным и безлюдным. На улице, которая вела к каменоломням, на месте, где недавно стояли дома, теперь зияли пустыри и сквозь талый снег чернели закоптелые развалины, головни, раздробленные взрывом камни.

Враг старался окружить район каменоломен зоной разрушения, где все было бы пусто и мертво.

Вдруг Ваня крепко схватил Володю за руку и так сжал ее, что тот чуть не ойкнул.

— Что ты? — удивился Володя.

— Гляди, гляди! — Ваня, весь побелевший, неловко дергая губой, потащил Володю за угол уцелевшего домика. — Гляди, ведут…

И Володя увидел, как из проулка вышло около десятка фашистов. Они шли с автоматами наизготовку посередине улицы. Между ними, спотыкаясь, ежась от холода, шли мертвеннобледные люди. Глаза их, как у слепых, вперились куда-то вдаль остановившимся, невидящим взором. Простоволосая женщина, в сбившейся на плече рваной шали, шла позади других.

— Ты гляди, гляди, сзади вон… — прошептал Ваня. Володя вгляделся и, узнав, сам обмер. То была тетя Нюша, мать Вани Гриценко.

— Э-эх, ты! — еле слышно пробормотал он. — Вот так дело получилось! Забрали…

Ваня вцепился зубами в стеганый рукав своей куртки и не сводил глаз с матери.

— Ох, Вовка, беда какая, горе… — с трудом прошептал он, отпустив свой рукав, и скрипнул зубами. — Ты не высовывайся, Володя, а то мама узнает, крикнет, тогда мы всех подведем. Может быть, ее за отца да за меня и забрали, что мы в партизаны ушли. Донес кто-нибудь, есть такие скоты… У, попадись мне, зараза!

— Ваня, а может, и мою маму так? А мы ничего не знаем, сидим там себе под землей. Эх, был бы у меня сейчас мой обрез, я бы им…

Долго глядели оба мальчика из своего укрытия вслед удалявшимся. Словно какое-то оцепенение нашло на них.

Но надо было выполнять задание.

С невеселыми мыслями осторожно пробирались юные разведчики к дому, где жил Ланкин… Но что это? Неужели они ошиблись улицей? Нет, вот шоссе, а тут водокачка, а сейчас же за ней должен быть дом Ланкина… Лишь обугленные, полузанесенные обтаявшим снегом обломки ракушечных плит да труба, тощая и голая, как шея общипанной птицы, были там, где стоял прежде дом Ланкина.

Где же Ланкин? Как найти его теперь, чтобы выполнить задание командира, чтобы получить сведения, которые так нужны партизанам, и сообщить тем, кто на поверхности, о положении подземного отряда?

Растерянно брели по улицам Старого Карантина два маленьких разведчика. Они вышли на дорогу, ведущую к Камыш-Буруну, за которым, резко отчеркнутое белым, заснеженным краем берега, синело море. Там, далеко в дымке, чуть виднелся, а больше угадывался противоположный берег Керченского пролива — Тамань, желанная, своя… А вокруг мальчиков, растерянно бредущих по дороге, все сейчас было не своим, все было насильно отнятым чужими и отвратительными пришельцами. Какое-то страшное заклятье легло на землю, дома, людей…

Но ничто не ускользало от внимания разведчиков. Недаром их звали в каменоломнях «Глаза и Уши». Они издали видели, как немцы опять подтягивают, подвозят орудия к району каменоломен, как опутывают всю округу колючей проволокой, как роют, бетонируют доты. Немцы, видно, по-прежнему считали, что в старокарантинских каменоломнях скрывается целая армия партизан.

— Гляди, как стараются, — шепнул довольный Володя своему спутнику. — А тут, смотри, у них, верно, штаб…

— Это раньше наша школа была, — отозвался Ваня и вздохнул, поглядев на красивый двухэтажный дом, во дворе которого скопилось множество немецких машин. — Вон я за тем окошком сидел в прошлом году.